https://wodolei.ru/catalog/sushiteli/elektricheskiye/s-termoregulyatorom/
Мистер Фэрчайлд (дядя Макс) был владельцем компании по производству пластмасс, а пластмассам, говорил он, принадлежит будущее. Миссис Фэрчайлд (тетя Моника) была блондинкой, и притом очень красивой, да еще и англичанкой.А кроме того, у Фэрчайлдов был заросший душистым жасмином бельведер, Здесь – отдельная небольшая постройка на возвышенном месте.
летний домик, площадка для игры в крокет и теннисный корт, где Маргарет Фэрчайлд учила Иден владеть ракеткой. Маргарет было одиннадцать лет, на два года больше, чем Иден. Ошибка автора: как говорилось выше, Иден родилась в сентябре 1952 года, следовательно, в декабре 1959 года ей было семь лет. Далее в книге также встретятся отдельные неточности, касающиеся возраста героев романа и времени происходивших с ними событий.
Если не считать фламинго, Фэрчайлды были весьма консервативными людьми, а временами даже скучными. Мама называла их парой зануд. Однако папа говорил, что, если бы их удалось немного расшевелить, Фэрчайлды могли бы стать их лучшими друзьями в Санта-Барбаре.Ведь пройдет совсем немного времени, и они переедут сюда жить.С прошлой осени строительство шло полным ходом, и наконец можно было видеть очертания будущего дома, а не просто голые стены да пустые оконные глазницы, составить о нем реальное представление. Папа уже вступил в местный яхт-клуб и купил место в гавани, куда поставил свою яхту.– Итак, значит, через месяц ты едешь в Европу, Иден, – сказала тетя Моника, передавая девочке кусок торта.Откусывая угощение, Иден кивнула. И мама, и папа, и тетя Моника, и дядя Макс – все стояли, окруженные какими-то незнакомыми людьми.– Ты, наверное, ждешь не дождешься этой поездки. А какой маршрут?Так как Иден понятия не имела, что такое маршрут, вместо нее ответил папа:– Париж, Венеция, Рим, Барселона, Лондон.– Какая прелесть! Настоящее большое европейское турне. Вы получите массу удовольствия.– А сколько лет Иден, восемь?– Мне девять!– Думаете, ей будет интересно? – спросил дядя Макс.– Уж развлекаться-то Иден всегда готова, – ответил папа. – В Испании мы собираемся присмотреть кое-что для нашего нового дома. Антиквариат, картины, керамику. Посмотрим, что удастся приобрести. Все зависит от цен.– Держу пари, мамочка тебя там совсем разбалует, – обратился к Иден дядя Макс.Пожилой человек по имени Хауэлл Карлисл, который был профессором каких-то наук в каком-то университете, задал маме вопрос:– Когда вы уехали из Испании?– В 1945 году.– Значит, вы были там во время гражданской войны?– Да.Хауэлл Карлисл взял из папиного кожаного кисета щепотку табака, забил его в трубку, раскурил.– Вы были в зоне военных действий?– Ну, не как Доминик, который на истребителях участвовал в сражениях над Тихим океаном. Но и у нас были ожесточенные бои.Жена профессора, румяная женщина с обвислым, как у индюшки, подбородком, округлив глаза, подалась вперед.– Вы видели настоящие сражения?Мама опустила глаза в свой бокал с шампанским.– Я видела, как умирают люди, если вы это имеете в виду.– Вы потеряли кого-нибудь из родственников? – спросила тетя Моника.– Думаю, в Испании нет ни одной семьи, не потерявшей в той войне родственников.– О, дорогая, – сокрушенно воскликнула тетя Моника. – Я не знала. Простите.– Как я понимаю, ваши близкие погибли от рук красных? – задал вопрос дядя Макс.Мама чуть заметно улыбнулась.– Нет, – ответила она. – Так уж получилось, что их убили люди Франко.Повисла неловкая пауза. Затем дядя Макс чопорно произнес:– Да-а. А я и не знал, что ваша семья была на другой стороне. Я полагал…Мама сделала маленький глоточек шампанского.