Коннор поискал в машине фонарь, зажег его, вошел внутрь и увидел на алтаре человека, глаза которого были закрыты. Он был в одежде суфиев-мистиков, запятнанной кровью. На грудь спускалась длинная белоснежная борода.
Деклин стал перед ним на колени, спокойно убеждая:
– Ничего, добрый человек… Мы врачи, мы вам поможем… – Он открыл свою медицинскую сумку, выслушал сердце и измерил давление странника. В это время Джесмайн, подняв грубую одежду, увидела распухшую ступню с признаками гангрены.
– Он, наверное, упал… расшиб или сломал ногу… а потом как-то дополз и укрылся здесь, – тихо сказала Джесмайн, готовя укол морфия. – Это облегчит вашу боль, – внятно сказала она больному, хотя не была уверена, слышит ли он ее. Деклин отложил стетоскоп.
– Пульс очень слабый. Организм обезвожен. Сделаем уколы и отвезем его в районную больницу.
Они были поражены, услышав хриплый шепот:
– Нет! Не надо меня увозить отсюда.
– Мы заботимся о вашем здоровье, абу! – обратилась к больному Джесмайн, называя его в почтительной форме «отец». – Мы – врачи.
Он неожиданно открыл глаза, и Джесмайн увидела, что это вовсе не глубокий старик. Глаза были совсем не старческие, ясные, светло-зеленые. Когда лицо его исказила гримаса боли, блеснули молодые крепкие зубы.
– Это не старик, – шепнула она Коннору.
– Но он очень плох. Такое низкое давление! – мрачно отозвался тот. – Принесите металлическую коробку из багажника, – сказал он хаджу Тайебу, застывшему у входа в святилище.
Джесмайн положила руку на лоб отшельника, – кожа была сухая, как пергамент. Осмотрев ногу, она и Деклин поняли, что ее надо ампутировать выше колена.
– Что с вами случилось? – спросил Деклин.
– Я молился наверху, на насыпи, потерял равновесие и упал, дополз сюда…
– Сколько времени вы тут?
– Часы, дни…
Когда он полз, в рану набилась грязь, поэтому он не истек кровью. Сколько же дней он был без воды и пищи?
В машине была фляжка с водой, Джесмайн поднесла к его губам, но он был так слаб, что сделал лишь два глотка.
Постепенно начал действовать морфий; раненый перестал стонать, выпил еще воды и заговорил:
– Добрые люди есть повсюду. Здесь были бедуины, они накормили меня и оставили воды… Благослови их Аллах…
– Вы поправитесь, – сказал ему Деклин. – Мы отвезем вас в больницу. – Но он не отвечал, уставившись вдруг на Джесмайн, нагнувшуюся к нему. Потом он поднял исхудалую руку и, отодвинув ее абрикосового цвета тюрбан, увидел светлые волосы и вскрикнул:
– Мишмиш! Мишмиш! Абрикосик! Джесмайн покачнулась и выдохнула:
– Что?! Что вы сказали?
– Мишмиш, я думал, что ты мне снишься, но это ты, живая!
– Захария! Закки! – Она обернулась к Деклину: – Это мой брат.
– Ты знаешь, я везде искал Захру, – хрипло шептал Захария, – но не нашел… Я шел от деревни к деревне, всюду спрашивал, но ее не было. Не судьба мне найти ее…
– Не говори, Закки, – умоляла Джесмайн со слезами на глазах. – Мы тебя вылечим, только береги силы!
– Нет, не вылечите, – улыбнулся он. – Но я благодарен Всевышнему, что он позволил мне увидеть тебя перед смертью, Мишмиш…
– Да, – сказала Джесмайн, еле сдерживая рыдания, – я тоже счастлива, что мы увиделись. Но что мы оба делаем здесь, так далеко от дома?
Он поднял на нее затуманенный взгляд:
– Ты… помнишь… фонтан в саду?
– Я помню. Молчи, не утомляйся.
