Ева без разрешения сбежала из клиники, пешком прошла половину штата и погибла, упав с балкона отеля. Сначала это считали падением, но к тому времени, когда я пришел в морг, стали все больше поговаривать о прыжке.Девушка, лежащая на земле. Разорванное ожерелье и переломанная шея.– Это был балкон отеля, где жил О'Коннелл, Грейс!– Что?Он растоптал сигарету.– Похоже, она его искала. Он читал хорошо разрекламированную лекцию, и она отправилась искать его в самом роскошном отеле города. Она ворвалась в его номер, когда он читал лекцию, как рассказала мне полиция. Он, по его словам, понятия не имел, что она в городе, и не видел ее. Его закадычные дружки, издатель и литературный агент, уже были в полицейском участке. Они прибыли туда раньше меня. Пока я изо всех сил пытался понять, что произошло, они твердили мне, как важно, чтобы имя О'Коннелла не попало на страницы газет. Мне не составило труда уступить их желанию. У меня не было ни малейшего желания кричать о случившемся.– О господи! – Она снова прислонилась к стене и посмотрела на Крамера.Его лицо было мрачно.– Я не верю, что так все и было, Грейс! Я знаю О'Коннелла... но все же почему-то не все понимаю. Много лет я выслеживал его, и встречался с ним, и всякий раз пытался выведать у него правду. Но за пять лет я по-прежнему не сумел понять, что произошло на самом деле, а он до сих пор не дал мне вразумительного объяснения.– Не хотите же вы сказать... Он не убийца, Джон, кем бы он ни был!Крамер пожал плечами.– Я уже говорил, в том, что касается О'Коннелла, важно то, о чем он умалчивает! – Он коснулся рукой ее лица. – Поехали со мной в Париж, Грейс!– Что?– Поехали со мной в Париж. Вместе посмотрим на Линдберга. Станем свидетелями его триумфа.– Ах, Джон! – Она отстранилась от него и зашагала по коридору. Эта рука на ее лице... как хорошо ей был знаком этот жест! О'Коннелл сделал бы в подобный момент то же самое: мягко коснулся бы ее лица.– Вы хотели знать, вот я вам и рассказал! Я не отдам вас ему!Она подходила к дамской комнате, и он шел прямо за ней.– Сейчас я не могу ясно мыслить. Это слишком!– Джон, душка!Это была блондинка, недавно стоявшая с Грейс возле умывальников. Та, которая знала об измене все.– А, Барбара!– Куда ты запропастился? Мы везде тебя искали. Сесил решил, что ты пошел домой, но я сказала ему: «Не будь дураком! Джон никогда не ушел бы не попрощавшись!»Крамер беспомощно смотрел мимо блондинки на Грейс, которая воспользовалась случаем и ушла. Она вернулась к танцам, джазу и коктейлям. К Додо, которая взяла в баре кучу лимонных долек и одну за другой скармливала их Хэмфри и Топпингу, держа каждую дольку в своих острых красных коготках и засовывая их в жадные рты.
Выходя из клуба, Грейс была уверена, что Крамер ждет ее на улице. Но его не было. Она не могла с уверенностью сказать, почувствовала ли она облегчение, разочарование или и то и другое, а только остановила такси и села в него в одиночестве.Такси поехало на север. Водитель пытался заговорить с ней, а ей хотелось помолчать. Он почему-то продолжал тараторить о новых стадионах для скачек борзых, которые строились в Уайт-Сити и Харрингее. Собачьи бега никогда не интересовали Грейс, и даже в лучшие времена она не нашлась бы что ответить. Слушая его, она лишь сжимала и разжимала кулаки на коленях.С ней происходит что-то ужасное! Она чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Это стучало в ее голове, переворачивало ее изнутри. Когда она посмотрела в окно, это эхом отражалось даже на небе – в абсолютной энергии дня, пробивающегося сквозь сгущающуюся ночь, взрыве красок, называющемся зарей.Где-то на заднем плане ее сознания болтал таксист.– Вот высажу вас и поеду обратно в Криклвуд. Домой к жене. Устроюсь под покрывалом с фитильками и хорошенько высплюсь. Прекрасно...– Анемзи, – прошептала Грейс себе под нос. Часть третьяПОЛЕТ 23 мая 1927 года. «Жители Уэст-Энда!Только что на Бик-стрит рядом появились меню двух новых ресторанов, и каждое вызывает еще больший интерес из-за существования и близости другого. Позвольте объяснить.«Пир – низкий жир» – это место, где подают в точности то, что написано в меню. Порции крошечные, пища без жира (а следовательно, и вкуса). На хлебе размазано нечто, не имеющее ни малейшего сходства с маслом. Майонез... Что ж, достаточно сказать, что это никакой не майонез. И все же в обеденный час это место битком набито народом, а к столикам, стоящим снаружи, выстраиваются длинные очереди. Господи! Как же мы в наши дни обеспокоены своими фигурами! Я предсказываю, что эта страсть продлится до конца августа, когда «Селфридж» до последней нитки распродаст коллекцию своих великолепных купальных костюмов, а затем мы все снова начнем объедаться!Рядом располагается ресторан «Ла Ронд». На окне этого ресторана приклеена газетная статья, предупреждающая об опасности диет. Подаваемая там еда оберегает вас от подобных опасностей. Вчера я зашла туда отведать копченой трески под сливочным соусом. Должна признаться, что это был самый божественный соус, который я когда-либо пробовала! Хотя следует заметить, что совершенно сухая копченая треска, подаваемая в «Пире – низком жире», как ни странно, ничем не отличается по вкусу. Правда, если сравнить два меню, начинает вырисовываться некоторое сходство предлагаемых блюд. Мне кажется, следует заглянуть за кулисы и исследовать кухню этих двух соседей-соперников. И наконец, удивитесь ли вы, узнав, что клиентуру «Пира – низкого жира» большей частью составляют толстяки, а посетители ресторана «Ла Ронд» стройны, как газели?