.. как иногда спасительно действуют на раненную душу стопудовые банальности типа "Любовь, рифмуется с кровь", "чем дольше разлука, тем радостней встреча"... Я с улыбкой кивнула генералу: "Любовь смертна, а научный прогресс - вечен. Посему успешно процветает начатое вами, уважаемый... (я не могла разобрать выбитое на камне имя) дело".
И не успела вскрикнуть - человек, подкравшийся сзади, сильным рывком развернул и прижал меня к себе, закрыв поцелуем рот. Я сразу узнала губы Юла. Мне не надо было открывать зажмурившихся от неожиданности глаз, задавать себе вопросы, думать, сомневаться - все встало на свои места. Счастье, наверно, таким и должно быть - самодостаточным, когда ни добавить, ни убавить уже ничего нельзя.
мы молчали и в машине. Юлий за рулем, я в полуобмороке блаженства рядом. Молча поднялись по лестнице на третий этаж старого кирпичного дома в переулке за Боткинской больницей. Ничего не спрашивая, я шагнула за порог его квартиры, сняв с себя, набросила на его шею шарф и, притянув этим арканом безропотную жертву, впилась в его губы. С какой-то дикой страстью, удивившей меня. Я превратилась в другого человека - в чувственную и сильную чертовку, которая восхищала и пугала меня. Но именно такую женщину желал мой страстный любовник, готовый к бою "до последней капли крови" - до тех манящих и опасных высот экстаза, которых может достичь физическая близость...
...Первыми словами, произнесенными в этот вечер, была просьба Юла:
- Укройся, пожалуйста, здесь очень холодно.
Сняв с вешалки, он набросил поверх пледа свою куртку и быстро шмыгнул мне под бок. Его худое сильное тело дрожало. Тогда, прошлепав босиком в коридор, я принесла свой песцовый жакет и мы зарылись в теплый мех. Я специально отвернулась от часов, стоявших на книжной полке - мне не нужны были сейчас напоминания о времени. Потому что с тех пор, как мы упали на низкий диван с неубранной, смятой постелью, прошла вечность. Вечность - это именно то, что нельзя измерить и описать. Не следовало даже пытаться подобрать человеческие слова для объяснения необъяснимого.
- Я не отпущу тебя. - Пробормотал мой мальчик, прижавшись к моему боку и устроив свою лохматую голову на моем плече.
И потом сразу уснул, не разжимая обнимавших рук и ног. Впервые на моем плечсе, по-детски посапывая, спал мужчина, который только что любил меня. Был ненасытным, неутомимым, дерзким, нежным.
Оставаясь возлюбленным, он превратился в дитя, всколыхнув во мне бездны материнской нежности. Я осторожно перебирала мягкие длинные пряди, упавшие на широкий лоб, подняла их с висков, открыв обтянутую молодой гладкой кожей скулу, и тихонько коснулась кончиками пальцев шершавого подбородка, уже покрывшегося отросшей щетиной. В комнате было темно и холодно. Рядом тикали невидимые часы, сквозь незашторенную часть окна пробивался со двора тусклый свет фонарей, за стеной знакомые позывные возвестили о начале российских "Вестей". Боясь повернуться, я осторожно натянула на плечи Юла мягкий мех, пахнущий талым снегом и с нарастающим аппетитолм принюхалась - где-то наверху или внизу жарили картошку с луком. Мой рот наполнился слюной - я вспомнила, что утром смогла проглотить лишь чашку кофе. Он тоже был голоден, этот чувственный младенец, утомленный и усыпленный любовью. Я решила, что смогла бы встретить его пробуждение вкусным ужином, если бы мне удалось отыскать хоть что-нибудь - завалявшуюся картошку или стакан риса. Но едва мое плечо шевельнулось, стараясь незаметно высвободиться, он сильнее прижался ко мне, стиснув в объятиях.
