Меня вытурили, тебя перевели. Теперь мне устроят семейный суд, и приговор я уже знаю: никаких каникул, летние курсы, пересдача, новая частная школа. Полный облом! – пожаловался Леле.
– Да, не повезло, – посочувствовал другу Даниэле.
Сам Даниэле в школу так и не пошел. Все утро он провел, слоняясь по дому. Ему страшно было зайти в школьный вестибюль и посмотреть списки самому. Он был уверен, что его оставят на второй год. Он и теперь все еще не верил, поэтому решил позвонить другому однокласснику. Тот подтвердил слова Леле.
Теперь он был так счастлив, что ощутил настоятельную потребность поделиться с семьей своей радостью. Увы, дома никого не было, кроме Луки, даже Присцилла ушла за покупками. Даниэле отправился в комнату к брату и застал его за письменным столом. Самсон, свернувшийся у его ног, недовольно зарычал при появлении Даниэле.
– На место! – прикрикнул на него Даниэле. – Что ты делаешь? – обратился он к брату.
Малыш не ответил. Положив на лист бумаги раскрытую ладошку, он старательно обводил ее фломастером. Закончив чертеж, он поднял руку.
– Я написал свою руку, – сказал Лука.
– Ты ее нарисовал, – поправил его Даниэле.
– Нет, написал.
– Ладно, ты ее написал. Может, теперь напишешь ногу? – насмешливо спросил Даниэле.
– Уже сделано, – объяснил малыш, вытаскивая из стопки другой лист, в центре которого красовался контур его босой ножки.
– Меня перевели, – объявил Даниэле.
– Нога идет к маме. Рука до нее дотрагивается, – шептал Лука.
– О господи, что ты хочешь сказать?
– Не знаю, – вздохнул Лука.
Он вдруг торопливо скомкал оба листа и бросил их в корзину.
– Нет, погоди! Чтоб с тобой говорить, нужен переводчик, – пошутил Даниэле. Он подобрал листки, разгладил их на столе и принялся рассматривать, а сам тем временем повторил: – Ты слышал, что я сказал? Меня перевели в следующий класс!
– А мне-то что? – буркнул Лука.
– Вот дубина! – рассердился на него Даниэле.
Лука бросился на кровать, и Самсон последовал за ним, готовый играть. А Даниэле подумал, что, хотя его и перевели, ему еще предстоит провести два месяца каникул на какой-то занюханной ферме в Ирландии, потому что его отец уже дал задаток некой госпоже О'Доннелл за кров и питание и даже оплатил его проезд до места.
Его друзья будут развлекаться, разъезжая по всей Европе, их ждут увлекательные приключения, а он должен торчать в богом забытой дыре, на полях, продуваемых всеми ветрами, и компанию ему составят разве что овцы. Правда, до отъезда оставалось еще десять дней, а поскольку он не остался на второй год, можно будет попытаться уговорить папу и маму пересмотреть планы на лето.
– А я вот очень рад, что меня перевели. Хочу позвонить маме и рассказать ей. Она тоже будет довольна, – проговорил Даниэле.
– Маме дела нет ни до тебя, ни до меня, – сказал Лука.
– Ты хочешь, чтобы она вернулась. Верно?
– Видеть ее больше не хочу!
– А вот и врешь! Ты «написал» свою ногу, чтобы пойти к ней, и руку, чтобы до нее дотронуться, – стоял на своем старший брат, уличая младшего его же рисунками. – У меня идея. Помоги мне вынести из дому моего змея.
– Зачем?
– Я продам его обратно Луиджи.
Так звали торговца экзотическими животными, у которого Даниэле купил питона. Его лавка находилась в конце квартала.
– Он тебе больше не нужен? – удивился Лука.
– Меня не будет весь июль и август. Кто о нем позаботится?
– Только не я. Твой питон не нравится Самсону. А значит, и мне тоже не нравится. Давай сам с ним разбирайся.
