Я умру с твоим именем.
Мамай, высказав Темир-беку упреки за неосторожный ночной шум, до самого утра обсуждал с ним планы отстранения от войска наиболее опасных ханов, выявления тайных врагов, которые снова напомнили о себе. В ту ночь Мамай впервые предупредил Темир-бека о сторожевой змее, на что темник мрачно пошутил:
– Верь, повелитель, я не менее надежен, чем твоя Ула.
– Поэтому ты не должен забывать о ней никогда, входя в мой спальный шатер даже со знаком Полной Луны.
Утром Мамаю принесли сразу две добрые вести. От Русского моря пришла наемная пехота генуэзцев. Сильный отряд передового тумена, высланный вверх по Дону, заманил в засаду конную разведку москвитян, разгромил ее и взял в полон князя.
– Наконец-то! – воскликнул Мамай. – А то уж я стал думать – не ордынцы вы, но жалкие буртасы. Сколько врагов побито?
– Не знаю… много, – торопливо поправился вестник.
– Привезите мне их мечи, сам сочту.
Наян заторопился к своему темнику, ибо знал, что тому придется собирать трофейные мечи по всему тумену, потому что отряд привез лишь меч пленного русского.
Допрос князя был редким событием, и Мамай велел собрать около своего шатра приближенных. Васька Тупик, осунувшийся за ночь, лишенный воинской справы, в разорванной льняной сорочке, в узких шароварах и высоких сапогах казался еще выше и стройнее, чем всегда. Голова его была непокрыта, на щеке – красный рубец, а плечи держал прямо, и холодные глаза смотрели поверх голов сидящих.
– Говорят, ты князь? – спросил Мамай, когда Тупика поставили перед ним. – Как зовут тебя?
– Что тебе в имени моем? – по-татарски ответил Тупик, потирая затекшие руки, которые ему развязали. – Мое имя знает государь мой, того с меня довольно.
– Разве ты не ведаешь, князь, что государь твой Димитрий мне служит? И стоишь ты перед главным своим государем, даже головы не клоня. Чего же ты заслуживаешь, князь? – рука Мамая, выскользнув из длинного рукава, медленно кралась по подлокотнику трона.
– Мне то неведомо, служит ли тебе Димитрий Иванович, – усмехнулся Тупик. – Коли служит, с ним говори сам.
Рука Мамая сжалась в кулак. Хан Алтын громко воскликнул:
– Повелитель! Ты видишь – московиты все одинаковы. Довольно слов, пора говорить мечами!
Тупик повел глазами на пестро одетого хана.
– Ты, мурза, видно, русских мечей не слыхивал – то-то орешь, как петух на насесте. Государя свово, опять же, перебиваешь, неуч, – он те слова пока не давал. Перед бабами, што ль, раскудахтался? Еще шпорами позвени – они это любят, – и вдруг подмигнул повеселевшим глазом молодым женщинам, сидящим на ковре вокруг Мамаевой дочери.
Алтын задохнулся, застыл с раскрытым ртом. Тишину нарушил смех в задних рядах свиты, усилился, перешел в хохот, даже Мамай усмехнулся – так быстро этот русский князь раскусил Алтына. Ненавистники ордынского озорника отводили душу, по свите летали грубые шутки – сейчас можно было не опасаться гнева Мамаева любимца, ибо весь он падет на московита.
Наиля не отрывала глаз от лица пленника. Князь остается князем даже в неволе. В жилах этого золотоволосого юноши текла благородная кровь древних воителей, водивших могучие дружины в половецкие степи, за Дунай и на самый Царьград, когда мир еще не слыхал о «Потрясателе вселенной» – Чингисхане, чьей кровью в своих жилах гордились многие из Мамаева окружения. Ограбляя Русь, уничтожая князей непокорных, ордынские властители дорожили теми князьями, которые шли к ним на службу. Таким оказывали почести, их одаривали ярлыками, отдавали им в жены ханских дочерей, стремясь покрепче привязать к Орде. Ханы отлично знали: покорность князя – это покорность целого княжества. Больше всего боялись в Орде единства русских князей и поэтому всячески стравливали их, нередко даже вручая ярлыки на одно княжение двум разным государям. Казнили ханы или миловали русских князей – они во всех случаях считались с ними.