– Мои родственники были на обеих сторонах. Как, впрочем, и в большинстве испанских семей. Но мои ближайшие родные были республиканцами.– Республиканцами? – переспросил кто-то.– Она хочет сказать – коммунистами, – поправил Хауэлл Карлисл.– Ну, уж если быть совсем точным, анархистами, – заметила мама.– Вот так-то, Макс. Ты знакомишь своих друзей с кровожадной пламенной революционеркой, – засмеялся папа. – Интересно, что теперь будут говорить в клубе?Дядя Макс хохотнул и уставился на маму.– Что ж, – твердо сказала тетя Моника, – лично я никогда не любила Франко. Он маленький напыщенный фашист. И не смотри на меня так, Макс. Он ничуть не лучше, чем Гитлер или Муссолини.– Кем бы он ни был, – хмурясь, проговорил дядя Макс, – он вовремя встал на пути большевизма.– Эй, Макс, сейчас другие времена, – шутливо крикнул папа. – Я уже несколько лет не слышал, чтобы кто-нибудь произносил слово «большевизм».– Нам надоели разговоры о политике, Хауэлл, – резко сказала тетя Моника и, повернувшись к маме, добавила: – Должно быть, для вас, Мерседес, это было ужасное время.– Война есть война, – проговорила мама. – И ничего с ней не поделаешь. Она просто приходит к тебе.– Уверена, вам будет больно возвращаться в родные края.– Прошло уже столько лет.– А для вас это не может быть опасно? – спросил дядя Макс.Мама улыбнулась.– О, я думаю, генерал Франко уже забыл о моем существовании. К тому же, у меня будет американский паспорт. Макс, я вовсе не кровожадная пламенная революционерка. В противном случае я бы здесь не оказалась.– А может, вы кто-то вроде Мата Хари, – хихикнул Хауэлл. – Заводите здесь знакомства, а сами вынашиваете план разрушить Санта-Барбару до основания.Все засмеялись. Папа погладил Иден по голове.– Вот какие вещи ты узнала сегодня о своей мамочке.– Можно, мы пойдем смотреть фламинго? – спросила она, устав от разговоров взрослых.Маргарет взяла ее за руку, и они отправились к сверкающему в полуденном солнце озеру.– У нас тоже будут фламинго, – заявила Иден.
Неделю спустя они вышли в море на папиной яхте. Гавань была похожа на лес тонких мачт, взметнувшихся прямо из воды. За ними поднимались позолоченные утренним солнцем горы Санта-Инез. Таким же золотым светом горели и росшие вдоль берега пальмы. Их лохматые кроны слегка покачивались под морским бризом.А в противоположной стороне раскинулась синяя маслянистая гладь моря. Они держали курс на окутанные розовой утренней дымкой острова Анакапа, Санта-Круз и Санта-Роза.Море было спокойным, и яхта бесшумно скользила по волнам. Сначала острова казались лишь тонкой полоской суши, выступавшей из воды, потом они начали принимать причудливые очертания, и наконец на них уже можно было разглядеть деревья и небольшие холмы.Войдя в маленькую бухту Анакапы, они бросили якорь и искупались в кристально чистой воде. На многие мили вокруг не было ни души. Они позавтракали на палубе холодным салатом и другими закусками.После завтрака ветер совсем стих и стало очень жарко. Взрослые сели пить джин, а Иден и Маргарет, намазав щеки и носы солнцезащитным кремом, устроились под тентом играть в разные игры.Потом их сморило, и они заснули.Через какое-то время Иден проснулась от папиного голоса:– Ну давай, Моника. Попробуй.– Если Мерседес не будет, я тоже не буду.– Мерседес это уже пробовала.– А что же она сейчас отказывается?– Хочет быть белой вороной. Давай же!Еще сонная, Иден подвинулась поближе к иллюминатору и заглянула в каюту. Четверо взрослых сидели за круглым столом. Мама была в черном цельном купальнике, а тетя Моника – в светло-голубом в белый горошек бикини. На столе стояли бутылка джина и тарелочка с нарезанным ломтиками лимоном.