– Зачем мне беречь силы, я умираю. Мишмиш, виделась ли ты… – лицо его исказила гримаса боли, – виделась ли ты с семьей, после того как отец изгнал тебя? Как это было ужасно!
Ее слезы лились на руки Захарии.
– Молчи, умоляю! Мы спасем тебя!
– Ясмина, я чувствую – Божья милость пребывает с тобой. Бог опекает тебя, он держит руку на твоем плече и направляет твой путь. Его касание легко, но Он вернул твоей душе мир и покой.
– О, Закки! – всхлипнула она. – А если бы мы не нашли тебя? Как страшно тебе было одному!
– Со мной был Бог, – выдохнул он еле слышно Деклин бросил на Джесмайн озабоченный взгляд.
– Мы должны перенести его в машину, не то будет поздно.
– Мишмиш… Боль уходит…
– Это подействовало лекарство.
– Спасибо тебе за это, сестра моего сердца, и вам тоже, – Захария посмотрел на Деклина. – Но вас самого мучает боль, брат мой. Я вижу это по ауре, которая вас окружает.
– Не разговаривайте, абу, берегите свои силы.
Но Захария дотронулся до руки Деклина, потом взял ее в свои руки и сказал:
– Да, вы страдаете. – Он посмотрел в лицо Деклина и сказал, как будто что-то увидел и понял в нем: – Вы не виноваты. Это не ваша вина.
– О чем вы?
– Она пребывает в мире, и вы тоже должны обрести мир.
Деклин вздрогнул и отвернулся.
Джесмайн склонилась над Захарией. Он прошептал, полузакрыв глаза:
– Теперь я ухожу к Богу, настал мой час. – Захария погладил золотистые волосы, упавшие из-под тюрбана на плечо Джесмайн. – Бог привел тебя домой, Мишмиш. Твоим странствиям в чужих землях пришел конец. – Он слабо улыбнулся и с последним дыханием прошептал – Передай мою любовь Тахье. Мы встретимся с ней в раю.
Джесмайн опустила его безжизненную руку и прошептала:
– Во имя Аллаха прощающего, милосердного. Нет Бога кроме Бога, и Мухаммед Пророк Его.
Она долго сидела неподвижно у смертного ложа. Moлчание пустыни окружало святилище, потом донесся вой одинокого шакала. Тихо плакал хадж Тайеб, растроганный смертью паломника. Деклин тронул Джесмайн за плечо и сказал:
– Темнеет, мы должны зарыть его. Идите с хаджем Тайебом в машину, а я выкопаю могилу.
– Нет, я должна участвовать в этом, похоронить брата – мой долг, – возразила Джесмайн.
Когда они завалили могилу камнями, чтобы ее не разрыли шакалы, и Джесмайн выцарапала на камне, лежавшем над головой Захарии слово «Аллах», хадж Тайеб прошептал:
– Восхвали Бога, саида, твой брат лег в землю, находящуюся под покровительством и Аллаха, и богов древности.
Джесмайн заплакала, и Деклин бережно обнял ее.
ГЛАВА 4
Когда Амира вышла из автомобиля, клан Рашидов, собравшийся провожать старейшину рода в Мекку, встретил ее изумленным молчанием. Был сезон, когда неистовый хамсин засыпал Каир раскаленным песком и гравием, но в Порт-Суэце, откуда отправлялись корабли в Саудовскую Аравию, солнце проливало свое золотое благословение с безоблачного неба, а Суэцкий залив расстилался бирюзовой гладью, не тронутой дуновением даже легчайшего ветерка.
Родные привыкли видеть Амиру в черном; теперь она была в белоснежных одеждах паломницы, – она хранила их в сундуке Долгие годы, исполненные надеждой посетить святые места ислама. Белое платье и тончайшая белая вуаль преобразили старую женщину, придали странную в такие годы девическую легкость ее облику. И походка Амиры была легкой и стремительной, как будто колдовские белые одежды освободили ее от бремени лет.
