Мать захлопывает за ней дверь и поворачивает в замке ключ.Она направляется к Джоулу. Ее лицо ужасно.
Барселона
Франсуаз стояла в толпе встречающих медленно входящий в барселонский порт паром. Они сразу увидели, как она машет им с пристани своей соломенной шляпой.– Франсуаз! – закричала Иден. – Франсуаз! – Ее просто распирало от желания побыстрее рассказать Франсуаз об Италии и показать замечательные подарки, которые она купила для нее в Венеции и Риме.Испания буквально плавилась от жары; погода здесь стояла даже более жаркая, чем в Риме. На небе не было ни единого облачка. Белесое, немилосердно палящее солнце слепило глаза.На пристани Франсуаз подхватила Иден на руки. На ней было простое белое платье. Кожа ее загорелых рук – чуть влажная от зноя.– Chйrie! Ну как ты?– Я купила тебе в Венеции стеклянного дельфина! И шелковый шарфик в Риме!Франсуаз рассмеялась и прижала к себе девочку.– О, моя маленькая путешественница!– Рад видеть тебя, дорогая, – сказал папа, оглядывая покрытые ровным загаром руки и ноги Франсуаз. – Судя по твоему виду, можно предположить, что ты уже побывала на пляже.– А я и побывала! Я надела свое бикини, но полицейский отправил меня домой. Сказал, что это нескромно. Представляете, нескромно! Он заявил, что в Испании разрешается появляться на пляже только в купальнике, состоящем из одной части, а из двух, видите ли, запрещается.– Ну и сняла бы одну часть, – сострил папа. Франсуаз захихикала.– Такси ждет на улице, – объявила она. Они сели в машину.– Получилась маленькая неувязочка с отелем, – сообщила девушка. – Вместо «Ритца» нам забронировали номера в «Паласе».– О, только не это, – упавшим голосом проговорила мама.Все посмотрели на нее. Она сильно побледнела.– Просто произошла некоторая путаница, мадам, – извиняющимся тоном сказала Франсуаз. – «Ритц» оказался переполненным. А «Палас» – прекрасный отель, мадам. Он старый, но как только вы увидите, какие там потолки, мебель, ванные комнаты…– Я знаю этот отель, – тихо произнесла мама и надела темные очки. – А нельзя устроиться куда-нибудь еще?– Все хорошие отели забиты до отказа. Сейчас ведь пик сезона.Папа положил руку маме на плечо.– В чем дело, дорогая? Ты плохо выглядишь.Мама покачала головой.– Извини. Наверное, меня просто немного взволновало возвращение на родину после стольких лет. Все в порядке.– Может быть, с «Паласом» у тебя связаны какие-нибудь неприятные воспоминания? Что ж, мы можем поселиться в отеле поскромнее.Мама помолчала, затем сказала:– Здесь мне никуда не деться от воспоминаний. Извини. Едем в «Палас». Не обращайте на меня внимание.Как и обещала Франсуаз, отель «Палас» являл собой впечатляющее зрелище. Это было белое, построенное в стиле неоклассицизма здание, украшенное, словно свадебный торт, с колоннами, с веселенькими желтыми навесами над балконами.Их огромные апартаменты были полны воздуха. Медленно вращающиеся под потолком вентиляторы обдували их легким ветерком. Во всю длину апартаментов тянулся балкон, выходивший на площадь Каталонии с ее деревьями, фонтанами и живописными газонами. Как и в Париже, над площадью висел ни на секунду не умолкающий гул машин.Внезапно маме стало совсем плохо. Она забежала в ванную и захлопнула за собой дверь. На вопросительный взгляд Иден папа раздраженно пожал плечами.– Твоя мама всегда была загадочной женщиной. Очевидно, это место навевает на нее тоску.– Но почему?– Наверное, это связано с войной.– А что с ней случилось во время войны?– Спроси у нее, – буркнул папа. – Мне она не скажет.Через несколько минут мама вернулась в комнату – лицо бледное и осунувшееся, глаза виновато-смущенные.– Тебе нужно глотнуть свежего воздуха. Давай-ка все вместе пойдем погуляем, – предложил папа.Они вышли из отеля и зашагали по проспекту Рамблас.Мама постепенно начала приходить в себя.– Я рада, что какая-то оживленность в Барселоне все-таки осталась, – проговорила она. – Когда-то это был очень веселый и шумный город.– По мне, так оживленнее уж некуда, – заметил папа.– До войны это выглядело… иначе.– Просто ты была моложе, – улыбнулся папа. – Вот в чем разница, дорогая.Франсуаз залилась смехом. А Иден снова задумалась над тем, какие воспоминания могут быть связаны у мамы с отелем «Палас».