Папа широко улыбался.– Ты уверен, что я не втянусь, Доминик?– Даю гарантию. Сам Зигмунд Фрейд принимал его. И был в восторге. Даже книгу написал об этом.– А где ты его берешь?– А-а, один мой пилот иногда привозит немного из Колумбии.Тетя Моника обратилась к маме:– Действительно стоит попробовать?Мама пожала плечами.– Ну… чтобы иметь представление.– Ладно, я подам вам пример, – сказал папа. Он склонился над столом и несколько раз шумно вдохнул, затем откинулся назад и закрыл глаза.Наступила тишина.– Кайф! – наконец произнес папа. – Фармацевтаческое качество. Высший сорт. Лучше не бывает. Угощайся, Макс. – Он что-то пододвинул дяде Максу. Тот поколебался, потом кивнул.– О'кей. Если ты так нахваливаешь… Попробуем. Он поднес что-то к носу и вдохнул. Все уставились на него.– Ну? Что чувствуешь? – спросила тетя Моника.– Что чувствую? Даже не знаю. Будто у меня исчез нос. А что еще я должен чувствовать? – Он выглядел разочарованным.– Дай-ка я попробую, – решилась тетя Моника. Она тоже наклонилась, а папа принялся инструктировать:– Втягивай в себя как следует. Не бойся, больно не будет. Отлично. То, что надо. Теперь другой ноздрей.Тетя Моника усиленно засопела.– М-м-м, – промычала она, утирая нос. – М-м-м.– Что чувствуешь? – глядя на нее, спросил дядя Макс.– Нос как чужой. И губы словно ледяные. Все похолодело. О! О! О Боже!Папа захихикал.– Нравится?– О Боже! – восторженно простонала тетя Моника. – Потрясающе! О, как хорошо! Просто великолепно.– Дай-ка я еще разок нюхну, – засуетился дядя Макс, и Иден увидела, как папа передал ему маленькую металлическую коробочку. Крохотной ложечкой он что-то из нее зачерпнул и, поднеся к носу, вдохнул.– О Боже, – схватившись за голову, тетя Моника встала. – О, это лучше, чем французское шампанское! Чудесно! Умопомрачительно! – Она снова села и засмеялась звонким, как серебряный колокольчик, смехом. Папа тоже захохотал, запрокинув голову. А через минуту к ним присоединился и дядя Макс.– Это действительно здорово, – блаженно произнес он.Только мама сидела и, глядя на них, молчала.– Мне так покойно, – стонала тетя Моника. – Так восхитительно.– Ты и выглядишь восхитительно, – сказал папа, и они вновь залились безудержным смехом.– Это ни с чем не сравнимо, – заявил дядя Макс. Его носатая физиономия раскраснелась, глаза блестели. – Ни с чем. Мне кажется, я вот-вот взлечу. Колоссально! Просто колоссально. Доминик, сколько это продлится?– Лет сто, – сказал папа, и они снова засмеялись.– А что будет, если мы нюхнем еще по чуть-чуть? – поинтересовалась тетя Моника.– Попробуй и увидишь, – ответил папа.И они вновь стали с наслаждением вдыхать содержимое металлической коробочки.Мама встала и пошла к лестнице. Заметив в иллюминаторе Иден, она застыла на месте.– Иден! Я думала, ты спишь.– Я проснулась. Мам, а что они делают?– Просто валяют дурака. Пойдем искупаемся. Они разбудили Маргарет и спрыгнули в море. Вода была прохладная и прозрачная. Маленькие рыбешки тыкались Иден в живот, заставляя ее хихикать.– А в Испании так же, как здесь? – спросила она.– Да. Отчасти.На синей глади моря яхта казалась ослепительно белой. С ленивым клекотом над островом парили чайки. Вдали блестела в предвечерней дымке полоса прибоя.Они плыли, не спеша работая руками. У мамы на голове была соломенная шляпа, и на ее лице, словно веснушки, высыпали крапинки солнечного света.С яхты доносились взрывы неуемного смеха. Громче всех хохотала тетя Моника, взвизгивая, как школьница. Казалось, она была не в себе.– Во дают! – фыркнула Маргарет. – Ну, развеселились.