– спросила она Мерседес, заметив, что у той на пальце не было обручального кольца.– Разведена.– А дети есть?– Дочери уже шестнадцать лет. Она учится в школе-интернате в Калифорнии.– Если бы мне было шестнадцать, я бы, наверное, возненавидела жизнь в школе-интернате.– О, думаю, Иден вполне счастлива. Там у нее друзья. Раз в две недели она проводит уик-энды у своего отца в Санта-Барбаре, а на каникулы приезжает ко мне. Мы с ней много путешествуем. Прошлым летом, например, ездили в Италию. А осенью наняли яхту и три недели плавали вокруг островов Греции.– Звучит потрясающе, – улыбнулась Майя. Однако Мерседес уловила в ее словах некий скрытый подтекст.– Конечно, семья не должна так жить, – слегка пожав плечами, сказала она. – «Потрясающие» путешествия не могут заменить стабильности. Но у развода свои законы. А вы замужем?– Нет. Честно говоря, не думаю, что когда-нибудь и буду.– Вы так говорите, потому что еще слишком молоды.– Мне уже двадцать семь.– Надо же, а выглядите моложе.– Благодарю вас. – Майя снова улыбнулась. – Должно быть, делают свое дело пыточные инструменты. – Она просто излучала здоровье. На ней был светло-голубой костюм фирмы «Шанель» с изящными золотыми пуговицами. И никаких украшений. Мерседес отметила про себя, что практически не знает ни одной женщины, которая не обвешивалась бы всякими побрякушками.– Сегодня мне исполнилось пятьдесят лет, – сама не зная зачем, проговорила она.Майя Дюран от неожиданности даже выронила вилку и нож.– О! Это же чудесно!– Вы так считаете? – сухо произнесла Мерседес.– Давайте-ка закажем бутылочку шампанского, – предложила девушка.– Пожалуй, не стоит.– Но должны же вы как-то отметить такую дату, – заявила Майя, жестом подзывая официанта. – Это просто ваша обязанность.– Я не хочу шампанского.– Но я угощаю. Официант!Мерседес положила вилку.– Если бы я захотела отметить свой день рождения, – отчетливо выговаривая слова, ледяным тоном сказала она, – я бы сама была в состоянии решать, как это делать, когда и с кем.Выражение благодушия исчезло с лица Майи без следа. Девушка открыла рот, затем снова закрыла его и, насупившись, уставилась в тарелку.На какое-то время наступила напряженная тишина. Подошедший официант в ожидании нового заказа в полупоклоне застыл возле столика.– Я вела себя слишком бесцеремонно, – не отрывая глаз от тарелки, проговорила Майя.– Нет, – сделав над собой усилие, возразила Мерседес. – Вы старались быть доброй ко мне. Официант, пожалуйста, принесите бутылку вашего лучшего шампанского.Когда официант ушел, Майя несмело подняла взгляд на Мерседес.– Я должна извиниться за свою навязчивость.– Если уж кому и надо извиняться, так это мне. Я была с вами крайне невежливой. Очень мило с вашей стороны, что вы проявили участие к скучной пожилой незнакомке.– Вовсе нет, – запротестовала Майя. – Вы мне очень симпатичны. И я давно уже хотела с вами познакомиться. Еще в самый первый раз, когда я увидела вас, то почувствовала нечто такое… Родственную душу. Теплоту. Какую-то… ну… в общем, я не могу подобрать точное слово. Я просто чувствую. Мы с вами обязательно подружимся.
Обед закончился звоном бокалов с шампанским. Когда они вышли на залитую весенним солнцем улицу, обе весело смеялись.Майя протянула Мерседес визитную карточку.– Вот мой номер телефона. Давайте как-нибудь повторим это еще раз. Я получила огромное удовольствие.– Я тоже, – улыбнулась Мерседес.Она смотрела, как элегантная девушка пересекла автомобильную стоянку и села в красную спортивную машину. С утробным рыком взревел мотор, и, помахав на прощанье, она укатила.Мерседес опустила глаза на визитку, которую держала в руке. На ней было только два слова: МАЙЯ ДЮРАН, и ниже барселонский номер телефона.«Как ни крути, а две третьих моей жизни уже позади, – подумала вдруг она. – Интересно, какой будет оставшаяся часть?»
