.."?
- Упрек принят. Вот только исправиться мне, видимо, не удастся... Доктор, со мной опять приключилось нечто удручающее.
- Уже? Мы расстались всего двадцать часов назад.
- За это время я успел побывать в милиции. Меня сцапали прямо у твоего дома - вид, наверно, подозрительный. Отвели в участок, обыскали... Хорошо, что я как раз вчера пушку с собой не взял. Я иногда гуляю по ночам вооруженный... Но стрелять, если честно, не умею. Просто спокойнее... Меня ведь частенько припугивали. Когда долг "выколачивали".
- И что? В чем они обвинили тебя, эти милиционеры?
- Да ни в чем. Записали все данные, извинились и отпустили. Но на этом события не замедлили свой наступательный темп... Дома-то меня ждало главное потрясение - один на один с пустой комнатой и своей совестью. Я понял, что мы расстались с тобой навсегда, поставили точку. И это было, как говорят медики, несовместимо с жизнью.
- Тебе необходимо выспаться.
- Мне необходимо узнать, что точки нет... - "Я знаю, мой удел измерен, но чтоб продлилась жизнь моя, сегодня должен быть уверен, что завтра вас увижу я". Конечно, эти строки каждая мало-мальски привлекательная женщина слышит от настырных поклонников на каждом шагу.
- Мне все равно приятно. Завтра в 12 у метро "Динамо". Я остановлюсь у ларька с самыми большими игрушками.
...Итак, я назначила свидание. Разумеется, чтобы получше присмотреться к парню, который так неожиданно вошел в мою жизнь. И, возможно, совсем не случайно. После разговора с ним я ни на минуту не верила, что Юлий убийца, сложным маневром вошедший в доверие женщины, чтобы расправиться с её мужем.
Ведь я сама уговорила его встретиться и принять участие в передаче. Если бы не это - пребывал бы мальчик и сейчас в полном неведении о привлекательности "спасавшей" его докторицы. А ведь я не преминула ещё и пококетничать - так уж устроен мой организм. Потребность нравиться сильнее всяких доводов рассудка.
И теперь, собираясь встретиться с Юлием, я тщательно и придирчиво сочиняла свой имидж. Мне не хотелось выглядеть "барынькой", унижая достоинство малоимущего кавалера, и вовсе ни к чему было изображать солидную даму - я и так не забывала, что старше его на тринадцать лет. Кажется, впервые мой возраст показался мне устрашающим. дело не в едва заметных морщинках, седом волосе на виске или скорее изображаемом, чем реальном отяжелении фигуры. Я никогда не была худышкой, но с институтских лет мой вес не изменился.
Разглядывая как-то старые фотографии, я вообще пришла к выводу, что явно похорошела с годами. Задорную студенточку с "каре" блестящих темных волос и челкой до бровей можно было назвать славненькой, и только. А вот молодая леди в леопардовой короткой шубке с ярко очерченным чувственным ртом и разметанной по плечам гривой жестких пышных волос выглядела чрезвычайно привлекательно.
Я достала из гардероба забытое синтетическое манто силуэта "свингер" коротенькое и сильно расклешенное, с огромным воротником-шалькой, превращающимся в капюшон. "Леопарда" облюбовала Софка и уже пару раз показалась в нем "в обществе" во время рождественского визита. С узкими фланелевыми брюками пальтишко и на мне смотрелось неплохо. Я почти отказалась от косметики, но не смогла проигнорировать духи. И взглянув на прощание в зеркало, криво усмехнулась себе: "Кого ты пытаешься обмануть, крошка? Ведь тебе уже и так ясно, что Юлий непричастен к стрельбе. Что же тогда выяснять? - Насколько пылки и правдивы его чувства?" - "Нет. Ответил кто-то ехидно и безжалостно. - Ты хочешь узнать, насколько серьезно влюблена сама. И даже, более того, - ты мечтаешь о том, чтобы вчерашний поцелуй оказался не пустой игрой воображения..."
..."Пусть, пусть, пусть!" - Я ходила вдоль ларьков на торговой площадке возле метро. Припарковаться у магазинчика, торгующего гигантскими медведями, крокодилами, гориллами не удалось. Делая вид, что рассматриваю витрины, поджидала Юла. Мое внимание привлек теплый мужской шарф с приятным серо-бежевым рисунком. Я даже потрогала его, представляя, как наброшу пуховую мягкую ткань на открытую шею Юла. И отошла - делать ему подарки я не имела никаких оснований. Вот если бы день рождения или Новый год...
Вокруг торговали и покупали. сквозь чистенькие витрины глядели в февральскую муть подсвеченные изнутри штабели разнокалиберных бутылок с неведомыми ранее напитками, сверкала бижутерия, манили своих будущих хозяев меховые зверушки, отчаянно красовались завезенные неведомо откуда в эту стужу живые цветы.
Кто-то сжал меня сзади за плечи, не давая возможности двинуться, Я удивилась, как крепко держали меня его руки и как высоко над моими глазами сияли его глаза, когда я все же вырвалась и обернулась. Губы Юла тут же коснулись моего виска - но не мимолетно-дружески, а очень интимно - горячие и жаждущие.