Они поплыли к берегу, а вслед за ними над водой неслись раскаты смеха.– Вот истинная красота. – Мама подняла ракушку и обняла Маргарет за плечи. – Смотри, как она переливается всеми цветами радуги.Иден брела за ними вдоль берега, думая то о ракушках, то об увиденном на яхте.Вскоре к ним поплыл папа. Иден побежала по кромке прибоя ему навстречу.– Привет, девчонки! – крикнул он, выходя из воды. В глазах блеск.– Где Макс и Моника? – спросила мама.– Надо думать, создают четвероногое существо с двумя задницами. Ну, они и потащились! – весело воскликнул папа. – Видала, как их развезло?– Кажется, ты считаешь, что это очень остроумно, – ледяным голосом спросила мама. Она выглядела взбешенной, в ее черных глазах вспыхивали злые искры. В какое-то мгновение Иден даже испугалась.Папа обнял маму за талию и поцеловал в шею.– Да они будут умолять нас дать им еще, – заявил он. – Умолять! Мы станем их лучшими друзьями. Мы станем уважаемыми людьми в Санта-Барбаре.Мама отстранилась.– Понятно. Вот так ты намерен завоевывать дружбу и положение в обществе.– Точно. Вот так я намерен завоевывать дружбу и положение в обществе.Мама покачала головой.– Дурак.– Эти двое должны были сломаться, – проговорил папа. – Скоро они совсем созреют. – Блестящими глазами он подмигнул Иден. – Иди сюда, малышка. Покажи мне свои ракушки. Май, 1960 Париж
Они приземлились под необъятным куполом серо-голубого неба и очутились в изнемогающем от летней жары Париже.У Парижа был свой, ни с чем не сравнимый, запах выхлопных газов, крепких сигарет и незнакомой пищи. Картаво-рыкающие звуки французского языка казались похожими на рычание разозленного пуделя. Благодаря особенностям этого языка у французов даже внешность была своеобразной: удлиненные лица, слегка вытянутые вперед губы и впалые щеки. Даже Франсуаз, разговаривая с носильщиками и водителями такси, меняла выражение лица и становилась непохожей на саму себя.После тишины и комфортабельности их шикарного лимузина оказаться в водовороте парижских машин было просто ужасно. В Америке Иден привыкла к упорядоченному движению больших красивых автомобилей. Здесь же машины были маленькие, потрепанные и какие-то эксцентричные. Они выглядели и вели себя, как голодные акулы, кусающие друг друга за хвосты и подныривающие друг другу под брюхо.Иден смотрела из окна такси и не могла понять, куда, черт возьми, они попали. Дома вокруг были большие, но старые. На улицах столпотворение. Преобладающее впечатление всеобщей серости несколько сглаживалось стоявшими на тротуарах лотками с цветами и фруктами. Все здесь казалось старым.Однако, как только они вошли в великолепный вестибюль отеля «Ритц», это впечатление мгновенно изменилось. Они окунулись в величественную тишину. Треск и грохот сменились хрипловатым мурлыканьем. Склонившиеся в поклонах лысые головы блестели. Предупредительность и вежливость обслуживающего персонала вызывали почти благоговейный страх.– Вот не чаяла, что когда-нибудь буду жить в «Ритце», – сверкая от восторга глазами, шепнула на ушко Иден Франсуаз.По щиколотку утопая в пушистых коврах, они в сопровождении портье прошли в предназначенные для них апартаменты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
летний домик, площадка для игры в крокет и теннисный корт, где Маргарет Фэрчайлд учила Иден владеть ракеткой. Маргарет было одиннадцать лет, на два года больше, чем Иден. Ошибка автора: как говорилось выше, Иден родилась в сентябре 1952 года, следовательно, в декабре 1959 года ей было семь лет. Далее в книге также встретятся отдельные неточности, касающиеся возраста героев романа и времени происходивших с ними событий.