После той последней ссоры с отцом и памятных пощечин Лука стал еще более строптивым, даже сварливым. Он пускался в споры по любым пустякам. Ему все больше не хватало присутствия матери.
– Нет, слушай, меня и вправду осенило. Луиджи даст мне денег, и мы с тобой осуществим мой гениальный план, – настаивал Даниэле.
– Что значит «гениальный план»?
– А вот поможешь мне отнести питона, тогда и узнаешь!
– А может, я не хочу знать? – лукаво спросил Лука.
– Ты мне все равно поможешь, потому что это приказ, – твердо заявил Даниэле.
– Мне противно на тебя смотреть, – сказал Лука. – Сначала нянчишься с питоном, а потом хочешь его отдать. Я ни за что не отдал бы Самсона, даже за новый конструктор «Лего».
– Заткнись, засранец, что ты городишь всякую чушь!
– А ты не ругайся. Папа этого не любит.
– Давай поднимайся и делай, что тебе говорят.
– Думаешь, я тебя боюсь? – дерзко бросил малыш.
– Да, именно так я и думаю, потому что ты еще сопляк, а я старше и больше тебя и могу тебя колотить, пока вся дурь не выйдет.
– Самсон, фас! – скомандовал Лука.
Бобтейл прыгнул и передними лапами прижал Даниэле к стене.
– Вот теперь посмотрим, сможешь ли ты одолеть моего пса, – злорадно воскликнул Лука.
В разгар ссоры домой вернулась Присцилла.
– Если ваша мать не приедет в самом скором времени, – пригрозила она, – я уволюсь! Вы мне надоели!
Увидев, как мальчики садятся в лифт, унося с собой питона в его клетке, она вздохнула с облегчением. Домработница до того обрадовалась, что даже погладила Самсона. В ответ бобтейл грозно зарычал. Она подумала, что у детей в семействе Донелли есть одна золотая черта: только что они вцеплялись друг другу в волосы, а через минуту становились лучшими друзьями и стояли друг за друга горой.
Андреа, как всегда, позвонил из редакции около полудня, чтобы узнать, как обстоят дела дома.
– Все хорошо, синьор, – сказала ему Присцилла. – Дедушка пошел в библиотеку. Лючия ушла on shopping с синьорой Софией. Даниэле и малыш вышли вместе и унесли питона. Змея больше нет! – радостно сообщила филиппинка.
– И каким зверем они его заменили? – осторожно спросил Андреа.
– Откуда мне знать? Они еще не вернулись. Положив трубку, Андреа спросил себя, что замыслили его сыновья. Для него не прошли незамеченными успехи Даниэле: он избавился от уродовавших его колечек, перестал мочиться в постель и даже предпринял отчаянную, хотя и безнадежную попытку взяться за учебу. А теперь вот решил расстаться со своим питоном. Андреа подумал, что это уж чересчур. Ему необходимо было как можно скорее понять, что происходит. А тем временем у него самого назревала в жизни приятная перемена. Как раз в это утро ему позвонил из Рима один из руководителей РАИ.
– Речь идет о неформальной встрече, по крайней мере для первого раза. Мы хотели бы видеть вас здесь у нас. Разумеется, дорожные расходы мы вам возместим.
– Могу я хотя бы узнать, о чем пойдет речь? – спросил Андреа.
– Мы создаем совершенно новый проект: тележурнал о театре и эстраде. Проект еще в стадии разработки. Словом, ждем вас завтра после обеда. Вы успеете приехать?
Андреа был так взволнован, что побежал все рассказывать своему главному редактору. Москати не замедлил выразить ему свое недовольство.
– Именно сейчас, когда газета переживает трудные времена, ты меня бросаешь, – проворчал он.
– Это всего лишь проект. Может, еще все сорвется, – возразил Андреа.
– Очень на это надеюсь, – отрезал Москати. Андреа вернулся домой к обеду одновременно с Лючией, нагруженной пакетами и сумками.