Наиля прежде мало видела русов, но о Руси, живя в отцовском дворце, слышала часто. Девочек на Востоке рано готовят к мысли, что их главное назначение – поскорее стать женой, и отец прежде, бывало, лаская Наилю, не раз говорил ей полушутя– полусерьезно, что непременно выдаст ее за русского князя. Потому что хочет, чтобы была она единственной женой своего мужа, и еще потому, что надо укреплять власть Орды в вассальных землях. И у маленькой Наили вместе с татарскими, персианскими, хорезмийскими и арабскими няньками всегда были русские няньки. В жилах девушки текла буйная кровь степнячки, способная толкнуть ее на неожиданный шаг, но как будто и другая кровь текла в них, нашептывая ей удивительные видения. Ей часто снились зеленые шумы и зеленые воды, совсем непохожие на шумы степных трав и воды степных рек; причудливые терема громоздились до неба; неясные лица склонялись над нею, и мелодичная речь уносила ее далеко-далеко, словно музыка флейты. Отец давно уж не заикался о светловолосом князе, который станет ее мужем, и русские няньки давно не жили в ее юрте, а теперь все вокруг только и толковали о большом походе на Русь, однако причудливые видения отрочества не оставляли девушку.
Когда принимали русского посла, заняв в свите отца пустующее место его первой жены, Наиля с тайным интересом приглядывалась к Тетюшкову. Он понравился ей смелостью, рассудительной уверенностью в себе, но в нем чувствовался человек глубоко расчетливый и жестокий – такие люди отпугивали Наилю, в Орде их было много. Теперь же перед нею стоял отчаянный до безрассудства, стройный, как тополь, золотоволосый князь, который мог оказаться одним из тех, за кого в прежние годы ее собирался выдать отец. Почему у него такие синие глаза – словно вода в Хвалынском море? Ведь на Руси нет морей… И до чего же похож он на того бесстрашного нукера Хасана, который в своем обожании царевны Наили дошел до безумия и так жестоко поплатился! Если бы знал кто-нибудь, как тронул ее именно этот безумный поступок воина! Глупая рабыня, зачем она утаила, что нукер Хасан отдал жемчужину в целое состояние только за то, чтобы ночью тайно поцеловать башмачок спящей Наили!.. Пожалуй, она позволила бы ему это и без жемчуга, тогда не случилось бы несчастья, которого Наиля совсем не хотела. Если отец любит ее по-прежнему, она непременно спасет Хасана. Но Хасан – простой воин, а этот князь – человек, близкий ей по своему положению. По роду он даже выше, – ведь отец ее, хотя и правитель Орды, не носит ханского титула… И, может быть, князь ехал в Орду гостем, а его пленение – ошибка? Ведь войны еще нет…
Тупик почувствовал пристальный взгляд девушки, снова посмотрел на нее, и дрогнули в испуге длинные ресницы царевны, словно ее в чем-то уличили, две темные миндалины упали куда-то за цветистый ковер. «Чего она?..» Тупику даже жарко стало.
– Сядь, Алтын, и вложи меч в ножны – здесь не турнир, – Мамай свел брови, прекращая смех гостей. – Чего посматриваешь, князь? Может, невесту выбираешь? Так мы не прочь и оженить тебя, если заслужишь.
Тупик улыбнулся.
– Кабы ты с миром пришел к нам, царь, можно б и о свадебке потолковать. Да ведь не на сватанье ты собрался.
– С чем ты шел в Орду?
– С мечом.
– Где же твой меч? – у Мамая дернулась щека.