Если не считать фламинго, Фэрчайлды были весьма консервативными людьми, а временами даже скучными. Мама называла их парой зануд. Однако папа говорил, что, если бы их удалось немного расшевелить, Фэрчайлды могли бы стать их лучшими друзьями в Санта-Барбаре.Ведь пройдет совсем немного времени, и они переедут сюда жить.С прошлой осени строительство шло полным ходом, и наконец можно было видеть очертания будущего дома, а не просто голые стены да пустые оконные глазницы, составить о нем реальное представление. Папа уже вступил в местный яхт-клуб и купил место в гавани, куда поставил свою яхту.– Итак, значит, через месяц ты едешь в Европу, Иден, – сказала тетя Моника, передавая девочке кусок торта.Откусывая угощение, Иден кивнула. И мама, и папа, и тетя Моника, и дядя Макс – все стояли, окруженные какими-то незнакомыми людьми.– Ты, наверное, ждешь не дождешься этой поездки. А какой маршрут?Так как Иден понятия не имела, что такое маршрут, вместо нее ответил папа:– Париж, Венеция, Рим, Барселона, Лондон.– Какая прелесть! Настоящее большое европейское турне. Вы получите массу удовольствия.– А сколько лет Иден, восемь?– Мне девять!– Думаете, ей будет интересно? – спросил дядя Макс.– Уж развлекаться-то Иден всегда готова, – ответил папа. – В Испании мы собираемся присмотреть кое-что для нашего нового дома. Антиквариат, картины, керамику. Посмотрим, что удастся приобрести. Все зависит от цен.– Держу пари, мамочка тебя там совсем разбалует, – обратился к Иден дядя Макс.Пожилой человек по имени Хауэлл Карлисл, который был профессором каких-то наук в каком-то университете, задал маме вопрос:– Когда вы уехали из Испании?– В 1945 году.– Значит, вы были там во время гражданской войны?– Да.Хауэлл Карлисл взял из папиного кожаного кисета щепотку табака, забил его в трубку, раскурил.– Вы были в зоне военных действий?– Ну, не как Доминик, который на истребителях участвовал в сражениях над Тихим океаном. Но и у нас были ожесточенные бои.Жена профессора, румяная женщина с обвислым, как у индюшки, подбородком, округлив глаза, подалась вперед.– Вы видели настоящие сражения?Мама опустила глаза в свой бокал с шампанским.– Я видела, как умирают люди, если вы это имеете в виду.– Вы потеряли кого-нибудь из родственников? – спросила тетя Моника.– Думаю, в Испании нет ни одной семьи, не потерявшей в той войне родственников.– О, дорогая, – сокрушенно воскликнула тетя Моника. – Я не знала. Простите.– Как я понимаю, ваши близкие погибли от рук красных? – задал вопрос дядя Макс.Мама чуть заметно улыбнулась.– Нет, – ответила она. – Так уж получилось, что их убили люди Франко.Повисла неловкая пауза. Затем дядя Макс чопорно произнес:– Да-а. А я и не знал, что ваша семья была на другой стороне. Я полагал…Мама сделала маленький глоточек шампанского.– Мои родственники были на обеих сторонах. Как, впрочем, и в большинстве испанских семей. Но мои ближайшие родные были республиканцами.– Республиканцами? – переспросил кто-то.– Она хочет сказать – коммунистами, – поправил Хауэлл Карлисл.– Ну, уж если быть совсем точным, анархистами, – заметила мама.– Вот так-то, Макс. Ты знакомишь своих друзей с кровожадной пламенной революционеркой, – засмеялся папа. – Интересно, что теперь будут говорить в клубе?Дядя Макс хохотнул и уставился на маму.