Прескотт
Темнота сводит его с ума.Он слышит, как вокруг него что-то двигается. Шуршит, скребется. Крысы, а может быть, и что-нибудь пострашнее.Он так давно уже здесь. Так давно!Обычно его сажают сюда часа на два. Иногда на три. На этот раз он просидел целый день и целую ночь. Он изможден, его мучает голод.Его сознание угасает, тускнеет, слабо мерцает, словно затухающий факел.Рядом пробегает какая-то тварь. Джоул содрогается; глаза широко раскрыты, хотя в этой кромешной тьме все равно не видно ни зги. Его пальцы находятся в постоянном движении. Воск он спрятал во дворе. Нельзя приносить его в дом. От нее ничего не скроешь.Поэтому он лепит фигурки в своем воображении. Но, по мере того как гаснет огонек его сознания, работать становится все труднее.Они забыли про него. Ему суждено умереть в этой темноте.Душно. Он уже не может вдохнуть полной грудью, а только судорожно хватает ртом воздух. Сознание еле теплится. Слышно, как крыса грызет какую-то деревяшку или картон. А что, если она учует его теплую плоть? Что, если она вонзит свои острые зубы в его ногу? Или лицо?В нем поднимается панический страх. Сознание покидает его. Душу окутывает тьма. Его бросили на растерзание силам зла.По ноге прошмыгивает крыса.Он бешено лягается и ударяется голенью обо что-то твердое и острое.Кто-то хватает его сзади. Он пытается вырваться. Невидимые крючья цепляются за его одежду, царапают руки. Он отбивается изо всех сил, но только еще сильнее запутывается.Какие-то покрытые чешуей существа обвивают его ноги. В горло вонзаются острые как иглы клыки. По лицу хлопают кожистые крылья. Его охватывает ужас.Чудовища наваливаются со всех сторон. Он бешено колотит руками по невидимым предметам. Шум, боль.Он часто и хрипло дышит, но бедный кислородом воздух не придает ему сил. Сердце стучит как молот о наковальню, словно хочет вырваться из груди.Поддавшись самому сильному из инстинктов, он бежит.Подвал всего несколько ярдов шириной и весь забит старой рухлядью. Он налетает на сложенные один на другой стулья. Что-то ударяет его в живот и у него перехватывает дыхание. Что-то еще разбивает ему губы.Вот откуда у него появляются синяки.Легкие жадно втягивают в себя удушливый воздух. Он извивается в цепких объятиях чудовищ, всем телом ощущая их жесткие клешни и суставы. Они сжимают его. Ужас сводит с ума. Он что-то царапает ногтями…Но тут его сердце словно взрывается, он падает на пол и затихает.Золотая полоска. Его ногти процарапали в темноте полоску золотого света.И этот свет не гаснет. Он сияет совсем рядом. Несколько минут мальчик неподвижно смотрит на него, затем встает, протягивает дрожащую руку и снова царапает ногтями.Появляются новые полоски света.Обезумев от внезапно пришедшей к нему надежды, он обеими руками начинает скрести светящиеся полоски. Их становится все больше. Вскоре он уже жмурится от яркого сияния.Перед ним маленькое, закрашенное краской оконце. Он прижимает лицо к стеклу и щурится. Сквозь царапины в краске он видит красноватую землю. Землю и цветы. На уровне глаз. Мир.Задний двор.Маленькое окошечко под крыльцом черного входа. Возле бочки с водой. Маленькое окошечко, которое всегда было закрашено толстым слоем белой краски.Он нашел путь к спасению.