– То свому государю отвечу. Однако не думай, царь, что я легко обронил его, – не удержался Васька от похвальбы. – Один сотник твой далековато, а то сказал бы тебе, каков меч в моей руке.
– Авдул? – рука на колене Мамая сжалась. – Он жив?
– В Москве гостит. – Тупик усмехнулся, не без удовольствия уловив волнение ордынского владыки.
– Так! Те трусы, значит, солгали… Слушай, князь. Я не стану тебя пытать ни о чем, отпущу с миром, если дашь мне княжеское слово, что Авдул вернется ко мне живым. Мой сотник стоит русского князя. – Последние слова Мамай произнес с нажимом, для слушателей.
– Нет, царь, – тихо сказал Тупик. – Рано ты начал ставить своих сотников выше русских князей. Княжеского слова я не дам.
Раздались возгласы изумления. Васька почувствовал, как обжег, обдал его всего умоляющий взгляд юной, темноокой ханши. «Господи, чего это она?.. А глаза-то, как у богородицы. Бывают же такие!»
– …Так! – руки Мамая уползли в рукава халата, словно стало ему зябко. – Видно, мои воины крепко повытрясли разум твой, князь. Посидишь в яме – одумаешься. Уведите!
Уходя, Тупик смотрел в землю, но чувствовал взгляд на себе. Глаза-миндалины катились сквозь его душу и не укатывались. «Ведьма», – сказал себе и не поверил. И разозлился: пусть владыка Орды напускает на него любых басурманских ведьм с их чарами – Тупик будет стоять на своем. Нет у него княжеского слова, и вообще никакого слова врагу он не даст. Ему осталось одно – смерть, и примет он ее, как воин великого князя, смоет срам за пленение. А в голове билась сумасшедшая мысль: «Бежать! Бежать и выкрасть ее, эту юную татарскую ведьму с очами богородицы!» Но он не знал даже, кто она. Зато хорошо знал другое: в его положении бежать из Орды невозможно.
Яма находилась внутри Мамаева куреня, недалеко от холма – широкий и довольно глубокий колодец. Один из стражников сбросил вниз веревочную лестницу, приказал:
– Полезай.
Последний раз Васька глянул на ясное солнышко, на синий гребень лесов где-то за Доном и начал медленно спускаться в прохладный душноватый сумрак. Там уже был кто-то, он сидел в углу, закутавшись в плащ, безмолвный, едва различимый, лишь поблескивали в сумраке глаза. Шурша, поднялась лестница, головы стражников пропали, Васька потоптался, привыкая к темноте и прохладе, зябко передернул плечами, с тоской посмотрел вверх – там, в недосягаемой вышине, проплыл вольный орел, купаясь в синем степном ветре. И такая тоска схватила Ваську за сердце, что он застонал и в ярости хватил кулаком по твердой стене колодца.
– Русский? – спросил из угла мужской голос.
– Тебе-то что?
– Ничего. Имею я право знать, кто через неделю сожрет меня от голода?
– Ты это брось! Может, в Орде такие порядки, чтоб пожирать друг друга без соли?
– У вас разве не пожирают?
– Да уж коли пожирают – сначала хоть пропекут.
– По мне так лучше сразу – сырым.
– Остер ты, парень, и по-нашему чешешь не хуже мово.
– Может, это ты… по-нашему?
– Брось! Будто я тебя, болдыря, по обличью не вижу!
– А я горжусь, что во мне течет кровь двух народов. Что ж ты не плюешься?
– Ну, на то, что ты болдырь, мне, правда, наплевать. Важно, чтоб не был ты подсадным шпионом.
Незнакомец рассмеялся:
– Ты настоящий русский. И ты мне нравишься.
– А ты мне не очень.
– Отчего?
