https://wodolei.ru/catalog/podvesnye_unitazy/Roca/
Кондиционер был включен на полную мощность, и я скоро замерзла, но, не пытаясь натянуть лежавшее в изножье одеяло, уставилась в потолок.
И неожиданно вспомнила разговор с подругами о католических монахинях и монахах, которые проводят жизнь в молитвах за других людей.
Я никогда особенно не увлекалась религией. По крайней мере молитвами и теми вещами, которые обычно проделываешь, оставаясь наедине с собой, вроде йоги и медитации.
Но сейчас я нуждалась в помощи. Отчаянно. Через несколько дней Крис вернется на Вайнярд. У меня не было времени искать профессионального молельщика и объяснять всю ситуацию.
Я была одна.
Совсем одна.
– Господи, – сказала я в потолок, – это я, Даниэлла Лирз. У меня проблема. Необходимо принять важнейшее решение, а я не знаю, что делать. Не стану докучать тебе деталями, потому что ты всезнающ, верно ведь? Поэтому, может, ты согласишься послать знак или что-то в этом роде, чтобы я поняла, как поступить с Крисом? А может, сумеешь устроить одну из тех штук, как они правильно называются – знамение Божье? Чтобы мне не приходилось все решать самой. Спасибо.
«Ничего не скажешь, настоящий идиотизм, – подумала я, натягивая одеяло и выключая прикроватную лампу. – И именно идиотизм. Но как здорово!»
ДЖИНСИ
КАЖДАЯ ЖЕНЩИНА – ОСТРОВ
После вчерашних пьяных откровений Салли не пожелала со мной говорить. На работе она избегала меня, как чумы. И когда мы единственный раз столкнулись у лифта, послала мне убийственный взгляд и побежала к лестнице.
Я жалела, что обидела ее, но радовалась, что отношения выяснены.
Да, мне будет недоставать ее общества. Но похоже, эта так называемая дружба была вредна нам обеим.
Я сидела за столом, пытаясь сосредоточиться на работе, но угрызения совести не утихали.
Я вспоминала нашествие Маммизиллы. Как она, придя в офис в третий раз, пренебрежительно обошлась со мной. С презрением. Почти брезгливо.
Даже мои подруги это почувствовали.
Но не было ли в моем отношении к Салли чего-то от пренебрежения?
Я сжала голову руками, стыдясь самой себя.
Это я в какой-то степени сделала из нее посмешище. Верно?
Гнусное признание, но это правда. Иногда я могу быть омерзительной.
Я недооценила личность Салли. Ее способность выносить радость и боль.
Мне вдруг показалось, что я ничего не понимаю ни в любви, ни в дружбе, ни в доброте. И возможно, никогда не понимала.
Показалось, что я не понимаю никого, и меньше всего себя.
И тут Келл – лицо у него было на редкость мрачное – созвал собрание нашего отдела.
Чтобы сообщить кошмарную новость.
Сотрудница проектной группы по имени Гейл Блек покончила с собой вчера вечером.
И не оставила записки: по крайней мере таковой не нашли.
Друзья, которых было немного, утверждали, что в последнее время не замечали ничего необычного в ее поведении.
Родные заявили, что Гейл всегда была прекрасной дочерью, нежной и любящей.
Коллеги, в том числе и я, вдруг сообразили, что почти ничего не знали о приятной спокойной женщине. Ее кабинет был в трех клетушках от моего.
Все были озадачены. Растеряны. Потрясены.
Все, молчаливые и присмиревшие, тихо потянулись из кабинета Келла.
И весь остаток дня я не могла не думать… не размышлять… о последних минутах жизни Гейл.
Что она испытывала?
Грусть? Тоску одиночества? Или все чувства в ней отмерли вместе с жаждой жизни?
А может, она на какую-то долю секунды забыла, что задумала умереть – привычка к жизни слишком сильна, – и задалась вопросом, что приготовить на ужин?