- Не отпущу, - пробормотал тихо, но грозно. А потом добавил. - Ты. наверно, совсем голодная.
Сел, кутаясь в плед, щелкнул кнопкой настольной лампы и присмотрелся ко мне, щурясь от света.
- Опусти абажур. - Попросила я, испугавшись внезапного перехода от блаженного безумия к убогой реальности.
Я лежала в чужой комнате - тесной и неопрятной. Окно, едва задернутой обвислой шторой - синие букеты на серо-коричневом фоне, заваленный бумагами и книгами подоконник, несколько книжных полок, поставленных друг на друга, и гора перевязанных веревками картонных коробок. Со спинки единственного стула свисало банное полотенце, футболка и раскинувшая беспомощные рукава одеванная рубашка. На вытертом щербатом паркете валялись сброшенные нами вещи - в такой же тесной неразберихе, как провели эти часы их хозяева.
- Мне нечем тебя покормить. - Он говорил так, будто страдал от зубной боли - едва разжимая чуть вспухшие губы.
- Пойди-ка ко мне! Ниже, ниже! - Я притянула к себе его голову и удивленно присвистнула.
Вот это да! На нижней губе моего мальчика начинало синеть удлиненное пятно - след моего поцелуя. Обычно такие "сувениры" получает женщина. Но разве в этой встрече было хоть что-то обычное? Разве обнаженная ведьма со спутанными волосами и животной страстью в глазах - это я?
Юл быстро разгреб кучу одежд на полу, натянул свитер и джинсы, и бросил мне мое имущество.
- Одевайся быстрей, здесь жуткий холод... Я не буду провожать тебя.
Я долго копалась в белье, не справляясь с охватившей меня дрожью. Он выгонял меня. Полностью одетая, в жакете и сапогах, я стояла в прихожей, глядя на спину Юла, сгорбившегося на стуле. Я звякнула дверной цепочкой, пытаясь открыть замок. Он вскочил и захлопнув дверь, прижал меня к себе. Темные глаза горячечно сверкали под нахмуренными густыми бровями.
- ты все знаешь, скажи, - к этому можно привыкнуть?
Я поняла, о чем спрашивал Юл - о разрывающей душу боли - боли разъединения. Она пронизывала сразу же. как только тело, нашедшее покой и блаженство в единстве со своей половиной, отрывалось, становясь потерянным, одиноким, беспомощным.
- С этим нельзя смириться. Но привыкнуть... Мы ведь знаем, что проходит все. - Я долго смотрела в его глаза. пока он не понял то, что не хотел понимать.
Когда он понял - расхохотался. Это был смех бунтаря, презирающего смирение. "Поверщенный Демон" Рубенса за мгновение до того, как распасться в хаосе тревожных цветовых пятен, изломанных беспомощных линий. Хохотал на цветущей Земле, которой возменчтал обладать.
Глава 25
В ту ночь, я, кажется, не спала. Наверно, у меня был жар - мертвящий озноб сменялся душным банным жаром, полным страхов и желаний.
Я крепко уснула утром, не заметив, как ушел Сергей... Половина второго! Вскочила на ноги и тут же села от поплывшего в глазах черного тумана. На градуснике оказалось около 38. Плохо соображая, что делаю, я проглотила растворимый аспирин и позвонила Юлу. Трубку не подняли. Наверно, он тоже ещё спал. Я стремительно оделась, сунула в пакет из холодильника что-то съестное и выбежала во двор. Во всяком случае, мне так казалось. Юл, дежуривший у гаража, увидел нетвердо ступающую, словно пьяную женщину, сильно качнувшуюся на ступеньках подъезда. Он не посмел наброситься на меня у самого дома, кивком головы показав, что будет ждать меня за углом. Но мне удалось сделать лишь несколько шагов.
...Ах, как чудесно болела я на диване Юла, укутанная в его футболки и свитера! Уложив меня, он поцеловал в лоб, вернее. коснулся его губами (так делала всегда мама, чтобы определить жар), и попросил:
- Вздремни минут десять, девочка...