Лос-Анджелес
Иден снилось, что она закована в цепи. Тяжелые кандалы впивались в руки и ноги, делали ее беззащитной.Мама и папа находились в этой же комнате. Но они не видели ее. Они не знали, что она здесь.Лицо мамы было бледным и напряженным, и Иден понимала, что между родителями происходит страшный скандал. Папа кричал. Отвратительные слова. Отвратительные слова про маму.Иден хотела заткнуть уши, чтобы не слышать всех этих мерзостей, но она не могла пошевельнуться.Потом папа наконец заметил ее. Но он не пришел к ней на помощь, не снял с нее цепи. Он встал, его губы снова задвигались, слетавшие с них слова были ужасны. Стены треснули, и начал обваливаться потолок. Дом рушился. Гигантские каменные плиты вот-вот готовы были упасть и раздавить их всех своими обломками. Но папа не обращал на это никакого внимания. А она ничего не могла сделать. Но она знала, что если ей удастся заставить папу замолчать, то дом перестанет разваливаться и они спасутся. И она закричала, стараясь заглушить его голос.Она кричала так громко, что, казалось, у нее что-то разорвалось внутри.И тут Иден проснулась. Мокрая от пота, она обалдело сидела в кровати. Сердце бешено колотилось. Она заметила, что спавшая на соседней кровати девочка по прозвищу Соня тоже сидит в своей постели.– Я что, кричала? – тяжело дыша, спросила Иден.– Тс-с-с. Нет. Просто вдруг вскочила.– А мне показалось, я кричала. Кошмар приснился. Про отца. – Она почувствовала, что ее всю трясет, живот подвело. – Господи, мне дурно!– Тихо! – шикнула на нее Соня. – Ты всех разбудишь.– Да пошли они все!– Хватит, спи! – Соня снова легла и заворочалась, устраиваясь поудобнее.Иден осталась сидеть, уставившись в темноту спальни.
Шулай, Южный Вьетнам
Вертолет накреняется и медленно взмывает вверх.Оставшиеся на земле два десятка новобранцев провожают взглядами улетающую от них винтокрылую машину.Поднятый вертолетом вихрь ударяет им в лицо, срывает пилотки, прижимает к их телам плащи, прибивает к земле траву. Сбившись в кучу и пригнувшись, они ждут, когда стихнет эта буря.Чернокожий сержант орет во всю глотку, чтобы они подобрали вещмешки и встали в строй. Ошарашенные, они подчиняются. Их глаза испуганны, вещи разбросаны, лица взволнованны.Эти мальчишки прибыли в роту А третьей бригады 25-й пехотной дивизии Армии США во Вьетнаме. Теперь они – часть одной из самых мощных военных группировок, когда-либо дислоцировавшихся в Азии. Но сейчас, когда они, шаркая ногами, нестройной колонной плетутся вслед за сержантом Джеффризом в базовый лагерь, вид у них не слишком грозный.Как и у остальных, у Джоула Леннокса волосы коротко подстрижены, и он кажется совсем юным. Да и все так выглядят: растерянные измотанные мальчишки.Вокруг чужая, неприветливая земля. Джоул, вытаращив глаза, смотрит на красновато-коричневую грязь, на вьющийся вдалеке голубой дымок. Лагерь расположен среди залитых водой зеленеющих рисовых полей. На горизонте смутно вырисовываются в тумане зловещие очертания гор. Воздух влажный и тяжелый. Жутко воняет гнилью, экскрементами и какой-то незнакомой растительностью.Джунгли – это сущий ад, где затаился невидимый американскому глазу враг. А враг, как им сказали, – это тварь ползучая, которая может жить везде – на деревьях, в воде, под землей. Ни пули его не берут, ни фугасные снаряды, ни бомбы, ни дефолианты, ни концентрированная мощь американской технической мысли.Они шагают на базу. Их лагерь представляет собой одновременно порядок и хаос. Вместо дорог – глубокие колеи. В серой дымке проглядывают силуэты танков и грузовиков. Туда-сюда снуют солдаты, и с невообразимым ревом проносятся бронетранспортеры. А над всем этим гремит из репродукторов рок-музыка. Здесь царит атмосфера какого-то кровавого карнавала – прямо-таки летний лагерь, только с гаубицами.Каждая хибара, каждая постройка, каждая траншея обложены бесчисленным множеством разбухших и потяжелевших от дождей мешков с песком.По пояс голый солдат, сидящий на капоте джипа и не обращающий внимания на дождь, завидя новобранцев, улыбается во весь рот и кричит:– С днем рождения, Христос воскрес, с Рождеством вас, мать вашу!– Чего это он? – спрашивает Джоул идущего рядом парня.– А то, что мы здесь и день рождения отметим, и Пасху отпразднуем, и Рождество встретим. Нам здесь, мужик, целый долбанный год торчать.Сержант Джеффриз подводит их к какой-то лачуге и, приказав всем построиться в шеренгу, входит внутрь. Они начинают недовольно переговариваться.– Слышь, как пушки бьют?– У меня одна мечта: выбраться из этого дерьма целым и невредимым.– Как ты думаешь, бабы здесь есть?– Ну и вонища кругом, мать твою!– Интересно, далеко отсюда эти сраные косоглазые?– Интересно, этот долбанный дождь когда-нибудь кончится?– Интересно…В дверях появляется черномазый сержант.– Заткните глотки, мать вашу! Вы прибыли в роту А, и советую вести себя, как подобает солдатам. И подтянитесь, черт вас возьми! Вы выглядите, как развалины Сайгона. – Он снова скрывается в лачуге.Новобранцы переглядываются и замолкают. Они делают попытку подравняться.