Верила ли она в жизнь после жизни? Или просто жаждала забытья?
А когда настал критический момент?
Что сделала?
Решительно ступила в неподвижный воздух или просто позволила себе упасть, высунувшись из окна достаточно далеко, чтобы сила тяжести властно притянула ее и она полетела, головой вперед…
А потом запаниковала, попыталась спастись… руки беспомощно болтаются в воздухе, из горла рвется вопль…
Была ли она уже мертва, когда ударилась о грязный асфальт?
Какой жуткий способ покончить с собой, выставив напоказ свое тело!
И что могло заставить человека выбрать такую неприкрыто унизительную смерть?
Я представила задравшуюся до пояса, открывающую трусики узорчатую юбку Гейл, бесстыдно раскинутые ноги. Изуродованное, залитое кровью лицо… Неужели она хотела, чтобы ее увидели такой?
Может, она дошла до того, что ей уже были безразличны соображения приличия? Может, до того ненавидела себя, что жаждала посмертного насилия? Может, настолько погрузилась в депрессию, что и не думала о том, что будет… после.
«Но как она могла? – возражал сердитый голос в моей голове. – Самоубийство, особенно публичное, в своем роде акт агрессии, разве нет?»
По крайней мере мне так казалось.
Громкое, вызывающее «пошли вы все на…!», адресованное миру.
«О’кей, вот она я, распластанная на вашем общественном тротуаре! А теперь убирайте мусор! Вы не замечали меня, пока я была жива, не слышали моих криков о помощи, а вот теперь, когда я мертва, вам уж никуда не деться! Волей-неволей придется обратить на меня внимание!»
Постепенно до меня дошло, что можно гадать хоть сто лет, выдвигать версию за версией, но я никогда не узнаю, что заставило Гейл Блек, сорока одного года, подняться по серым бетонным ступенькам на крышу многоквартирного дома с отчетливым сознанием того, что спускаться она будет другим путем.
Самоубийство еще и акт предельной скрытности.
Я закрыла дверь кабинета и соскользнула по ней на пол.
И расплакалась.
КЛЕР
СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА
Я рылась на полках с романами, когда снова увидела его. Незнакомца. Поклонника. Книголюба. Похожего на викинга парня, которого встретила на чтениях.
Первым порывом было метнуться в другой проход.
Я выхожу замуж. Я предана Уину. Поездка в Энн-Арбор все изменила.
И это было правдой. Со времени возвращения в Бостон я ни разу не пожаловалась подругам на Уина.
– Привет, – сказала я.
Он растерянно вскинул голову.
Незнакомец.
Заметила ли я в тот раз, как он красив?
У меня голова пошла кругом.
И тут он улыбнулся:
– Привет! Вот это совпадение! Ну может, не такое уж… То есть мы уже встречались в библиотеке, и вот теперь на том же месте…
Я улыбнулась в ответ:
– Рада вас видеть. Хорошо выглядите.
– Спасибо. Кстати, меня зовут Эйсон.
– Клер, – представилась я.
Повсюду вокруг нас за светлыми деревянными столами сидели бездомные, читая газеты. Подростки просматривали компьютеризованные каталоги, дамы из литературного кружка дискутировали в поисках новых идей.
И никому не было дела до мужчины и женщины, которые несколько скованно беседовали о чем-то среди книжных стеллажей.
Свидание?
Но Эйсону было явно не по себе.
– Ну, как идет подготовка к свадьбе?
«Свадьбы не будет. Не хотите ли прогуляться? Я приглашаю», – мелькнула шальная мысль.
– Прекрасно.
О, как я в этот момент ощущала тяжесть обручального кольца на пальце!
Тяжесть якорной цепи, тянувшей меня к земле. А ведь я всего лишь хотела пуститься в свободное плавание! Хоть ненадолго…
Вспомни Энн-Арбор, Клер! Вспомни счастливые лица родных! Вспомни – ты сама решила, что в конце концов все утрясется и встанет на свои места.