Я не дремала - я играла звуками жтого слова: "девочка"... Девочка, девочка, девочка... Это я - девочка моего Юла!
Вернувшись, он торжественно распаковал большую коробку и включил в сеть новенький решетчатый обогреватель. На лбу умного прибора зажглась красная лампа, а вскоре раскалились докрасна спрятанные под сеткой спирали. Повеяло горелым маслом. теплом, уютом, домом. Я пила чай с лимоном вприкуску с таблетками "колдрекс", а потом на кухне запахло изумительным пиршеством, зашкворчало, зашипело... Я почувствовала, как растворяюсь в особом блаженстве заботы. исходящей от моего мальчика. Он появился с подносом, уставленном тарелками и чашками. Повязанный по узким бедрам цветным полотенцем, с волосами, схваченными сзади резинкой, и в очках с круглыми, как на портретах Белинского, стеклами. а потом на столике, пододвинутом к дивану, расположилась сковорода с ломтями поджаренного бородинского хлеба. У нас было роскошное пиршество - сыр, паштет из утиной печенки, вкуснейшее молоко. подогретое с медом, и даже вино - горячий, благоухающий лимонными ломтиками кагор.
- Ты разбогател. Как все быстро вышло... Или я давно болею?
- Ты уже выздоравливаешь. Сегодня утром, прогуливаясь в твоем дворе, я хотел убить обвешанную бриллиантами старушку, заимствовав идею у Раскольникова. Но потом прогулял трех её собачек и заработал деньги. твой телефон не отвечал, но я видел. как вышел из подъезда твой муж - у него было спокойное лицо.
- Откуда ты знаешь Сергея?
- Я давно обхаживаю твой дом, девочка.
На этот раз "девочка" прозвучало с блатной бравадой - Юл разыгрывал авантюриста.
- А у меня в машине целый пакет с едой. Даже не знаю, что там. Ну-ка. тащи его!
- Разве тебе чего-то не хватает? Не надо, Слава, сегодня я - твой мужчина. Поверь.я действительно никого не грабил, чтобы накормить и согреть тебя. У меня была от отца одна книга, которую очень хотел получить мой сосед. Вот и все. Что-то совсем не интересное про Юлия Цезаря. А у него кобель - мой тезка.
- Мне не хватает только тебя. Скорее сядь рядом! Нельзя же уходить так далеко - этот стол - как океан!
Юл сел рядом на диван и я прижалась к нему, слыша, как учащает удары его сердце. Юл отстранился:
- Не соблазняй, ты сегодня больна.
- Да, очень серьезно больна. И мне срочно требуется операция. С общим наркозом твоих поцелуев...
...Мы провели под сбившимися пледами и одеялами неведомое время. Бескрайнее море поцелуев, бездна ласк поглотили нас. И в этой вселенной нашей любви, казалось, не было ничего, что могло бы хоть когда-нибудь надоесть, пресытить, утолить...
Странно, но и у бесконечности есть предел. мы отпустили друг друга, отдав себя на растерзание холоду и сомнениям.
"Боже, что я делаю, что?.. У меня есть дом, муж... Сережа" Господи... что это? Что?" - Я сидела, раскачиваясь, сжав руками голову, и тихонько поскуливая. как человек, сраженный обстинентным синдромом. Власть наркотика иссякла - обессиленный организм подмяла под себя "ломка".
Юл поставил передо мной телефон:
- Звони подружке, предупреди, что остаешься у нее.
В моем взгляде. наверно, вспыхнуло разочарование. Мне хотелось, чтобы он молил мен о вечности, настаивая на разрыве с мужем.
- Ты же обещал, что не отпустишь меня... Правда, это было вчера. Уже немного привык к разлукам?