Но довольно об обедах! Умоляю вас ближайшим вечером пятницы или субботы посетить клуб «Ривьера» на Ковентри-стрит и некоторое время погулять по крыше. Да, в летний сезон там можно отдохнуть на открытом воздухе. Играет очень хороший джаз, неплох дансинг. «Ривьере» стоит поаплодировать за подобный риск. Я уверена, впереди ненастные мокрые ночи, но и к этому там готовы. Над крышей есть что-то вроде навеса, и я не могла не заметить огромное количество зонтов на крюках у подножия лестницы. Так что сейчас у меня есть куда пойти с одним моим знакомым американским джентльменом, когда он в очередной раз затоскует о летних крышах Нью-Йорка. Однако должна вас предостеречь: если ваш бойфренд любит быстрый, бурный чарльстон, не ходите с ним туда! При быстрых поворотах он может вылететь за пределы танцевальной площадки и увлечь вас за собой!Недавно я получила письмо от мистера Рансетта из Камбервелла, в котором он любезно предлагает сопровождать меня на все увеселительные мероприятия. Он написал, будто его «тронула и опечалила» моя колонка от 18 апреля, оплакивающая положение умной женщины, обделенной вниманием джентльменов, а также упоминаниями о Хороших Девочках, Плохих Девочках и Дьявольском парне, с которым я встречаюсь в последнее время. Он уверяет, что у него сохранились все зубы, почти все волосы и он делает очень разумные предложения. Хотя я благодарна ему за такой град заманчивых предложений, счастлива сообщить, что в данный момент не нуждаюсь в услугах мистера Рансетта. Девушки, я уверена, вы сами разберетесь, что привлекает вас больше: вкусная еда или голод. А я чаще сейчас обедаю в «Ла Ронде», чем в «Пире – низком жире». (Хотя, как я уже говорила, мне нужно заглянуть за кулисы...)А теперь, читатели, я отправляюсь в небольшую увеселительную поездку и на следующей неделе писать не буду. Скучайте по мне, но не плачьте, иначе смоете ваш макияж! Если будете хорошо себя вести, я черкну вам открытку. Дайамонд Шарп
От редактора . Мисс Шарп, находящаяся в настоящее время в увеселительной поездке, просила меня передать от своего имени следующее послание Чарльзу А. Линдбергу: «Молодчина, Линди! Я знала, что ты это сделаешь». Глава 1 – Измениться? Вы? – Маркус Рино провел рукой по усам, разглядывая Грейс.– Я много лет ношу эту прическу. Я думала, вероятно... – Грейс, сидя в кресле, рассматривала свое изображение в длинном зеркале. Ее короткая стрижка по-прежнему была одной из самых элегантных в Лондоне. Она была уверена, что и Маркус это знает.– Так чего же вы хотите, а? – Парикмахер энергично нажал на педаль, и кресло немного поднялось.– Не знаю. Что-нибудь другое. Может быть, перманент? Такие симпатичные волны.Маркус вынул из кармана жилета большой белый носовой платок и промокнул лоб.– У вас, милейшая, фантастически прямые волосы. Ни вихра, ни одного завитка. Если обрезать их прямо, получаются красивые линии, углами... Почему вы хотите, чтобы я их завил? Вы хотите, чтобы я уничтожил достояние, данное вам природой? – Он многозначительно обвел глазами длинную, заставленную зеркалами комнату, где его брат Пьетро только что закончил накручивать на бигуди тусклые каштановые волосы женщины, украшенной драгоценностями, и помешивал в миске нечто, издающее сильный химический запах.– Мне бы хотелось полагать, что прямые волосы не единственное мое природное достояние, Маркус. А что, если оставить их прямыми, но изменить цвет? Как насчет того, чтобы сделать меня блондинкой?Парикмахер прикусил мизинец.– Вы хотите, чтобы я испортил перекисью водорода эти прекрасные темные волосы и обесцветил их?– Я знаю, вы причесываете Додо. Ей, очевидно, идет быть блондинкой, а мне...– Додо Лоренс натуральная блондинка. А вы, дорогуша, нет. Если бы я мог взмахнуть волшебной палочкой, чтобы показать, как вы будете выглядеть с перманентом и светлыми волосами, я бы это сделал. Мы бы оба похихикали, а затем я вернул бы вас в прежнее состояние. Но хотя я и волшебник, этот номер мне не под силу! Дядюшка Маркус знает свое дело. И я не могу допустить, чтобы вы бегали по городу со страшными волосами, рассказывая всем и каждому, кто сотворил с вами такое!Грейс по-детски надулась, но быстро, увидев себя в зеркале, изменила выражение лица.– Ну ладно. Но подстригите меня короче обычного. Так коротко, как только можете. Короткие стрижки сейчас стоят два пенни, а мне надо выделяться из толпы!– Ну, теперь я узнаю мою девушку! – Маркус со слегка мрачной улыбкой защелкал ножницами.Грейс на минуту представила себе, с какой устрашающей улыбкой он распиливал бы женщину пополам! Маркус крикнул помощнице:– Шампунь для мисс Резерфорд, Пенелопа! – Повернувшись, он положил руку на плечо Грейс. – Дорогуша, вы выбрали самый лучший способ, чтобы понравиться ему еще больше!– Кому понравиться?Маркус пожал плечами:– Ну, ясно же, что вы делаете это ради мужчины. Не отпирайтесь.– Я отправляюсь в поездку. – Грейс нервно потирала руки, лежащие на коленях. – Небольшая увеселительная поездка, но я хочу выглядеть на все сто! Я уезжаю сегодня вечером.Маркус похлопал ее по плечу.– Вам не надо ни для кого меняться, дорогуша. Дядюшка Маркус знает свое дело.