– Кстати, – поспешно проговорила я в надежде чуть подольше задержать Эйсона. Лучше запомнить его лицо. – В тот вечер я так и не спросила, чем вы занимаетесь…
– Преподаю в средней школе. Система государственного образования. Знаю, это кажется безумием: столько работы и грошовое жалованье. Но мне действительно нравится учить детей.
– Мне это вовсе не кажется безумием, – возразила я. – Я тоже учительница. Преподаю в пятом классе «Йорк, Брэддок и Роже».
– Здорово! Прекрасная школа.
– Согласна.
Мы помолчали. Потом Эйсон показал книгу в твердом переплете, запаянную в пластик.
– Пожалуй, мне пора. Нашел то, что искал… я имею в виду книгу.
Я улыбнулась, кивнула, пожала плечами.
– Рад был снова повидаться, – пробормотал он, отступая. – И простите, что пригласил вас в тот вечер. Я не хотел…
– Нет, – перебила я. – То есть я не обиделась.
Это я жалею. Ужасно жалею.
Эйсон чуть замялся.
Наши взгляды встретились.
А потом он ушел.
ДАНИЭЛЛА
ВСЕ ПОЛАГАЮЩИЕСЯ ТЕЛОДВИЖЕНИЯ
Мне позвонил Барри Либерман. Сообщил, что собирается в Бостон по делу.
Я согласилась поужинать с ним. Отчасти из уважения к миссис Ротштейн, отчасти пытаясь отвлечься от мыслей о Крисе.
И если быть до конца честной, прежде всего потому, что Барри прекрасно вписывался в рамки моего представления о потенциальном муже, а я, как уже было упомянуто выше, не становлюсь моложе.
Можете меня осуждать, но даже в кризисные моменты романа с Крисом практическая сторона моей натуры не дремала.
Барри заехал за мной точно в назначенное время. Он был очень мил и занимателен, ровно настолько, чтобы развлечь и при этом не казаться навязчивым.
Кроме того, он был довольно симпатичный внешне, хотя, на мой взгляд, чересчур волосат. Как тот актер, Питер Галлахер.
Нет, прическа и брови Барри были, слава Богу, куда аккуратнее. Только вот руки заросли даже с тыльной стороны почти до ладоней, что вызвало во мне определенные подозрения насчет волос на спине.
Но на вид он был очень аккуратным и чистеньким, хотя это меня не слишком волновало.
Скорее всего я никогда не увижу его голым, так какая разница, даже если грудь у него еще более волосатая, чем у Остина Пауэрса?
Мы поужинали в Дубовом зале «Фейрмонт-Копли», а потом отправились выпить в «Пуп земли»: Барри признался, что падок на все приманки для туристов.
Еще один положительный момент. Он не был снобом и не стыдился признаться в своих слабостях. Очко в его пользу.
И все же той самой искры я так и не дождалась.
В отличие от Барри. Его, похоже, зацепило всерьез.
Любуясь панорамой Бостона, он сообщил, что достал билеты на премьеру в «Метрополитен-опера», и спросил, не соглашусь ли я прилететь в Нью-Йорк в конце сентября.
Вечер в опере! Не то чтобы я была такой уж рьяной поклонницей этого вида искусства, но это означало возможность надеть вечернее платье, людей посмотреть и себя показать.
«Помни, Даниэлла, – строго сказала я себе. – Там будет Барри. Ты летишь в Нью-Йорк в основном чтобы встретиться с Барри».
Я сказала ему, что сверюсь со своим ежедневником и позвоню на следующей неделе.
Он привез меня домой и у дверей квартиры поцеловал. Очень сдержанный, ни к чему не обязывающий поцелуй. Пожелание спокойной ночи. Чисто выбритые щеки не кололись. Очевидно, у него дорогая бритва.