– Говоришь много. И шибко гордишься, что ты – болдырь. С этого и начинаются все беды…
Незнакомец рассмеялся еще громче:
– Ты не понял. У меня гордость другая, она – ответ на презрение тех, о ком ты сказал. Правители больше всего боятся, как бы их народы не перемешались и не объединились. Тогда многие потеряют власть. Войны и грабежи прекратятся, останутся лишь мелкие жулики и тати, на которых довольно будет судей и приставов.
– Ладно, – сказал Тупик. – Мы с тобой до того все равно не доживем.
Незнакомец встал, скинул плащ, одной ногой наступил на полу, разорвал пополам, протянул половинку Тупику.
– Возьми. Будет что подстелить. Иначе ты скоро заболеешь.
«Никогда не думала, что татары бывают такими», – отчетливо услышался дорогой голос, и Васька не посмел отвергнуть великодушный жест товарища по несчастью.
– Как тебя зовут? – спросил с некоторым смущением.
– Хасаном. А тебя?
– Зови Васькой.
Болдырь насторожился, долго изучающе следил за Тупиком из своего угла, потом спросил:
– Пленный?
– Допустим.
– Зачем шел в Орду, Васька Тупик?
Если бы стена ямы внезапно обрушилась, Тупик не вздрогнул бы так. Хасан усмехнулся:
– Зачем тебе скрывать свое имя? Оно ведь ничего никому не скажет в Орде, кроме меня. Ты знаешь Ваську Тупика. И Климента Полянина ты знаешь. И Родивона Ржевского.
– Допустим…
– Тогда ты знаешь и слово «Медведица», – это слово Хасан произнес почти шепотом, но теперь Тупик не вздрогнул, он лишь опасливо глянул вверх.
– Не бойся. Зачем им торчать наверху? Из колодца без помощи оттуда не выбраться, а порядки там я знаю… Так ты знаешь это слово?.. Говори ответ.
Васька молчал.
– Говори ответ… Ответ?!
– «Непрядва»…
Они стояли уже друг перед другом, ко всему готовые, и Хасан взял Ваську за плечи, коснулся его щеки своей, прохладной и жестковатой…
Названия двух донских притоков – Медведицы и Непрядвы – служили паролем и ответом для встречи важного московского человека, который должен был выйти к русской стороже из Орды.
– Вот оно как, Василий… Думал обнять тебя на реке Сосне, а приходится в Мамаевой яме.
– Где же еще встречаться в Орде ее врагам? – усмехнулся Тупик. – За что тебя-то на голодную смерть?
– Поднял руку на темника, – помедлив, угрюмо ответил Хасан.
– Тож, выходит, по глупости. Как и я…
Долго молчали, наконец Хасан сказал:
– Вдвоем легче думать. Давай думать. Кто-то из нас должен попытаться уйти отсюда. При мне важная весть, без нее Димитрий может проиграть битву.
Васька рассказал о своей встрече с Мамаем, и товарищ его облегченно вздохнул:
– Завтра Мамай снова призовет тебя. Авдул для него – все равно что сын. Ты согласишься. Он отпустит тебя и охрану даст.
– Но он требует княжеского слова.
– Иные русские как дети, – Хасан досадливо покачал головой. – Что для тебя дать ложную клятву врагу?
– Я никому не даю ложных клятв – ни врагу, ни другу. Мой бог карает за такие преступления.
– Ох, дурак!
– Кто дурак?
– Ты дурак, Васька. И как этого не поймет государь твой, посылая тебя под Орду? Нет, пусть лучше тебя покарает твой бог, чем Мамай убьет, как собаку. Велю тебе дать княжеское слово Мамаю. Да не вздумай проболтаться, что ты не русский князь!
– Ты… мне велишь?! Брось, татарин, свои шутки, я ведь терплю их до времени. Видали – он мне велит!
– Я велю тебе, – спокойно и отчетливо заговорил Хасан. – Я, сын татарского мурзы и русской княжны, я русский князь Хасан, велю тебе, Васька Тупик, обмануть врага ради нашего дела.
Васька изумленно таращился на Хасана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83