– Что ж, – твердо сказала тетя Моника, – лично я никогда не любила Франко. Он маленький напыщенный фашист. И не смотри на меня так, Макс. Он ничуть не лучше, чем Гитлер или Муссолини.– Кем бы он ни был, – хмурясь, проговорил дядя Макс, – он вовремя встал на пути большевизма.– Эй, Макс, сейчас другие времена, – шутливо крикнул папа. – Я уже несколько лет не слышал, чтобы кто-нибудь произносил слово «большевизм».– Нам надоели разговоры о политике, Хауэлл, – резко сказала тетя Моника и, повернувшись к маме, добавила: – Должно быть, для вас, Мерседес, это было ужасное время.– Война есть война, – проговорила мама. – И ничего с ней не поделаешь. Она просто приходит к тебе.– Уверена, вам будет больно возвращаться в родные края.– Прошло уже столько лет.– А для вас это не может быть опасно? – спросил дядя Макс.Мама улыбнулась.– О, я думаю, генерал Франко уже забыл о моем существовании. К тому же, у меня будет американский паспорт. Макс, я вовсе не кровожадная пламенная революционерка. В противном случае я бы здесь не оказалась.– А может, вы кто-то вроде Мата Хари, – хихикнул Хауэлл. – Заводите здесь знакомства, а сами вынашиваете план разрушить Санта-Барбару до основания.Все засмеялись. Папа погладил Иден по голове.– Вот какие вещи ты узнала сегодня о своей мамочке.– Можно, мы пойдем смотреть фламинго? – спросила она, устав от разговоров взрослых.Маргарет взяла ее за руку, и они отправились к сверкающему в полуденном солнце озеру.– У нас тоже будут фламинго, – заявила Иден.
Неделю спустя они вышли в море на папиной яхте. Гавань была похожа на лес тонких мачт, взметнувшихся прямо из воды. За ними поднимались позолоченные утренним солнцем горы Санта-Инез. Таким же золотым светом горели и росшие вдоль берега пальмы. Их лохматые кроны слегка покачивались под морским бризом.А в противоположной стороне раскинулась синяя маслянистая гладь моря. Они держали курс на окутанные розовой утренней дымкой острова Анакапа, Санта-Круз и Санта-Роза.Море было спокойным, и яхта бесшумно скользила по волнам. Сначала острова казались лишь тонкой полоской суши, выступавшей из воды, потом они начали принимать причудливые очертания, и наконец на них уже можно было разглядеть деревья и небольшие холмы.Войдя в маленькую бухту Анакапы, они бросили якорь и искупались в кристально чистой воде. На многие мили вокруг не было ни души. Они позавтракали на палубе холодным салатом и другими закусками.После завтрака ветер совсем стих и стало очень жарко. Взрослые сели пить джин, а Иден и Маргарет, намазав щеки и носы солнцезащитным кремом, устроились под тентом играть в разные игры.Потом их сморило, и они заснули.Через какое-то время Иден проснулась от папиного голоса:– Ну давай, Моника. Попробуй.– Если Мерседес не будет, я тоже не буду.– Мерседес это уже пробовала.– А что же она сейчас отказывается?– Хочет быть белой вороной. Давай же!Еще сонная, Иден подвинулась поближе к иллюминатору и заглянула в каюту. Четверо взрослых сидели за круглым столом. Мама была в черном цельном купальнике, а тетя Моника – в светло-голубом в белый горошек бикини. На столе стояли бутылка джина и тарелочка с нарезанным ломтиками лимоном.Папа широко улыбался.– Ты уверен, что я не втянусь, Доминик?– Даю гарантию. Сам Зигмунд Фрейд принимал его. И был в восторге. Даже книгу написал об этом.