После ухода Барри я переоделась в ночную сорочку и включила телевизор. Посмотрела детективное шоу, но без особого интереса.
Потому что упорно думала о мужчинах в своей жизни.
Папа.
Дэвид.
И…
Сидя на диване и рассеянно глядя, как рыжеволосая актриса лихо решает загадку убийства в запертой комнате, я решила, что не будь так поглощена Крисом, могла бы всерьез заинтересоваться Барри.
Несмотря на то, что он идеально вписывался в образ потенциального мужа.
ДЖИНСИ
НАДЕЖДА И ТРИУМФ
Джастин заснул, а я, загрузив посуду в машину, вернулась в гостиную, к Рику.
– История с Гейл действительно меня волнует, – признала я, плюхнувшись рядом с ним на диван. Пружины громко застонали, и я лениво спросила себя: долго ли еще протянет эта рухлядь?
Рик, который смотрел по «Дискавери» фильм о дикой природе, тут же выключил звук.
– Самоубийство Гейл еще не скоро забудут. Оно останется со всеми. Пусть и не навсегда, – мягко отозвался он.
– Наверное, ты прав. Но я даже не знала ее! То есть знала о ее существовании, но, честно говоря, мы ни разу толком не поговорили. И я постоянно думаю о случившемся. Мне плохо, Рик. Я почти физически больна.
– Может, тебе стоит посоветоваться с психологом? Раз у тебя такой стресс, нужна моральная поддержка.
– Нет-нет. Все постепенно пройдет, я уверена. Может, лучше купить книгу или что-то в этом роде? Какие-нибудь учебники? Завтра же в обеденный перерыв схожу в «Барнс энд Ноубл». Мне просто необходимо немного лучше понять мотивы самоубийств.
На лице Рика появилось странное выражение. Он открыл рот, словно пытаясь что-то сказать, но лишь плотнее сжал губы.
– Что? Ну скажи, – умоляла я. – Ты должен мне сказать.
Рик вздохнул.
– Я не стараюсь ничего от тебя скрыть, Джинси. Просто не хочется тебя обременять своими бедами.
– Послушай, – заметила я, борясь с жутким чувством обреченности, – выкладывай, раз уж начал. Я ведь все равно не отступлюсь!
Рик снова вздохнул.
– Понимаешь, одно время Энни думала о самоубийстве. Она впала в депрессию и чувствовала себя ужасно, тем более что последний прогноз был неутешительным. Она так устала от всего…
Вот это была бомба. Настоящая. И я сама напросилась.
– Мне так жаль, – выдохнула я. Мне было очень жаль. Но сможет ли он продолжать?
Он продолжал:
– Знаешь, последние месяцы ее беременности были омрачены раком. Представить невозможно, через что ей пришлось пройти, хотя я все время был рядом. А потом родился Джастин, и она даже не могла быть с ним. Взять на руки. Поднести к груди. Во всяком случае, она чувствовала, что не нужна своему ребенку. Что забросила его, хотя сын был совершенно здоров. И счастлив тоже, что удивляло нас обоих. Мы так опасались, что он впитает нашу скорбь и станет несчастным.
– Джастин удивительный малыш. Единственный из детей, кто меня любит. По-моему, у него есть природная защита или что-то в этом роде от всякого негатива окружающих.
Рик выдавил улыбку. Но я видела, что он думает не обо мне и не о Джастине. Об Энни.
– Я вообще не понимал, как с ней говорить, – признался он. – Не мог же я просить ее прислушаться к очередному доктору, который в очередной раз сообщал, что надежды нет. Для чего? Чтобы еще несколько недель видеть ее осунувшееся лицо? Не мог я быть таким эгоистом! Или чтобы Джастин мог побыть с матерью, лицо которой он через год даже не вспомнит!
Я хотела и не хотела знать, просила ли Энни Рика помочь ей умереть.