– София мне накупила целый гардероб на лето, – объяснила она. – Купальники, шорты, майки, босоножки. Хочешь посмотреть?
– Честно говоря, меня это не интересует. Я не отличу саронг от «бермуд», – признался Андреа. – Но мне не нравится, что София тратит на тебя столько денег.
– Тетя София была бы мне настоящей крестной, если бы ты дал меня окрестить. Но она мне все равно что вторая мама, нравится тебе это или нет.
– Ладно, не будем спорить, пойдем лучше поедим. Позови своих братьев, – велел дочери Андреа.
– Лука и Даниэле еще не вернулись, – сказала Присцилла.
– Но ведь уже полвторого! – встревожился Андреа. – Куда они подевались?
Лючия сбегала в комнату братьев и вернулась с запиской, оставленной на письменном столе. В ней сообщалось: «Я выдержал экзамены. Мы с Лукой едем навестить маму. Всем привет. Даниэле».
Чезенатико, 15 июня
Дорогой Андреа!
Твое последнее письмо пришло в особенно тяжелый для меня момент. Я отложила его, чтобы прочесть в более спокойную минуту, но теперь, когда я стала его искать, письмо куда-то запропастилось. Мне очень жаль, ты даже не представляешь, насколько жаль. Я не хотела больше видеть тебя и говорить с тобой, но письма – это совсем другое дело. Это единственный способ нормально беседовать на расстоянии и сказать друг другу то, о чем мы молчали на протяжении восемнадцати лет семейной жизни.
Несколько дней назад я была в Бергамо у Раймондо Теодоли. Визит получился краткий и мучительный. Я знала, что все эти годы он продолжал ждать меня, и хотела сказать ему, что нет ни единого шанса возобновить наши отношения, потому что семья для меня важнее всего. Я нашла страдающего, тяжело больного человека и ничего ему не сказала. Я была просто убита. Больше я его никогда не увижу.
Я вернулась сюда поздней ночью и была не в том состоянии, чтобы прочесть твое письмо. Я его отложила. На другое утро оно исчезло. Я искала повсюду, но так и не нашла. Мне очень жаль.
Знаю, что ты, мой отец и дети отлично справляетесь без меня. Это меня утешает.
Я начинаю верить, что нам был необходим разрыв, чтобы между нами наступила наконец ясность. Не знаю, есть ли у нас общее будущее. Зато я твердо уверена, что у моих детей будет более разумная мать. Я тоскую без них. Напиши мне.
ПЕНЕЛОПА
5
Пенелопа отослала письмо мужу. Потом она пошла в магазин. Сложив покупки в багажник велосипеда, она села в седло и не спеша направилась к дому. Проезжая мимо отеля «Пино», Пенелопа заметила катившую ей навстречу престарелую синьорину Леониду, и та начала жать на звоночек, приветствуя ее. Поравнявшись, обе женщины остановились.
– Боже милостивый! Я не знала, что ты здесь уже давно! Как же так? Почему ты до сих пор не объявилась? – затараторила старая дева, получившая в городке прозвище «Устная газета Романьи».
– Дорогая синьорина Леонида, вы даже не представляете, сколько у меня было дел! – улыбнулась в ответ Пенелопа и, перегнувшись через руль велосипеда, чмокнула старуху в морщинистую щеку.
– Знаю, знаю. Как раз позавчера я была в Сант-Арканджело и встретила позолотчика Маффеи. Он мне сказал, что ты отреставрировала английскую гостиную Диомиры. Знаешь, пока у меня не отберут лицензию, я так и буду сновать между Салой, Сант-Арканджело, Гамбеттолой и Каннучето. Господи, да мне же скоро стукнет семьдесят пять! Представляешь? Но работа не дает мне стареть. Вот совсем недавно Бруно, ну ты его знаешь, так вот, Бруно мне сказал: «Синьорина Леонида, у вас по-прежнему самые красивые ножки во всем Чезенатико!» Да, вот эти самые ножки и вскружили когда-то голову Артемио Сантамарии, упокой господь его грешную душу. Хотя, конечно, если уж говорить о красивых ножках, тут твоя мамочка всех обошла, никому за ней не угнаться. Да, Ирена всегда была хороша, как картинка, просто загляденье. А знаешь, говорят, недавно ее видели в Форли и с кем бы ты думала? С этим Ромео! Неужто правда?