Он барабанит в окно, но оно наглухо забито гвоздями. И его никак не открыть. Он кричит.Его никто не слышит.Он отчаянно рвется на волю. Шарит вокруг, в надежде найти какой-нибудь инструмент. Его пальцы натыкаются на что-то. Это качающаяся ножка старого скрипучего стула. Он дергает ножку до тех пор, пока она не отламывается. Затем бьет ею по окну.Стекло разлетается вдребезги, осыпая его осколками. Потом второе. В подвал врывается горячий воздух улицы. А мальчик продолжает колотить по окну, пока не выбивает стекла из всех четырех секций. Из-за ослепительного солнечного света он почти ничего не видит.Он дубасит по перекрестью рамы с оставшимися на нем осколками. Наконец вылетает и оно.Затем он протискивается в узкое отверстие, не обращая внимания на битые стекла, которые впиваются в его руки и колени.Мальчик выползает на солнечный свет и чувствует, как его спину согревают горячие лучи. Он плачет – то ли от боли, то ли от облегчения. Ослепленный и обессиленный, он, шатаясь, поднимается на ноги. Воздух пустыни чист и сух.– О Всемогущий Господь! О силы небесные! Джоул?! Это ты?Он щурит затуманенные слезами глаза. Миссис Паскоу, соседка, услыхала звон разбиваемого стекла и, выглянув из-за забора, увидела его. У нее отвисла челюсть.Она смотрит на дрожащего тринадцатилетнего мальчика, сплошь покрытого грязью и осколками стекла. По его ногам текут струйки крови. Рот и нос тоже в крови. Руки в царапинах.Она хватается за голову.– Боже милостивый! – Ее голос переходит в визг. – Эй, преподобный! Преподобный Леннокс! Преподобный Леннокс!Из-за угла дома появляется отец. Увидев Джоула, он застывает на месте. Его костлявое лицо делается белым как полотно.– Он вылез оттуда! – Трясущимся пальцем миссис Паскоу указывает на разбитое окно. – Я услышала звон стекла и, когда посмотрела через забор, то увидела, как он вылезает оттуда, словно… словно крыса!Отец глядит на Джоула своими бесцветными глазами. Мальчик видит в них крайнее изумление; он прекрасно осознает чудовищность своего поступка. Но ему уже все равно – он слишком устал.– Меня чуть кондрашка не хватила, преподобный, – не унимается соседка. – Вылез из-под земли, будто зверь какой! Что, черт возьми, ты там делал, Джоул?– Должно быть, – скрипучим голосом отвечает отец, – он совал нос туда, куда не следует. И… – он делает паузу, подыскивая подходящее объяснение, – и дверь в подвал каким-то образом захлопнулась. Твоя матушка давно уже ищет тебя, Джоул.Джоул смотрит на него широко раскрытыми глазами.– Так ведь было дело, а, Джоул? – говорит отец уже более сурово. – Ты спустился в подвал, и дверь захлопнулась. Верно?Джоул чуть заметно качает головой.– Мальчик явно не в себе, – вздыхает миссис Паскоу.– Он очень болезненный. – Отец протягивает руку. – Пойдем, Джоул. Ты весь перепачкался. Тебя надо вымыть.Джоул словно остолбенел. Его отец лжец. Он слышал, как его отец врал миссис Паскоу. Это открытие настолько потрясающее, что все остальное теперь уже не имеет значения. Его отец лжец.Преподобный Эддрид Леннокс берет сына за руку и ведет в дом. Миссис Паскоу, цокая языком, смотрит им вслед.В доме ждет мать. За тем, что произошло на заднем дворе, она наблюдала в окно. Как и отец, она бледна.– Мразь, а не ребенок, – шипит она. – Только гадости на уме. Ни на что хорошее он не способен.