– Должно быть, вам худо пришлось, – пробормотала я.
– Это были ужасные времена, Джинси. Страшнее не бывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
И неожиданно вспомнила разговор с подругами о католических монахинях и монахах, которые проводят жизнь в молитвах за других людей.
Я никогда особенно не увлекалась религией. По крайней мере молитвами и теми вещами, которые обычно проделываешь, оставаясь наедине с собой, вроде йоги и медитации.
Но сейчас я нуждалась в помощи. Отчаянно. Через несколько дней Крис вернется на Вайнярд. У меня не было времени искать профессионального молельщика и объяснять всю ситуацию.
Я была одна.
Совсем одна.
– Господи, – сказала я в потолок, – это я, Даниэлла Лирз. У меня проблема. Необходимо принять важнейшее решение, а я не знаю, что делать. Не стану докучать тебе деталями, потому что ты всезнающ, верно ведь? Поэтому, может, ты согласишься послать знак или что-то в этом роде, чтобы я поняла, как поступить с Крисом? А может, сумеешь устроить одну из тех штук, как они правильно называются – знамение Божье? Чтобы мне не приходилось все решать самой. Спасибо.
«Ничего не скажешь, настоящий идиотизм, – подумала я, натягивая одеяло и выключая прикроватную лампу. – И именно идиотизм. Но как здорово!»
ДЖИНСИ
КАЖДАЯ ЖЕНЩИНА – ОСТРОВ
После вчерашних пьяных откровений Салли не пожелала со мной говорить. На работе она избегала меня, как чумы. И когда мы единственный раз столкнулись у лифта, послала мне убийственный взгляд и побежала к лестнице.
Я жалела, что обидела ее, но радовалась, что отношения выяснены.
Да, мне будет недоставать ее общества. Но похоже, эта так называемая дружба была вредна нам обеим.
Я сидела за столом, пытаясь сосредоточиться на работе, но угрызения совести не утихали.
Я вспоминала нашествие Маммизиллы. Как она, придя в офис в третий раз, пренебрежительно обошлась со мной. С презрением. Почти брезгливо.
Даже мои подруги это почувствовали.
Но не было ли в моем отношении к Салли чего-то от пренебрежения?
Я сжала голову руками, стыдясь самой себя.
Это я в какой-то степени сделала из нее посмешище. Верно?
Гнусное признание, но это правда. Иногда я могу быть омерзительной.
Я недооценила личность Салли. Ее способность выносить радость и боль.
Мне вдруг показалось, что я ничего не понимаю ни в любви, ни в дружбе, ни в доброте. И возможно, никогда не понимала.
Показалось, что я не понимаю никого, и меньше всего себя.
И тут Келл – лицо у него было на редкость мрачное – созвал собрание нашего отдела.
Чтобы сообщить кошмарную новость.
Сотрудница проектной группы по имени Гейл Блек покончила с собой вчера вечером.
И не оставила записки: по крайней мере таковой не нашли.
Друзья, которых было немного, утверждали, что в последнее время не замечали ничего необычного в ее поведении.
Родные заявили, что Гейл всегда была прекрасной дочерью, нежной и любящей.
Коллеги, в том числе и я, вдруг сообразили, что почти ничего не знали о приятной спокойной женщине. Ее кабинет был в трех клетушках от моего.
Все были озадачены. Растеряны. Потрясены.
Все, молчаливые и присмиревшие, тихо потянулись из кабинета Келла.
И весь остаток дня я не могла не думать… не размышлять… о последних минутах жизни Гейл.
Что она испытывала?
Грусть? Тоску одиночества? Или все чувства в ней отмерли вместе с жаждой жизни?
А может, она на какую-то долю секунды забыла, что задумала умереть – привычка к жизни слишком сильна, – и задалась вопросом, что приготовить на ужин?
Верила ли она в жизнь после жизни? Или просто жаждала забытья?
А когда настал критический момент?