Мы чуть ли не бегом ринулись к машине, расталкивая людей, жующих у киоска гамбургеры. В морозном воздухе запах жареного мяса казался очень аппетитным. И почему-то от этой пестрой людской толчеи, от роскошных цветов, обреченных замерзнуть в своих хрустальных целлофановых колпаках, от спортивного марша, грянувшего из стадионных репродукторов, меня охватило несказанное веселье.
Захлопнув дверцы, мы почувствовали себя защищенными от внешнего мира. Крошечный домик с запотевшими стеклами - необитаемый остров. Я увидела в зеркальце свои раскрасневшиеся щеки, блестящие глаза, а затем - глаза Юла, виноватые и печальные. Он сжал пятерней лоб, поморщившись, как от боли. Затем откинул назад длинные пряди и попросил, глядя прямо перед собой:
- Поехали куда-нибудь.
Мы тронулись куда глаза глядят.
- Почему ты не носишь шапку? - Кажется, я направилась в район Марьиной рощи.
- Не люблю.
- А шарф?
- Нету... У меня вообще многого нет. - Зло добавил он. - Например, возможности покормить тебя хорошим обедом. Я заметил, как ты смотрела на гамбургеры.
- Работа, которую ты нашел, не ладится?
- Наверно, я не умею приспосабливаться. Не научился быть "шестеркой".
- О, ещё вся жизнь впереди! Только надо твердо усвоить, чему стоит учиться, а чему нет. "Шестеркой" тебе, видимо, уже не стать. А вот приспосабливаться жизнь заставит. Выбиться в "генералы" - ведь это и значит - приспособиться, подмять обстоятельства под себя. А ты сильный. - Я усмехнулась, имея ввиду его любовный натиск. Так использовать меня способен далеко не каждый. - Неужели я стала бы катать по Москве с заурядной личностью?
- Спасибо, доктор. Вы умеете вселить оптимизм.
Заметив вывеску нового кафе "Посиделки", я притормозила.
- Скажи, если мы перехватим блинчик за мой счет, ты оставишь попытки соблазнять меня? - Ведь это уже будет квалифицироваться как альфонсизм. Да и мне не хочется покупать твою привязанность. - Я с вызовом посмотрела на него. - Как быть?
Юлий нахмурился и опустил глаза.
- У меня были деньги. Я специально взял. Но потратил.
Он настолько сейчас напоминал провинившегося мальчишку, что я потрепала его затылок и задержала руку - волосы у шеи были мягкими, густыми, теплыми. Юл поймал мою поспешившую сбежать руку и прижал к губам ладонь. У меня захватило дух. Странным образом сочетались в моем спутнике мальчишество и мужественность. Гремучая, убийственная смесь.
- Предупреждаю, я съем очень много. На нервной почве у меня с детства проявляется страшный аппетит. - Сказал Юл, когда мы вошли в кафе.
Гардеробщик любезно принял моего "леопарда" и хиленькую куртку Юла. Я увидела его без верхней одежды и улыбнулась: точно такой свитер, как я одевала на работе! Но изрядно поношенный, со светящимися на локтях проплешинами. Воротничок белой рубашки, выглядывающий из-под круглого выреза, намекал на некую торжественность костюма. Вся его вытянутая, худощавая фигура навевала образы белогвардейской эмиграции, каких-то голубокровных Галицыных и Оболенских, сгинувших в константинопольских трущобах.
В маленьком уютном зальчике, оформленном под сельскую харчевню, было пустынно и тепло. Празднично пахло пирогами, а на деревянной стене висели ходики с кукушкой.
Я заказала бульон и кучу всяких блинчиков - с картошкой и грибами, с кислой капустой, с мясом, ватрушки и пряники.
- Может быть, что-нибудь выпьешь, согреешься? - Предложила я, почувствовав неловкость. - Мое настроение стремительно менялось - из огня да в полымя. От жара оголтелой, дурашливой радости меня бросило в озноб сомнений. Я словно неслась в пропасть, не умея и не желая замедлить падение.
Нам принесли графинчик с "рябиновкой". Юлий налил мне, но я со вздохом остановила рюмку:
- Было бы весьма кстати. Но я за рулем. И не смейся, пожалуйста, - я не из породы лихачей. Никогда не нарушаю и не подкупаю гаишников.
- ты всегда поступаешь, как следует, соблюдаешь правила уличного движения и вообще - Правила. - Значительно добавил Юл, глядя мне в глаза. Ведь что-то происходит, правда? Что-то происходит с нами. И это ты считаешь сплошным нарушением. Нарушением твоих принципов, незыблемых жизненных правил. Испуганная, как затравленный зверек... Пей, товарищ пассажир. Машину поведу я. - Он положил на стол водительские права.
Я одним махом осушила рюмку - "Со свиданьицем, шофер!"
- Вот и молодец. - Юлий покрутил свою нетронутую рюмку. - Я бы, конечно, тоже махнул. Но уважаю твои водительские принципы и чту правило "чужой тачки". Даже если это очень старое "вольво" - рисковать чужой машиной не стоит.
