Мне в редакцию.
- Ну беги, милая. До встречи.
Радужный действительно оказался на месте - Диана позвонила ему на мобильный прямо с вокзала, и он сообщил, что ждет ее в Институте.
- Меня Борисов предупредил, - заметил он, подчеркивая важность фамилии.
"Шестерка, - решила Диана. - Перед Васькой стелется. Ожидает он меня, видите ли. Ну ладно. Поглядим, что это за Радужный".
Ректор не произвел на нее большого впечатления. Он мямлил, говорил про большое горе, про то, что в день похорон он не в силах сказать что-то внятное по поводу личности Павла Романовича. К большому, мол, сожалению. Единственным, что могло бы сгодиться для печати, была вымученная фраза об "огромной потери для жителей нашего Города".
Что и говорить, не богато.
"Сволочь, - думала Диана, слушая лепет Радужного. - И вашим, и нашим. И Ваське угодить нужно, а значит, со мной встретиться. И плохого ничего говорить не хочет. Боится, видимо, своих коллег. Марку держит. Как же интеллигенция..."
- Я вам знаете, что скажу? - глаза Радужного вдруг блеснули.
- Ну? - хмуро спросила Диана, мысленно уже поставив крест на скользком ректоре. Первая половина дня была безнадежно потеряна.
- Поезжайте-ка на кладбище...
- Я поеду. Конечно.
- Не на то. На Поляковское.
- И что там?
- Дело в том, что есть один человек... Мне кажется, он будет вам интересен. Вы с ним поговорите. Он может много чего рассказать. Некто Георгий Крюков.
- Кто он такой?
Диана провела рукой по светлым волосам. Движение это было инстинктивным, так она начинала подготовку к "охмурению" очередной своей жертвы. В свои тридцать Диана выглядела двадцатилетней наивной девчонкой, худенькой, с длинными, почти белыми волосами, длиннющими ногами безупречной формы, которые она никогда не прятала - обтягивающие черные джинсы только выгодно подчеркивали все, что нужно было видеть мужчинам.
В случае Радужного "охмуреж" совершенно не требовался, но движение было отработано до автоматизма, и Диана даже не заметила того, что начала атаку на пожилого, брюхастого, лысеющего дядьку в немыслимом, устаревшем много лет назад костюме.
- Понимаете ли... - Голос Радужного приобрел жирную, сочную окраску. Это Диане тоже было знакомо и скучно до зевоты. Всего-то один жест, а какой эффект. Видно, дедушка изголодался. - Он в прошлом очень неплохой писатель.. Член союза... Умнейший, надо сказать, человек. Светлая голова.
- Почему - в прошлом? Спился?
Диана посмотрела на часы. Пора было ехать на панихиду.
- Он как раз из тех... Из тех многих, - Радужный чуть понизил голос, кому реформы Греча вышли боком. Как раз в тот период он полностью обанкротился. И как творческая личность, и просто как человек. Не смог приспособиться к новым порядкам. В общем, с ним есть о чем поговорить. У него свой взгляд на политику Греча. При этом они были друзьями. Мне кажется, вам будет интересно, Знаете, этак... - Радужный покрутил в воздухе пальцами. - На парадоксе сыграть... Мол, друг, шестидесятник, а в какой-то момент дорожки разошлись...
"Сволочь, - уверенно заключила про себя Диана. - Законченный подонок".
- А он там? На кладбище? На панихиду не пойдет?
- Нет. Я вчера ему звонил. Он сказал, что будет на работе...
- Спасибо. - Диана убрала в сумочку диктофон.
- Да не за что.
- Скажите... А вы?
- Что - я? - Радужный улыбнулся.
- Вы не были его другом? - Диана прищурилась.
- Был. Мы очень дружили.
- Ясно. Всего вам доброго.
На панихиду Диана успела.
"Быстренько заскочу, посмотрю, как и что, может быть, удастся с Лукиным поговорить - именно здесь и именно сейчас. В Москве до него хрен доберешься..."