Что сделала?
Решительно ступила в неподвижный воздух или просто позволила себе упасть, высунувшись из окна достаточно далеко, чтобы сила тяжести властно притянула ее и она полетела, головой вперед…
А потом запаниковала, попыталась спастись… руки беспомощно болтаются в воздухе, из горла рвется вопль…
Была ли она уже мертва, когда ударилась о грязный асфальт?
Какой жуткий способ покончить с собой, выставив напоказ свое тело!
И что могло заставить человека выбрать такую неприкрыто унизительную смерть?
Я представила задравшуюся до пояса, открывающую трусики узорчатую юбку Гейл, бесстыдно раскинутые ноги. Изуродованное, залитое кровью лицо… Неужели она хотела, чтобы ее увидели такой?
Может, она дошла до того, что ей уже были безразличны соображения приличия? Может, до того ненавидела себя, что жаждала посмертного насилия? Может, настолько погрузилась в депрессию, что и не думала о том, что будет… после.
«Но как она могла? – возражал сердитый голос в моей голове. – Самоубийство, особенно публичное, в своем роде акт агрессии, разве нет?»
По крайней мере мне так казалось.
Громкое, вызывающее «пошли вы все на…!», адресованное миру.
«О’кей, вот она я, распластанная на вашем общественном тротуаре! А теперь убирайте мусор! Вы не замечали меня, пока я была жива, не слышали моих криков о помощи, а вот теперь, когда я мертва, вам уж никуда не деться! Волей-неволей придется обратить на меня внимание!»
Постепенно до меня дошло, что можно гадать хоть сто лет, выдвигать версию за версией, но я никогда не узнаю, что заставило Гейл Блек, сорока одного года, подняться по серым бетонным ступенькам на крышу многоквартирного дома с отчетливым сознанием того, что спускаться она будет другим путем.
Самоубийство еще и акт предельной скрытности.
Я закрыла дверь кабинета и соскользнула по ней на пол.
И расплакалась.
КЛЕР
СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА
Я рылась на полках с романами, когда снова увидела его. Незнакомца. Поклонника. Книголюба. Похожего на викинга парня, которого встретила на чтениях.
Первым порывом было метнуться в другой проход.
Я выхожу замуж. Я предана Уину. Поездка в Энн-Арбор все изменила.
И это было правдой. Со времени возвращения в Бостон я ни разу не пожаловалась подругам на Уина.
– Привет, – сказала я.
Он растерянно вскинул голову.
Незнакомец.
Заметила ли я в тот раз, как он красив?
У меня голова пошла кругом.
И тут он улыбнулся:
– Привет! Вот это совпадение! Ну может, не такое уж… То есть мы уже встречались в библиотеке, и вот теперь на том же месте…
Я улыбнулась в ответ:
– Рада вас видеть. Хорошо выглядите.
– Спасибо. Кстати, меня зовут Эйсон.
– Клер, – представилась я.
Повсюду вокруг нас за светлыми деревянными столами сидели бездомные, читая газеты. Подростки просматривали компьютеризованные каталоги, дамы из литературного кружка дискутировали в поисках новых идей.
И никому не было дела до мужчины и женщины, которые несколько скованно беседовали о чем-то среди книжных стеллажей.
Свидание?
Но Эйсону было явно не по себе.
– Ну, как идет подготовка к свадьбе?
«Свадьбы не будет. Не хотите ли прогуляться? Я приглашаю», – мелькнула шальная мысль.
– Прекрасно.
О, как я в этот момент ощущала тяжесть обручального кольца на пальце!
Тяжесть якорной цепи, тянувшей меня к земле. А ведь я всего лишь хотела пуститься в свободное плавание! Хоть ненадолго…
Вспомни Энн-Арбор, Клер! Вспомни счастливые лица родных! Вспомни – ты сама решила, что в конце концов все утрясется и встанет на свои места.