Леонида отчаянно хотела узнать у Пенелопы, правду ли говорят в Форли о бегстве ее матери с Ромео Оджиони. Всем сердцем осуждая безумный поступок Ирены, Пенелопа все же не захотела подогревать сплетни.
– Синьорина, не слушайте все, что болтают люди. Мама была здесь по делам. Вы же знаете, мастерская в пригороде Форли принадлежит ей. – Потом она снова перегнулась через руль и нежно поцеловала старую женщину. – Загляните ко мне как-нибудь. У меня будет счастливый случай угостить вас чашкой чая в английской гостиной.
Вернувшись домой, Пенелопа услышала телефонный звонок. Звонила ее мать.
– Где ты? – спросила Пенелопа.
– В Риме, в отеле «Англетер». Мы здесь немного задержимся, потому что у Ромео назначено несколько деловых встреч. А я пока пройдусь по магазинам. По вечерам мы ужинаем в лучших ресторанах. Словом, хоть и не медовый месяц, но что-то в этом роде, – сказала Ирена.
– Ты позвонила, чтобы все это мне сообщить? – сухо осведомилась Пенелопа.
– Я хотела спросить, как дела у твоего отца.
– Почему бы тебе не обратиться прямо к нему?
– Ты же прекрасно знаешь, у меня духу не хватает. Я часто его вспоминаю, – призналась Ирена.
– Почему? Ты скучаешь по нему? – предположила дочь.
– Этого я не говорила.
– В городе ходят слухи о тебе и Оджиони, – сказала Пенелопа.
– Меня это совершенно не волнует. Мы с тобой всегда были выше сплетен, не так ли? Как поживают твои дети?
– Надеюсь, хорошо. Я страшно тоскую без них.
– Я тоже по ним соскучилась. Я вообще растеряла все свои прежние ориентиры, старых подруг, старые привычки. Знаешь, в моем возрасте непросто начинать новую жизнь, – вырвалось невольное признание у Ирены. – Но ты меня, конечно, не поймешь, – добавила она со вздохом.
Она ошиблась, Пенелопа ее прекрасно понимала. Понимала ее трудности, разочарование в любви, которая в течение тридцати лет была мечтой, а на деле оказалась несостоятельной в сравнении с семейными ценностями, придающими жизни смысл. Она понимала, что ее мать остро ощущает отсутствие мужа.
– Я передам папе, что ты его вспоминаешь, – обещала Пенелопа.
Повесив трубку, она собрала свои покупки и отнесла их в кухню. Прежде всего надо было приготовить еду для кошки. Покормив кошку, Пенелопа вышла в сад, села на скамейке возле веранды и открыла книгу, которую недавно начала читать. Время от времени она прерывала чтение и уносилась мыслями к Мортимеру. Он сейчас в своем городском доме на улице Сан-Барнаба, за ним ухаживают мать, брат, слуги. И конечно же, он думает он ней. Но он не захотел, чтобы она была рядом. Пенелопа понимала, почему он этого не захотел, и уважала его решение. Вдруг ей послышался детский голос, звавший ее:
– Мама, мама!
Сердце у нее подпрыгнуло и было готово выскочить из груди. Бросив книгу, Пенелопа побежала по садовой дорожке к калитке и за прутьями изгороди увидела Даниэле и Луку. Она остановилась, схватившись за сердце.
– Мама, мы здесь! – крикнул Лука, размахивая рукой в воздухе.
Она распахнула калитку, раскрыла руки им навстречу и почувствовала, как из сердца к самому горлу поднимается горячая волна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46