Однако ее поистине кавалерийский напор исчез в ту секунду, когда она вышла на площадь перед дворцом.
Такого количества народа Диана никак не ожидала увидеть. По Москве циркулировала информация, гласящая, что народ в Городе совершенно охладел к бывшему мэру, и не просто охладел, а даже озлоблен его позицией, раздражен, что опальный мэр никак не угомонится, вот опять лезет в политику - теперь уже в Думу, все ему, дескать, мало...
Площадь была запружена народом. Подойдя поближе и приглядевшись, Диана поняла, что это не стихийная толпа, а длинная очередь, упирающаяся в парадное крыльцо дворца - то, в котором сейчас должна была начаться панихида. Очередь вилась невиданной, нескончаемой змеей, заполняя всю площадь, - не было места для проезда машин, даже одинокому пешеходу пройти напрямую было чрезвычайно сложно, пришлось бы продираться сквозь молчаливые ряды людей с хмурыми, печальными и - Диана увидела одно, два, еще и еще - заплаканными лицами.
Поклонников, последователей и просто поддерживающих Греча людей оказалось значительно, несопоставимо больше, нежели Диана представляла себе по московской информации.
Она вытащила журналистское удостоверение и начала осторожно пробиваться сквозь витки огромной очереди к парадному крыльцу.
Это оказалось значительно легче, чем она предполагала. Люди, завидев ее, спокойно расступались и пропускали, чтобы через мгновение снова сомкнуть ряды за ее спиной и замереть в ожидании.
"Дисциплинка, однако, - подумала она. - Надо же. И никто не ругается. Не спрашивает - "Куда прешь?"... Очень странно. Ничего подобного в жизни не видела".
Во дворец ее тоже пропустили совершенно спокойно. Она показала удостоверение, и охранник даже не стал заглядывать в длинный список официальных лиц, лежащий перед ним на небольшом специальном столике.
Диана вошла в зал и очутилась в такой же строгой, молчаливой и торжественной толпе, как и на площади, с той только разницей, что здесь собрались люди, известные всей стране. Знаменитые артисты. Режиссеры. Писатели. Политики. Диана увидела Лукина, идущего от микрофона, который стоял за гробом на небольшом возвышении, - видимо, он только что говорил.
"Так. Сейчас".
Диана быстрыми шагами, лавируя в строгой толпе (этому искусству она уже давно научилась - пробираться меж высокими персонами так, чтобы никого не задеть или, упаси господь, не наступить на ногу), приблизилась к стоящему возле колонны Лукину. Рядом с ним маячили два телохранителя, но это не было для Дианы серьезным препятствием.
- Сергей Сергеевич, - тихо пропела Диана, вкладывая в свой голос максимум печали, на который была способна.
Лукин поднял голову, взглянул на журналистку, и она вдруг почувствовала, что банальное выражение "слова застряли в горле" имеет под собой вполне материальную, физическую основу.
В глазах Лукина стояли слезы. При этом он смотрел на журналистку так, что лучше бы матом выругался... К мату она, во всяком случае, привыкла. Не так обидно было бы. Она и не представляла, что простой взгляд может передать столько информации. И не только информации, но и личного к ней отношения. Причем развернуто, с цветистыми эпитетами и метафорами. И эти слезы...
Диана пробормотала что-то, что должно было означать "извините", и ввинтилась в толпу.
Выступление Лукина, судя по всему, было последним на панихиде. Народ потянулся к выходу. Диана увидела, как к гробу подошла жена Греча, Наталья Островская. Рядом с ней неожиданно выросла фигура Зотова.
"Вот тоже тип... Вечно он всюду лезет..."
Кто-то задел Диану плечом, она быстро шагнула в сторону, пропустила незнакомого ей хмурого толстого господина, потом еще одного и незаметно для себя приблизилась к Островской. Зотов по-прежнему стоял рядом и что-то тихо говорил. Прислушавшись, Диана разобрала его слова.