- А рисковать чужой жизнью? - Я снова проглотила обжигающую настойку, торопясь подавить нарастающее беспокойство.
- Мы только этим и занимаемся. Рискуем чужой жизнью фактом самого рождения... И мне сейчас ужасно стыдно, что я - рискую твоей. - Юлий взял меня за руку. - Благополучная, преданная, немного рискованная, но очень сердобольная женщина... - Он рассмотрел мою ладонь. - Теперь она вынуждена нанести рану вот этой самой рукой. Ранить, а может даже - убить. Ведь ты любишь своего мужа - долго и верно. И ты не можешь прогнать меня. Потому что лучше всех знаешь - мне будет очень трудно выжить без тебя... Уж так получилось... Прости, доктор...
- Почему, почему так получилось? - Взмолилась я с пьяненькой слезой. Я никому не хочу причинить боль.
- Не знаю. Есть сюжеты, которые сочиняют какие-то небесные Шекспиры. И мы невольны менять свою роль. - Юлий поднялся и протянул мне руку. - Пошли. Я покатаю тебя по моему маршруту.
Я отдала ему ключи от "Вольво" и сев на правое сиденье, закрыла глаза: будь что будет!
Движение машины казалось стремительным полетом. Юл выехал на Дмитровское шоссе и мы помчались прочь от центра. Стемнело. Сквозь опущенные ресницы огни летящих навстречу машин казались метеоритным дождем, сквозь который пробивался наш маленький корабль... Краем глаза я замечала вынырнувший из темноты грузовик, несущуюся наперерез ему светящуюся громаду автобуса и в одно мгновение "увидела" все последующее: жуткий удар врезавшегося в грузовик "Вольво", усыпанную стекольной крошкой окровавленную голову Юла и свое улыбающееся мертвое лицо... От жуткого видения я вздрогнула и приподнялась в кресле. В ушах ещё звучал лязг и скрежет разрываемого металла, завывали сирены спешащих к месту аварии патрульных машин... Я вцепилась в рукав Юла. Мы ловко разминулись с грузовиком, оставив сбоку недовольно гуднувший автобус.
- Не дергайся. Я вожу с тринадцати лет. Как только ноги достали до педалей, отец давал мне покрутить руль. У нас был старый, ещё дедовский "Москвич". Права получил два года назад. И с тех пор перепробовал, наверное, все марки. Можно включить магнитолу? - Одной рукой Юл перебирал кассеты, разглядывая надписи. - Вот это, думаю, пойдет. - Он нажал кнопку и в теплый салон ворвался голос Хулио Иглесиаса.
Сжав зубы, я закрыла глаза. Под эти испанские стенания мы начинали с Сергеем нашу семейную жизнь в дощатом домике крымской турбазы. Тогда этот певец был совсем неизвестен у нас, кассету привезли из Мехико и подарили к свадьбе друзья мамы.
- Кажется, невозможно найти человека, у которого под эти мелодии не происходило бы нечто весьма лирическое. - Зло сказал Юл. - Лайза предпочитала заниматься любовью в романтическом звуковом оформлении, а на трезвую голову выбирала что-нибудь "покруче"... И тебя, вижу, достало. - Юл остановил мою руку, тянущуюся к клавише выключателя. - Я знаю, что больно. Но хочу, чтобы и для тебя, и для меня этот голос и эта музыка были связаны только с этим зимним вечером и с предощущением чуда, которое ждет нас... Я отрекаюсь от прошлого... Слушай: "Любовь, только любовь, одна любовь живет в наших сердцах. И никогда не будет ничего другого, потому она бессмертна", - перевел Юлий и смущенно признался: я учил испанский в институте два года. А слово "аморе" запомнил в первую очередь.
- Достаточно. Лучше помолчим. - Я выключила магнитофон. - Мы обречены топтаться по уже хоженным тропам, попадая на чьи-то следы...
- Но у нас будут общие воспоминания. Обязательно будут. Посмотри на меня. Эй. посмотри, Слава!
Сидящий за рулем мужчина был незнаком мне. Уверенную осанку, азартный блеск в глазах и даже гордо вздернутый подбородок я видела впервые. Он был старше и сильнее меня. И он был прекрасен.
- Голова кружится. - Почувствовав внезапную слабость, я откинулась в кресле. - Я запомню это дерзкое выражение лица и буду хранить его в копилке общих воспоминаний... Кстати, там уже не так мало трофеев... Я помню нашу первую беседу, и вторую, и встречу в Останкино...
- И ещё ты запомнишь это. - Круто свернув с шоссе на узкую дорожку среди елок, Юлий остановился. Меня поразила внезапная тишина и темнота, пересекаемая пунктирами проносившихся по шоссе автомобилей. Их фары на мгновение пронизывали сумрак салона, как свет привокзальных фонарей купе проносящегося поезда. Юлий нажал рычаги - спинки сидений упали, открывая нам путь друг к другу.
Мы целовались бешено, страстно, нежно. Как изголодавшие любовники и как верные супруги. Мы теряли голову, шепча слова признаний и выныривали на свет скепсиса и горечи, когда хотелось обижать и мучать. За то, что полного счастья и полной близости не было и не могло быть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63