– Кстати, – поспешно проговорила я в надежде чуть подольше задержать Эйсона. Лучше запомнить его лицо. – В тот вечер я так и не спросила, чем вы занимаетесь…
– Преподаю в средней школе. Система государственного образования. Знаю, это кажется безумием: столько работы и грошовое жалованье. Но мне действительно нравится учить детей.
– Мне это вовсе не кажется безумием, – возразила я. – Я тоже учительница. Преподаю в пятом классе «Йорк, Брэддок и Роже».
– Здорово! Прекрасная школа.
– Согласна.
Мы помолчали. Потом Эйсон показал книгу в твердом переплете, запаянную в пластик.
– Пожалуй, мне пора. Нашел то, что искал… я имею в виду книгу.
Я улыбнулась, кивнула, пожала плечами.
– Рад был снова повидаться, – пробормотал он, отступая. – И простите, что пригласил вас в тот вечер. Я не хотел…
– Нет, – перебила я. – То есть я не обиделась.
Это я жалею. Ужасно жалею.
Эйсон чуть замялся.
Наши взгляды встретились.
А потом он ушел.
ДАНИЭЛЛА
ВСЕ ПОЛАГАЮЩИЕСЯ ТЕЛОДВИЖЕНИЯ
Мне позвонил Барри Либерман. Сообщил, что собирается в Бостон по делу.
Я согласилась поужинать с ним. Отчасти из уважения к миссис Ротштейн, отчасти пытаясь отвлечься от мыслей о Крисе.
И если быть до конца честной, прежде всего потому, что Барри прекрасно вписывался в рамки моего представления о потенциальном муже, а я, как уже было упомянуто выше, не становлюсь моложе.
Можете меня осуждать, но даже в кризисные моменты романа с Крисом практическая сторона моей натуры не дремала.
Барри заехал за мной точно в назначенное время. Он был очень мил и занимателен, ровно настолько, чтобы развлечь и при этом не казаться навязчивым.
Кроме того, он был довольно симпатичный внешне, хотя, на мой взгляд, чересчур волосат. Как тот актер, Питер Галлахер.
Нет, прическа и брови Барри были, слава Богу, куда аккуратнее. Только вот руки заросли даже с тыльной стороны почти до ладоней, что вызвало во мне определенные подозрения насчет волос на спине.
Но на вид он был очень аккуратным и чистеньким, хотя это меня не слишком волновало.
Скорее всего я никогда не увижу его голым, так какая разница, даже если грудь у него еще более волосатая, чем у Остина Пауэрса?
Мы поужинали в Дубовом зале «Фейрмонт-Копли», а потом отправились выпить в «Пуп земли»: Барри признался, что падок на все приманки для туристов.
Еще один положительный момент. Он не был снобом и не стыдился признаться в своих слабостях. Очко в его пользу.
И все же той самой искры я так и не дождалась.
В отличие от Барри. Его, похоже, зацепило всерьез.
Любуясь панорамой Бостона, он сообщил, что достал билеты на премьеру в «Метрополитен-опера», и спросил, не соглашусь ли я прилететь в Нью-Йорк в конце сентября.
Вечер в опере! Не то чтобы я была такой уж рьяной поклонницей этого вида искусства, но это означало возможность надеть вечернее платье, людей посмотреть и себя показать.
«Помни, Даниэлла, – строго сказала я себе. – Там будет Барри. Ты летишь в Нью-Йорк в основном чтобы встретиться с Барри».
Я сказала ему, что сверюсь со своим ежедневником и позвоню на следующей неделе.
Он привез меня домой и у дверей квартиры поцеловал. Очень сдержанный, ни к чему не обязывающий поцелуй. Пожелание спокойной ночи. Чисто выбритые щеки не кололись. Очевидно, у него дорогая бритва.
После ухода Барри я переоделась в ночную сорочку и включила телевизор. Посмотрела детективное шоу, но без особого интереса.