Причиной волшебного преображения Амиры были, конечно, не одежды, а восторг осуществления заветной мечты. Она должна была наконец увидеть Мекку, где тысячу четыреста лет назад родился святой Пророк Мухаммед и куда веками стекались истинно верующие – немусульманам доступ в Мекку был запрещен.
Последние недели Амира провела в посте и молитвах, чтобы достигнуть «икрам» – состояния чистоты, освободиться от всего суетного и подготовить душу к приобщению к величайшей святыне ислама. Каждый мусульманин, готовящийся к паломничеству в Мекку, должен был отбросить все суетные мысли и отказаться от знаков мирского тщеславия – на шее и руках Амиры не было ни единого украшения.
Ибрахим вел под руку Амиру до конца причала, откуда катера отвозили пассажиров на пароходы, отправляющиеся в Саудовскую Аравию, и родственники сопровождали их веселой толпой. Здесь были все, кроме Нефиссы, которая вывихнула лодыжку, и ее внука Мухаммеда, который остался присматривать за ней. Но дочь Нефиссы Тахья была здесь и ее дочь Асмахан двадцати одного года, беременная вторым ребенком. Зейнаб, приемная дочь Камилии, прихрамывала рядом с Тахьей. Она была ровесницей Асмахан, но семья не надеялась выдать ее замуж. Хотя иногда рассуждали и по-другому – разве чудес не бывает? Надо надеяться на Божью милость. Вот Камилия, по общему мнению, должна была остаться старой девой, оттого что будто бы была бесплодной, а теперь она замужем и у нее чудесный шестилетний мальчик, Наджиб, – черноволосый, с глазами цвета янтаря. Кто знает, какая судьба начертана в Книге Судеб для Зейнаб? А разве Тахья не хотела несколько раз оставить семью и отправиться на поиски Захарии? Но Бог вразумил ее. Если Закки по Божьей воле вернется, они поженятся и будут счастливы. Только надежда на Божье милосердие и сострадание к людям делают человеческую жизнь сносной, а то бы мы не выжили.
Жена Ибрахима Худа шла со своими пятью красивыми девочками, от семи до четырнадцати лет. У всех пятерых разрез глаз был как у Амиры – в форме заостренного листика. С тех пор как Ибрахим женился на Худе, избавив ее от тяжелой работы медсестры и обеспечив ее отца, продавца пирожков, и пятерых лентяев братьев, она без устали вынашивала, рожала и пестовала этих ангелочков. Ее не огорчало, что Ибрахим взял еще одну жену, маленькую спокойную Атию. Центром вселенной Худы были дочери, об избавлении от постельного труда она не сожалела. Худа никогда никому не сказала бы, что ей не по душе заниматься любовью с мужем, но так оно и было – она терпела секс только для того, чтобы родить ребенка. До появления Атии она даже намекала Ибрахиму, что перерыв в сексе полезен для здоровья, но он не обращал внимания на ее слова в своем неистовом желании иметь сына. Возраст его приближался к семидесяти, а сына еще не было. Оставалось надеяться, что мальчика родит Атия – она была уже на последних месяцах беременности.
Поддерживая мать, Ибрахим посматривал на Атию. Концы накидки распахнулись при ходьбе, открывая выпуклый живот. Она должна родить мальчика – семь дочерей родилось у Ибрахима за эти годы, нет, девять, считая умершую в 1952 году девочку Элис и ее же выкидыш 1963 года – это тоже была девочка. Бог милосерден и пошлет ему сына. Он снова с надеждой посмотрел на круглый бугор под накидкой Атии. Али, отец Ибрахима, давно ждет в раю внука, но на небе время иное, и прошедшие годы для отца Ибрахима, может быть, равны одному земному мигу.