Издалека до них доносится гул, который постепенно перерастает в страшный приближающийся рев. Над полями в направлении лагеря летит шестерка оливково-зеленых вертолетов. Их вздернутые носы лоснятся от дождевой воды. Навстречу им к посадочной площадке несутся машины, среди которых несколько санитарных.Вертолеты приземляются. Вращающиеся винты создают такой грохот, что заглушают даже звуки рока. Мутные капли воды срываются с лопастей и хлещут в лица стоящих поблизости людей. Шеренга новобранцев рассыпается, и они подбегают к цепочному ограждению, окружающему посадочную площадку.Отсюда им все прекрасно видно. Эту сцену они наблюдали уже много раз. Только дома, на экранах своих телевизоров. Все точно так же. Вываливающиеся из вертолетов солдаты перепачканы грязью. У них в руках оружие. Некоторые перепоясаны патронными лентами. Они только что вернулись из боя.Некоторые ранены. Их повязки в крови.Некоторые не в состоянии идти, и их выносят на носилках.Повиснув на ограждении, новобранцы молча смотрят, как медики заталкивают раненых в санитарные машины. Четверо солдат вытаскивают из вертолета одного из тяжелораненых. Они делают неловкое движение, и несчастный роняет на землю какие-то личные вещи, которые только что прижимал к себе.Но это не личные вещи. Из него вываливается что-то мокрое, скользкое, фиолетово-красно-желтое. Находящийся неподалеку санитар подхватывает все это и пытается запихнуть обратно в раненого.Из лачуги выходит сержант Джеффриз. Он открывает рот, чтобы задать новобранцам взбучку за то, что они без разрешения покинули строй, но тут видит, что большинство из них, согнувшись пополам, расстаются с содержимым своих желудков. Сержант переводит взгляд на посадочную площадку. Затем закрывает рот и, уперев руки в бока, остается молча стоять на месте, лишь медленно покачивая головой.
Лос-Анджелес
За несколько мгновений до того, как полиция открыла огонь, Иден бросилась бежать. Она увидела винтовки, нацеленные на участников марша протеста из-за рядов пластиковых щитов, с прикрепленными к их стволам пузатыми баллончиками.– Бежим! – заорала Иден. – Надо сматываться отсюда!Она уже пробиралась через скандирующую лозунги толпу, когда сверху на них посыпались баллончики со слезоточивым газом.Демонстранты, которые за секунду до этого представляли собой единую ожесточенную массу, теперь превратились в десять тысяч удирающих в панике индивидуумов. Как только кругом стали расти зловещие белые облака газа, толпа беспорядочно хлынула назад и в прилегающие проулки.Но на углу бульвара Уэствуд дорогу им преградили черные фигуры в касках. Протестующие оказались зажатыми между ползущей на них стеной слезоточивого газа и дубинками Национальной гвардии.Прижав к лицу носовой платок, Иден последовала за кучкой подростков, карабкавшихся на изгородь какого-то сада. Его хозяева, зажиточного вида супружеская пара средних лет, стояли на крыльце своего построенного в стиле эпохи Тюдоров дома и ошеломленно наблюдали, как гвардейцы дубинками расправлялись с демонстрантами.Наконец забор не выдержал и рухнул. Перелезавшие через него молодые люди покатились на землю. К ним тут же подскочили гвардейцы и, орудуя дубинками и ногами, принялись их избивать.По саду шло белое облако газа, и в суматохе Иден вдохнула-таки его. Закашлявшись, она стала жадно хватать ртом воздух, но только еще больше наглоталась ядовитого вещества. К горлу подкатил ком, она начала давиться.Вдруг на ее плечо обрушился сильнейший удар. Рука сразу онемела. Ее сбили с ног, и сквозь ручьями льющиеся из глаз слезы она увидела возвышающуюся над ней грозную черную фигуру.– Отпусти ее! – заорал незнакомый голос.Чьи-то руки рывком подняли Иден на ноги. Хозяин дома загородил ее от гвардейца.– Отпусти ее, – повторил он. – Я видел, как ты ударил эту девушку. Она ничего не сделала.Поросячья морда негра-гвардейца повернулась к Иден. Из-под защитных очков на нее уставились черные глазки.– Оставь ее, – сказал хозяин дома. – Иди побегай за кем-нибудь, кто посильнее.Негр некоторое время колебался, затем отступил и бросился догонять остальных.Обняв Иден за плечи, ее спаситель повел девушку в дом. Он захлопнул дверь и задвинул засов. Его жена в этот момент плотно закрывала окна, чтобы ядовитый газ не проник в помещение.– Воды, – в отчаянии прошептала Иден, держась за горло.– Подлость-то какая, – запричитала женщина. – Нельзя же так травить людей.Трясясь всем телом, Иден сделала несколько глотков.– Спасибо, что вытащили меня оттуда.– У нас тоже есть дочь, – проговорил мужчина. – Она уже взрослая, но… эти гвардейцы не должны были вести себя так бесчеловечно.– Они вчера убили четверых студентов. Поэтому мы и вышли на улицу.– Сама-то ты не студентка?– Нет. Но скоро буду.– А как тебя зовут?– Иден.– Тебя действительно так волнует вьетнамская война? – чуть заметно улыбнувшись, спросила женщина.Иден кивнула.– Я считаю, что ничего более отвратительного мировая история еще не знала.Супруги с интересом разглядывали ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50