Потому что упорно думала о мужчинах в своей жизни.
Папа.
Дэвид.
И…
Сидя на диване и рассеянно глядя, как рыжеволосая актриса лихо решает загадку убийства в запертой комнате, я решила, что не будь так поглощена Крисом, могла бы всерьез заинтересоваться Барри.
Несмотря на то, что он идеально вписывался в образ потенциального мужа.
ДЖИНСИ
НАДЕЖДА И ТРИУМФ
Джастин заснул, а я, загрузив посуду в машину, вернулась в гостиную, к Рику.
– История с Гейл действительно меня волнует, – признала я, плюхнувшись рядом с ним на диван. Пружины громко застонали, и я лениво спросила себя: долго ли еще протянет эта рухлядь?
Рик, который смотрел по «Дискавери» фильм о дикой природе, тут же выключил звук.
– Самоубийство Гейл еще не скоро забудут. Оно останется со всеми. Пусть и не навсегда, – мягко отозвался он.
– Наверное, ты прав. Но я даже не знала ее! То есть знала о ее существовании, но, честно говоря, мы ни разу толком не поговорили. И я постоянно думаю о случившемся. Мне плохо, Рик. Я почти физически больна.
– Может, тебе стоит посоветоваться с психологом? Раз у тебя такой стресс, нужна моральная поддержка.
– Нет-нет. Все постепенно пройдет, я уверена. Может, лучше купить книгу или что-то в этом роде? Какие-нибудь учебники? Завтра же в обеденный перерыв схожу в «Барнс энд Ноубл». Мне просто необходимо немного лучше понять мотивы самоубийств.
На лице Рика появилось странное выражение. Он открыл рот, словно пытаясь что-то сказать, но лишь плотнее сжал губы.
– Что? Ну скажи, – умоляла я. – Ты должен мне сказать.
Рик вздохнул.
– Я не стараюсь ничего от тебя скрыть, Джинси. Просто не хочется тебя обременять своими бедами.
– Послушай, – заметила я, борясь с жутким чувством обреченности, – выкладывай, раз уж начал. Я ведь все равно не отступлюсь!
Рик снова вздохнул.
– Понимаешь, одно время Энни думала о самоубийстве. Она впала в депрессию и чувствовала себя ужасно, тем более что последний прогноз был неутешительным. Она так устала от всего…
Вот это была бомба. Настоящая. И я сама напросилась.
– Мне так жаль, – выдохнула я. Мне было очень жаль. Но сможет ли он продолжать?
Он продолжал:
– Знаешь, последние месяцы ее беременности были омрачены раком. Представить невозможно, через что ей пришлось пройти, хотя я все время был рядом. А потом родился Джастин, и она даже не могла быть с ним. Взять на руки. Поднести к груди. Во всяком случае, она чувствовала, что не нужна своему ребенку. Что забросила его, хотя сын был совершенно здоров. И счастлив тоже, что удивляло нас обоих. Мы так опасались, что он впитает нашу скорбь и станет несчастным.
– Джастин удивительный малыш. Единственный из детей, кто меня любит. По-моему, у него есть природная защита или что-то в этом роде от всякого негатива окружающих.
Рик выдавил улыбку. Но я видела, что он думает не обо мне и не о Джастине. Об Энни.
– Я вообще не понимал, как с ней говорить, – признался он. – Не мог же я просить ее прислушаться к очередному доктору, который в очередной раз сообщал, что надежды нет. Для чего? Чтобы еще несколько недель видеть ее осунувшееся лицо? Не мог я быть таким эгоистом! Или чтобы Джастин мог побыть с матерью, лицо которой он через год даже не вспомнит!
Я хотела и не хотела знать, просила ли Энни Рика помочь ей умереть.
– Должно быть, вам худо пришлось, – пробормотала я.
– Это были ужасные времена, Джинси. Страшнее не бывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42