Следуя к причалу за семьей Рашидов, Дахиба оперлась на руку Хакима. Ибрахим предложил удалить раковую опухоль хирургическим путем, но Дахиба не решилась на операцию, и ей делали химиотерапию и облучение рентгеном. Лечение очень ослабило ее, но дух оставался бодрым. Дахиба и ее муж решили посвятить дарованный им Богом остаток жизни осуществлению заветных творческих замыслов. Рауф ставил фильм, правдиво изображающий историю женщины, истязаемой мужем, которая убивает садиста, стреляя ему сначала в пах, потом – в сердце. Хаким был уверен, что в Египте фильм запретят, но надеялся, что в других странах женщины всей душой примут героиню.
Дахиба хотела опубликовать рукопись романа, написанного ею десять лет назад и отвергнутого издательствами. Рецензенты сочли роман «Та, что ищет в пустыне»– «Бахитхат аль бадийя» – автобиографией Дахибы и утверждали, что настоящий роман ни одна женщина вообще написать не способна. Но теперь, в более либеральном общественном климате президента Мубарака, роман был принят издательством, будет опубликован в ближайшее время в Египте и, конечно, станет известным во всем арабском мире, так что Дахиба была счастлива. Несмотря на слабость, она пожелала проводить умму, и Камилия, не докучая любимой тете назойливой опекой, то и дело поглядывала, как та себя чувствует, делая вид, что наслаждается свежим морским ветерком и любуется сверканием моря, по которому скользили вдоль сиреневого берега Синая лайнеры и нефтеналивные судна. Камилия знала, что Дахиба еще испытывает боль, а желтый шарф на ее голове скрывает почти безволосую голову – результат химиотерапии и облучения. Но лечение дало положительные результаты, и Камилия уже подготовила празднество – сюрприз, о котором ничего не знали Дахиба и Хаким, но знала вся семья. Рашиды всегда умели хранить секреты!
Настало время прощания. К Амире подошли Зейнаб и две молоденькие двоюродные внучки – они должны были сопровождать ее во время путешествия и тоже были в белых одеждах паломниц. Амира обняла Дахибу и Хакима.
– Я испрошу у Бога полного выздоровления для моей дочери, – сказала она нежно. – Бог милосерден.
Потом она поцеловала Камилию:
– Не беспокойся, мы вернемся благополучно, иншалла! Последним с Амирой попрощался Ибрахим, крепко и долго обнимавший ее. Он беспокоился за мать, потому что ее сопровождали только девушки, – она не захотела, чтобы поехал Мухаммед, хотя на этом настаивал и Омар. Но гораздо больше, чем отсутствие мужчины-спутника, беспокоило Ибрахима задуманное матерью второе путешествие– посетив Мекку, она собиралась искать старый караванный путь, которым следовали девочка Амира и ее мать много лет назад, – Амира была уверена, что этот путь проходил через Саудовскую Аравию. Ибрахим боялся опасностей этого путешествия, его обуревали тревога и предчувствие, что он может больше не увидеть свою мать.
– Будь спокоен за меня, сын моего сердца, – сказала ему Амира. – Я отправляюсь в путь с радостью. – И она направилась к парому, почти не веря, что сбывается ее заветная мечта и скоро она увидит великие святыни и вспомнит страну своего детства.
На рекламном щите против клуба «Золотая клетка» была наклеена огромная фотография Мими. – Она была снята в костюме для танцев нового стиля – облегающем вечернем платье фасона, возрождающего моду пятидесятых годов, – из алого шелка, усыпанного темно-красными блестками, в туфлях на высоких каблуках, с длинной перчаткой только на одной руке – вторая рука оставалась обнаженной, Фотограф умело осветил блестящие светлые волосы и запечатлел знаменитый «дикий взгляд» танцовщицы – взгляд пантеры, готовой поглотить свою добычу. Добычей Мими были мужчины, и любой из них был бы счастлив стать этой добычей.
Мухаммед стоял у дверей клуба «Золотая клетка», сжав руки в карманах в кулаки и завидуя всем, кто входил в клуб, – многочисленным туристам-иностранцам и богатым арабским бизнесменам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58