- Наталья Георгиевна, простите меня... Я все-таки не подонок последний... Я журналист. Меня заносит. Но я не подлец. Простите, если можете.
- Бог простит, - ответила Островская и тронула Зотова за плечо. Пойдемте.
"Сумасшедший дом", - покачала головой Диана.
Взглянув на часы, она поняла, что если хочет хоть что-нибудь еще выжать из сегодняшнего дня, нужно срочно ехать на кладбище. Если этот Крюков действительно стал алкашом, то вполне может к вечеру напиться и стать технически непригодным для интервью. В принципе, Диана ничего не теряла. На вечер у нее были запланированы еще несколько встреч, хотя и не суливших скандальной информации, но командировку тем не менее "закрывавших". Так что в любом случае работа будет выполнена.
Крюков повертел бутылку в руках, посмотрел на просвет и, наклонив над стаканом, попробовал выцедить из нее хоть каплю. Все надежды и усилия оказались тщетными - бутылка была пуста. Гоша коротко выругался. Пустил опорожненную поллитровку по полу, и она закатилась под металлический шкафчик.
- Ну и что? - спросил Миха. - Кто за ней полезет?
- А-а, - махнул рукой Гоша. - Потом...
- Ясно, что потом. Только сам и полезешь. Ишь, разбросался. Миллионер. Тебе мэр бывший, что ли, наследство оставил?
Крюков посмотрел на Миху мутными глазами.
- Какое еще наследство?
- Ну, это я так, шучу, - ответил Миха. - Я к тому, что вы с ним приятели были.
- Да ладно там... Какие еще приятели? Никогда мы с ним приятелями не были.
Гоша полез в карман ватника.
- Во! - он потряс извлеченными оттуда купюрами. - Гляди, Миха. Есть еще порох, так сказать... Короче говоря, я в ларек.
- Да сиди ты. Я сам схожу. Давай бабки.
- Держи.
Дверь в сторожку отворилась, и Крюков застыл с протянутой в сторону Михи рукой. На пороге стоял Виталя - тот самый, который не так давно сидел в этой комнате напротив Гоши с папиросой в руке и готовил провокацию против еще живого Греча. С этого-то все и началось.
- Крюк, - сказал Виталя. - Хорошо, что ты здесь. Привет, Миха. Давайте-ка, мужики, выпьем.
Он поставил на стол извлеченную из глубокого кармана пальто литровую бутылку водки.
- Ну что, Крюк, - продолжил он, садясь, как и тогда, напротив. - Настучал, падла?
Крюков молчал, ожидая, что же сделает с ним этот бандит. Понятно, он пришел мстить за то, что Гоша выдал их планы. Рассекретил. Заложил Гречу. Предал...
- Не дрожи ты, е-мое, - усмехнулся Виталя, пристально разглядывая Крюкова. - И бабки спрячь. Потеряешь. У тебя их мало... Миха, давай стакан.
Сторож послушно полез в шкафчик.
- Ну че, Крюк? Не ссы. Не трону я тебя. Хотя, по всем понятиям, надо тебя наказать... Только ты сам себя наказал. Не буду я тебя, это... Живи. Вот, даже водки с тобой выпью.
Виталя взял бутылку и разлил водку по стаканам.
- Пей давай.
Крюков послушно взял стакан и сделал большой глоток.
- Эх, слабаки вы... - сказал Виталя.
- Кто? - осмелился спросить Гоша.
Водка произвела свое магическое действие очень быстро. Видимо, сыграл свою роль нервный стресс, который Крюков испытал при виде Витали.
- Интеллигенция, - ответил Виталя. - Не люди, вообще. Верить вам нельзя. Вообще, - повторил он для пущей убедительности.