– А где ты его берешь?– А-а, один мой пилот иногда привозит немного из Колумбии.Тетя Моника обратилась к маме:– Действительно стоит попробовать?Мама пожала плечами.– Ну… чтобы иметь представление.– Ладно, я подам вам пример, – сказал папа. Он склонился над столом и несколько раз шумно вдохнул, затем откинулся назад и закрыл глаза.Наступила тишина.– Кайф! – наконец произнес папа. – Фармацевтаческое качество. Высший сорт. Лучше не бывает. Угощайся, Макс. – Он что-то пододвинул дяде Максу. Тот поколебался, потом кивнул.– О'кей. Если ты так нахваливаешь… Попробуем. Он поднес что-то к носу и вдохнул. Все уставились на него.– Ну? Что чувствуешь? – спросила тетя Моника.– Что чувствую? Даже не знаю. Будто у меня исчез нос. А что еще я должен чувствовать? – Он выглядел разочарованным.– Дай-ка я попробую, – решилась тетя Моника. Она тоже наклонилась, а папа принялся инструктировать:– Втягивай в себя как следует. Не бойся, больно не будет. Отлично. То, что надо. Теперь другой ноздрей.Тетя Моника усиленно засопела.– М-м-м, – промычала она, утирая нос. – М-м-м.– Что чувствуешь? – глядя на нее, спросил дядя Макс.– Нос как чужой. И губы словно ледяные. Все похолодело. О! О! О Боже!Папа захихикал.– Нравится?– О Боже! – восторженно простонала тетя Моника. – Потрясающе! О, как хорошо! Просто великолепно.– Дай-ка я еще разок нюхну, – засуетился дядя Макс, и Иден увидела, как папа передал ему маленькую металлическую коробочку. Крохотной ложечкой он что-то из нее зачерпнул и, поднеся к носу, вдохнул.– О Боже, – схватившись за голову, тетя Моника встала. – О, это лучше, чем французское шампанское! Чудесно! Умопомрачительно! – Она снова села и засмеялась звонким, как серебряный колокольчик, смехом. Папа тоже захохотал, запрокинув голову. А через минуту к ним присоединился и дядя Макс.– Это действительно здорово, – блаженно произнес он.Только мама сидела и, глядя на них, молчала.– Мне так покойно, – стонала тетя Моника. – Так восхитительно.– Ты и выглядишь восхитительно, – сказал папа, и они вновь залились безудержным смехом.– Это ни с чем не сравнимо, – заявил дядя Макс. Его носатая физиономия раскраснелась, глаза блестели. – Ни с чем. Мне кажется, я вот-вот взлечу. Колоссально! Просто колоссально. Доминик, сколько это продлится?– Лет сто, – сказал папа, и они снова засмеялись.– А что будет, если мы нюхнем еще по чуть-чуть? – поинтересовалась тетя Моника.– Попробуй и увидишь, – ответил папа.И они вновь стали с наслаждением вдыхать содержимое металлической коробочки.Мама встала и пошла к лестнице. Заметив в иллюминаторе Иден, она застыла на месте.– Иден! Я думала, ты спишь.– Я проснулась. Мам, а что они делают?– Просто валяют дурака. Пойдем искупаемся. Они разбудили Маргарет и спрыгнули в море. Вода была прохладная и прозрачная. Маленькие рыбешки тыкались Иден в живот, заставляя ее хихикать.– А в Испании так же, как здесь? – спросила она.– Да. Отчасти.На синей глади моря яхта казалась ослепительно белой. С ленивым клекотом над островом парили чайки. Вдали блестела в предвечерней дымке полоса прибоя.Они плыли, не спеша работая руками. У мамы на голове была соломенная шляпа, и на ее лице, словно веснушки, высыпали крапинки солнечного света.С яхты доносились взрывы неуемного смеха. Громче всех хохотала тетя Моника, взвизгивая, как школьница. Казалось, она была не в себе.