– Дотянулся, стервец, до окна и вышиб его, – говорит отец. Джоул слышит, как дрожит его голос.– А эта баба что видела?– Как он вылезал.– И что ты ей сказал?– Что мальчишка случайно закрылся в подвале. Полным ненависти взглядом, которая граничит со страхом, мать впивается в сына.– От него только одно зло, Эддрид. Посмотри на эту дрянь. И зачем он явился в наш дом? Надо избавиться от него. Мы просто не в состоянии с ним справиться.– Справимся, – скрипит отец. – Мы с ним справимся.– Как?Отец толкает мальчика в спину.– Вымой его, Мириам. А я пока забью досками окно, которое он вышиб.Мать наливает в таз воды и приносит кусок тряпки. Она молча трет губкой лицо, руки и ноги Джоула. Губка жесткая, и его порезы и царапины очень болят, но он не плачет. Он терпит.Отец солгал миссис Паскоу. Отец скрыл от нее правду.До сегодняшнего дня Джоул не задумывался над этим. Но он знал, знал, сам того не понимая, подсознательно. Уже давно. Его отец и мать не такие, как родители других ребят. То, как они обращаются с ним, постыдно. Бесчеловечно.Впервые в жизни до него доходит, что на самом-то деле именно они и есть исчадия ада. А вовсе не он.Он заглядывает матери в лицо. Оно худое и злое. Крючковатый нос и холодные, бесцветные глаза хищной птицы. Тонкие губы. Бесцветные волосы. Вся какая-то бесцветная. Вернее, цвет у нее все-таки есть. Это цвет бездушной жестокости.Спрятавшись под личиной благочестия и набожности, эти люди погрязли во грехе.– Отвороти морду! Что зенки выпучил?! – шипит мать.Но он будто не слышит ее и продолжает смотреть. Звонкая пощечина заставляет его повернуть лицо в сторону. Жгучая боль от удара приносит ему почти облегчение.– Встань туда!Мать уносит таз в кухню. Вода в нем стала малиновой.Из подвала доносится стук молотка. Джоул обводит взглядом комнату. Она неуютная, полупустая. Мебель уродливая. Никаких украшений, никаких картин на стенах. Ничто не указывает, что живущие здесь люди любят свой дом и гордятся им. Словно они специально подбирали самые жесткие, самые грубые и самые неудобные вещи.Будто впервые Джоул осознает, сколь жалкое зрелище представляет собой его жилище и сколько горя выпало здесь на его долю. Родители надругались над ним, изничтожили его. Если бы они просто иногда задавали ему трепку, как случается в семьях других ребят, было бы гораздо лучше, чище, чем то, что они сделали с ним.Кто воздаст ему за те годы, которые пожирали саранча, черви, жуки и гусеница?В голове у него сумбур, негодование переполняет его. Ему дурно. Он слышит, как мать о чем-то шепчется с отцом, как они двигают в подвале старый хлам. Слышит мерные шаги отца, поднимающегося по ступеням.Звон металла. Он поднимает глаза. В дверях стоит отец.– Ты вел себя, как дикий зверь, – говорит он. – И, как дикий зверь, теперь будешь посажен на цепь.В руках отца Джоул видит кандалы.Он порывается бежать, но мать хватает его за волосы. Он изо всех сил сопротивляется, обуреваемый чувствами, кои ему никогда прежде не приходилось испытывать. Ярость переполняет его. Отчаяние придает его гибкому телу силу, но родителям все же удается стащить его в подвал.– Ненавижу вас! – кричит Джоул. – Ненавижу! Ненавижу!Он пытается лягнуть их, кусается как собака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50