- Хм... Ты ничего не поняла. Я целиком заполучу тебя, но лишь тогда, когда буду иметь на это права. Я очень гордый, Слава. Это у меня от царственного тезки. Я должден сделать так, чтобы ты никогда не пожалела о том. что стала моей... Поверь, я постараюсь повзрослеть очеь быстро. Чтобы ты не успела завязнуть во лжи, презирая мое бессилие... - Он взял мою руку, поцеловал ладонь и вложил в неё телефонную трубку. - Сегодня ты не можешь вернуться домой потому, что больна и способна натворить глупостей. Все очень серьезно, Слава. Нельзя допускать ошибок.
Со мной беседовал мудрый, опытный "старший товарищ", которого я не могла ослушаться Мне пришло в голову лишь одно - попросить Ассоль о "прикрытии". Допустим, мы что-то отмечали и я, не рискуя сесть за руль после рюмки вина, остаюсь переночевать у подруги. Обычный случай, но в моей семейной жизни, кажется, первый. К счастью, Аська оказалась дома. Услышав мой голос, она сразу же накинулась с информацией:
- Сергей тебя с собаками ищет. Три раза звонил, где ты? Ну, теперь это не важно. Он улетел куда-то по срочным делам. До понедельника. Поздравляю!
- Ты все правильно поняла, Ася. Мне жизненно необходимы эти три дня! Даже не представляешь, как я тебе благодарна! - Чуть не завизжала я от радости. - Три свободных дня - это и есть целая вечность.
- Только не забудь, он же будет звонить домой, тебя разыскивать... Скажешь, что был отключен телефон. А если позвонит мне, я доложу. что у тебя грипп и ты валяешься в горячке... - Аська понимающе усмехнулась. - Я не слишком ошибаюсь, правда?
- Ты попала в точку. У меня было днем около 38 градусов. Естественно, добраться до дому трудно... Спасибо, Ась. Ты очень меня выручила.
Последние слова я еле выдавила, стиснутая Юлом.
- Невероятно - три дня! Это в три раза огромнее вечности!
Да. он был прав, мой мудрый, сентиментальный мальчик. Я не сильна в современных физических теориях, но знаю, что время способно сжиматься и растягиваться. Теперь я ощутила это на собственной щкуре. Часы на полке тикали с усердной точностью, но как несоизмеримы были отмеренные ими мгновения! Всем известно, что в кабинете дантиста и, допустим, у кромки лазурного моря время течет по-разному. Секунды под бормашиной кажутся бесконечными, а день в пальмовой тени - мимолетной улыбкой счастья. Время, проходя сквозь нас, умеет растягиваться и сжиматься, меняет вкус, цвет, энергетический тонус, эмоциональную, информационную "плотность".
За часы, проведенные вместе, мы узнали друг о друге все, хотя чаще всего просто молчали. Даже ькогда прерывали любовь "беседой", состоящей из взглядов, коротких реплик, прикосновений.
Осматривая приютившее нас жилище, я увидела на книжной полке большую коробку из светлого дерева. На крышечке, в рамке резного орнамента наивно написанный южный пейзаж - пляж, прибой, одинокая пальма и надпись "Привет из Сочи! 1950 год".
- Это семейная реликвия, подарена моей бабушке во время медового месяца. В это лето был зачат мой отец... - Юл взял из моих рук шкатулку, но я успела заметить торчащий из-под крышки кусочек бирюзового пуха.
- А ну, покажи! - Я вытащила за кончик пальца свою утерянную перчатку.
Юл равнодушно пожал плечами.
- Совершенно безобидная клептомания... Ты бросила её, а я совершенно машинально сунул в карман... И, к тому же, как видишь, постоянно ношу твой шарф.
Он действительно не расставался с приобретенным мною подарком.
- Можешь не снимать. Я закрываю глаза на это невинное хищение.
Зная щепетильность Юла, я смолчала о желании делать ему сюрпризы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63