– Во дают! – фыркнула Маргарет. – Ну, развеселились.Они поплыли к берегу, а вслед за ними над водой неслись раскаты смеха.– Вот истинная красота. – Мама подняла ракушку и обняла Маргарет за плечи. – Смотри, как она переливается всеми цветами радуги.Иден брела за ними вдоль берега, думая то о ракушках, то об увиденном на яхте.Вскоре к ним поплыл папа. Иден побежала по кромке прибоя ему навстречу.– Привет, девчонки! – крикнул он, выходя из воды. В глазах блеск.– Где Макс и Моника? – спросила мама.– Надо думать, создают четвероногое существо с двумя задницами. Ну, они и потащились! – весело воскликнул папа. – Видала, как их развезло?– Кажется, ты считаешь, что это очень остроумно, – ледяным голосом спросила мама. Она выглядела взбешенной, в ее черных глазах вспыхивали злые искры. В какое-то мгновение Иден даже испугалась.Папа обнял маму за талию и поцеловал в шею.– Да они будут умолять нас дать им еще, – заявил он. – Умолять! Мы станем их лучшими друзьями. Мы станем уважаемыми людьми в Санта-Барбаре.Мама отстранилась.– Понятно. Вот так ты намерен завоевывать дружбу и положение в обществе.– Точно. Вот так я намерен завоевывать дружбу и положение в обществе.Мама покачала головой.– Дурак.– Эти двое должны были сломаться, – проговорил папа. – Скоро они совсем созреют. – Блестящими глазами он подмигнул Иден. – Иди сюда, малышка. Покажи мне свои ракушки. Май, 1960 Париж
Они приземлились под необъятным куполом серо-голубого неба и очутились в изнемогающем от летней жары Париже.У Парижа был свой, ни с чем не сравнимый, запах выхлопных газов, крепких сигарет и незнакомой пищи. Картаво-рыкающие звуки французского языка казались похожими на рычание разозленного пуделя. Благодаря особенностям этого языка у французов даже внешность была своеобразной: удлиненные лица, слегка вытянутые вперед губы и впалые щеки. Даже Франсуаз, разговаривая с носильщиками и водителями такси, меняла выражение лица и становилась непохожей на саму себя.После тишины и комфортабельности их шикарного лимузина оказаться в водовороте парижских машин было просто ужасно. В Америке Иден привыкла к упорядоченному движению больших красивых автомобилей. Здесь же машины были маленькие, потрепанные и какие-то эксцентричные. Они выглядели и вели себя, как голодные акулы, кусающие друг друга за хвосты и подныривающие друг другу под брюхо.Иден смотрела из окна такси и не могла понять, куда, черт возьми, они попали. Дома вокруг были большие, но старые. На улицах столпотворение. Преобладающее впечатление всеобщей серости несколько сглаживалось стоявшими на тротуарах лотками с цветами и фруктами. Все здесь казалось старым.Однако, как только они вошли в великолепный вестибюль отеля «Ритц», это впечатление мгновенно изменилось. Они окунулись в величественную тишину. Треск и грохот сменились хрипловатым мурлыканьем. Склонившиеся в поклонах лысые головы блестели. Предупредительность и вежливость обслуживающего персонала вызывали почти благоговейный страх.– Вот не чаяла, что когда-нибудь буду жить в «Ритце», – сверкая от восторга глазами, шепнула на ушко Иден Франсуаз.По щиколотку утопая в пушистых коврах, они в сопровождении портье прошли в предназначенные для них апартаменты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50