- Вот у нас, - сказал он после паузы. - У нас и то строже... Мне, например, пить не дают. Дисциплина, мать ее... Приходится ховаться, к вам вот в гости заходить. Такие дела, Крюк. А вам - нет. - Он покрутил головой и махнул рукой. - Вам веры нет. И потом - вы все через жопу делаете. Все. Конкретно все. Вот ты скажи, - Виталя ткнул Гошу пальцем в грудь. - Ты настучал... И чего? Получается, замочили его из-за тебя...
- Почему это из-за меня?!
- Да потому что! Потому что! Понял? Потому что выгорело бы дело здесь, посадили бы его, сидел бы сейчас, адвокаты бы ему хавчик таскали, жил бы, как король, в камере. Я же знаю. Если бабки есть, нигде не пропадешь. Особенно в тюрьме. Там тоже люди... А ты насрал, вот люди и напряглись. Понял, профессор хренов? Давай, наливай, мне на работу скоро... Интеллигенция.
Виталя усмехнулся. Дверь сторожки отворилась. Рот бандита так и не закрылся, застыв в кривой ухмылке.
Диана сразу опознала среди сидящих в сторожке людей бывшего писателя. Конечно, это мужичок, скрючившийся в уголке, - с длинным носом, заросшим щетиной лицом и застывшими, округлившимися, однако очень внимательными и умными, хотя и мутными глазами. Второй, вероятно, - кадровый работник кладбища с неотягощенным интеллектом лицом. А третий, который уставился на нее с примерзшей к губам ухмылкой...
Диана мгновенно почувствовала теплую волну, прокатившуюся от низа живота к солнечному сплетению. Она очень хорошо чувствовала мужчин и могла легко вообразить, что они представляют собой в постели. Как правило, ее первое впечатление не бывало ошибочным. Молодой бандит - а он наверняка бандит, это было просто написано у него на лице - принадлежал как раз к той породе, которая нравилась Диане. Наверняка он изобретателен и не закомплексован, при этом не груб и, что самое главное, не полный дурак. И здоровье имеется. Несмотря на припухшие веки, открывающие человеку с понятием его пристрастие к "травке", а может, и к чему покрепче, - здоровьишко этот парень еще не совсем угробил.
- Здравствуйте, - сказала Диана слегка встряхнув головой, чтобы отогнать наваждение и собраться для предстоящей беседы.
- Привет, - как-то не выговорил даже, а проскрипел Виталя. - Вы ко мне?
- Вероятно, нет, - ответила Диана, окончательно приходя в себя. Вероятно, это вы? - Она шагнула к Гоше. - Это вы - Георгий Крюков?
- Ну, - отозвался Гоша.
- Я к вам.
- Очень приятно. А вы кто?
- Я корреспондент газеты "Вечер Москвы" Диана Артемьева. Хотела бы с вами поговорить...
- О чем?
- Скорее, о ком. И, кроме того, о вас.
- С чего это вдруг?
- Ну, как вам сказать...
- Вы присаживайтесь, - прогудел Виталя. Он переместился поближе к Крюкову, освободив для женщины место на длинной лавке.
- Спасибо. Так что, мы можем поговорить?
- Можем, - ответил Крюков.
- Выпьете с нами? - спросил Виталя, подмигивая Михе. Тот снова сунулся в шкафчик, и через секунду на столе появился чистый стакан.
- Пока нет, может быть, после интервью, - ответила Диана.
Виталя ей определенно нравился. Трезвый. Одет прилично. И деньги наверняка имеются. Идеальный вариант для короткого, одноразового командировочного романа. Да, кстати, и о бандитской жизни криминальной столицы он мог бы много интересного порассказать. В любом случае, провести с ним время куда интереснее, чем с этим спившимся писателем.
- Ну? - хмуро спросил Крюков.
- Расскажите мне, пожалуйста... - Диана быстро достала из сумочки диктофон и положила его на стол, нажав на кнопку. Кассета не закрутилась - диктофон включался от звука голоса и в паузах останавливался, экономя пленку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49