Пока Грейс мыли голову, на полу у ее ног стояла сумочка, где лежали два письма. Одно, в белом конверте, было адресовано мисс Грейс Резерфорд и написано синими чернилами наклонным курсивом. Аккуратное и привлекательное, хотя и трудное для расшифровки. Другое, на светло-голубой бумаге, написанное черными чернилами, было наполнено колкостями и раздражением. Неприятное и гневное, оно все же легче поддавалось пониманию, чем его курсивный сосед.
– Итак, кто же он? Ваш друг? – Маркус прядь за прядью поднимал ее густые волосы расческой и ловко орудовал ножницами.Каждый раз, приходя сюда, она восхищалась скоростью, с которой он это делал. Его ослепительной точностью.– Почему вы так уверены, что я еду с мужчиной?– Ах, Грейс! Дядюшка Маркус не из тех, кто станет тебя за это осуждать. – Понимающая улыбка. Голова, склоненная набок.Его парикмахерские инструменты лежали перед ней на туалетном столике аккуратным рядом. Ножницы, расчески, бритвы, странные маленькие ножички. Тщательно отполированные, с ручками из черепаховых панцирей. Заканчивая работу в конце дня или даже отправляясь пообедать или выпить кофе, он складывал их в специальный футляр из телячьей кожи, а футляр прятал во внутренний карман пиджака, ближе к сердцу. Она видела, как он это делает. Его драгоценные точные инструменты.– Может быть, я сама себя осуждаю!
«19 мая 1927 года. Дорогая Грейс.Я хотел написать и извиниться. Извиниться за то, что нарушил Ваше спокойствие. Впрочем, за то, что поцеловал Вас, я не извиняюсь и сделаю это снова, если Вы мне позволите.Только не пугайтесь. Я джентльмен. Или, по крайней мере, могу им быть, если Вы этого захотите. Фактически это обещание.Поедем со мной в Париж! Я еду завтра, независимо от того, вылетит Линдберг по расписанию или нет. Вы об этом не пожалеете, я тоже.Я буду весь день ждать Вашего ответа дома. Всегда Ваш Джон».
– Я католик. – Маркус подрезал волосы все короче и короче. – Мы любим время от времени заходить в маленькую будочку и каяться в своих грехах. Обычно исповедник – сварливый старик в сутане, заляпанной пятнами от печенки, и пахнущий алкоголем. Такой, с которым вы бы не сели за один стол. Но мы почему-то снова и снова идем к этому человеку и рассказываем ему все, что у нас наболело. Это действительно чудо. Ощущаешь какое-то освобождение.Грейс улыбнулась:– Я не католичка.– Тогда откройте ваши секреты дядюшке Маркусу! Кому же вам еще исповедаться?
«19 мая 1927 года. Дорогая Грейси.Нам с тобой обязательно нужно куда-нибудь уехать на несколько дней.Куда-нибудь подальше от стола Обри Пирсона, моей смятой постели в «Савое», жаркой танцевальной площадки в «Саламандре», трюкаческого виста по средам в клубе «Сильвестр», «Тур Эффель» в автографах, затхлого воздуха библиотеки на Марилебон-роуд, моего беспокойного издателя (который заплатил мне кругленькую сумму в ожидании Великого Романа и теперь ежедневно изводит меня своими телефонными звонками в обеденное время, от чего у меня, наверное, скоро разовьется язва), постоянного немого укора и зловещего присутствия (я чуть не зачеркнул «зловещего», но это очень верное слово) моего бывшего друга Джона Крамера и такой существенной обузы (прекрасной, конечно, но все же обузы), как твоя семья! Ах, давай, ради бога, уедем от жестких бифштексов, которые подают в этих ужасных гриль-барах Уэст-Энда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35