– спросила Камилия.
Дахиба подошла к окну и посмотрела на темнеющую улицу. Торговец в грязной галабее толкал свою тележку с санталовыми палочками.
– Мне было семнадцать, – спокойно начала Дахиба, – как и тебе, когда ты пришла показать свой танец.
Она закурила сигарету и выпустила голубоватое колечко дыма.
– Я была любимицей матери, она постаралась найти мне самую лучшую партию – богатый паша, дальний родственник. Мне было пятнадцать –1939 год. В ночь свадьбы на брачной простыне не оказалось крови. Мать спросила, не была ли я с мальчиком, я уверила ее, что нет, и вспомнила, как я упала и увидела потом на юбке пятно крови. Тогда она поняла и объяснила мне, в чем дело, – у меня была тонкая пленка девственности, и в таких случаях она иногда рвется у девушки, не вступавшей в контакт с мужчиной, при неудачном движении. Но паша дал мне развод, и на брачном рынке я уже не котировалась. Можно было сделать мне операцию и восстановить девственную плеву – мать пошла бы на это, но отец запретил. И я жила в родном доме – отвергнутая жена и невинная жертва – под гнетом постоянного раздражения отца и осуждения всех родственниц.
– Вот почему вы встревожились, когда я упала на лестнице, – вздохнула Камилия. – Вы сразу поняли, что случилось и что мне угрожает.
– Мне становилось все тяжелее жить дома, – продолжала Дахиба. – Мать была добра ко мне, но все считали, что я навлекла позор на семью Рашидов. В моей душе росло возмущение – я ведь знала, что вины на мне нет. Я начала выходить на улицу без покрывала, подружилась с одной танцовщицей, которая водила меня в кофейни на улице Мухаммеда Али. Это были злачные места с дурной славой. Там, – вздохнула Дахиба, – я познакомилась с музыкантом Хосни, дьяволом в человеческом облике, красавцем мужчиной без гроша в кармане. Он был из банды барабанщиков и флейтистов, которые всегда околачиваются около сомнительных заведений в надежде подработать. Он увидел, как я танцую. Он женился на мне, говорил, что любит меня. Мы сняли маленькую квартирку и ухитрялись сводить концы с концами, выступая с другими танцорами и музыкантами на свадьбах и других торжествах. Вот тогда отец пришел в бешенство и проклял меня. Для него танцовщица и проститутка были однозначные понятия. Но мне было все равно. Я и Хосни находились на самом дне общества но я была счастлива… Так мы прожили год… Однажды я навестила подругу, тоже танцовщицу, – она достала мне костюм. Она почему-то говорила со мной сочувственным тоном, и я узнала от нее, что Хосни развелся со мной, трижды произнеся формулу развода в присутствии свидетелей. Он не сообщил мне об этом, оставив меня навсегда – я не увидела его больше.
– Но почему он так поступил – ведь вы были счастливы?
– Дорогая моя, женщина возбуждает интерес в мужчине только пока он ею не завладеет. Потом она становится ему безразлична, и если она хочет удержать его, единственное средство – ребенок. Мужчины редко любят своих жен, но всегда любят своих детей. Хосни развелся со мной, потому что я не беременела. Окружающие могли усомниться в его мужской потенции.
– Что же было потом?
– На улицу Райских Дев я вернуться не могла, по-прежнему зарабатывала как танцовщица. Это была трудная жизнь, Камилия, в ней было немало унижений. Потом Хаким Рауф увидел меня в какой-то зеффа – свадебной процессии – и пригласил сниматься в кино. Он влюбился в меня, и я стала его женой – его не отпугнула моя бесплодность.
– Дядя Хаким замечательный человек.
– Никто и не знает, какой он замечательный, – сказала Дахиба. Подойдя к комоду, где она хранила белье и серебряную утварь, она достала истрепанный блокнот. – Я не только танцую, но и сочиняю стихи, – сказала она, передавая блокнот Камилии. – Многие мужчины разъярились бы, узнав, что жена сочинила такие стихи, но Рауф меня понимает. Он даже надеется, что когда-нибудь мои стихи напечатают.
Камилия перевернула желтоватые страницы и открыла блокнот на стихотворении «Приговор: ты – Женщина» и прочла:
В день, когда я родилась,
Я была осуждена.
Я не узнала обвинителей,
Не увидела судью.
Сама выдохнула свой приговор
С первым дыханием –
Ты – Женщина.
Бог обещает верующим Райских Дев,
Но не мне,–
Моему отцу,
Моим братьям,
Моим племянникам,
Моим сыновьям.
Мне небо не сулит Райских Дев, когда я умру
Когда я родилась,
Прозвучал мой приговор:
Ты – Женщина.
Дахиба сказала:
– Когда ты пришла ко мне впервые, твое лицо показалось мне знакомым. Потом ты назвала свое имя. О! Какое странное чувство я испытала! Я узнала в тебе черты моего брата, глаза и рот Амиры. Я хотела бы обнять тебя, но боялась, что ты убежишь, узнав мое имя, – я думала, что тебе рассказывали всякие ужасы о проклятой и изгнанной из рода.
Камилия покачала головой:
– Никто не рассказывал о вас, и ни одной вашей фотографии не было в альбоме.
– Для того чтобы стереть мою память… Даже Ибрахим и Нефисса должны помнить меня очень смутно.
– Наверное, на душе у вас было ужасно…
– Да, до той поры, когда я встретила моего дорогого Хакима. Быть изгнанной из такой большой семьи, знать, что ты мертва для своих близких, – это ужасно, Камилия. Много раз я желала действительно быть мертвой – до того, как встретила Хакима.
Дахиба вернулась на софу и докурила сигарету.
– Значит, Амира теперь выходит из дому?
– Да, она вышла в первый раз, когда папа был в тюрьме. Никто не знает, куда она ходила.
– Ибрахим был в тюрьме? Жизнь Рашидов за все эти годы была скрыта от меня… Зато я помню наш дом и сад, мебель и утварь. Скажи, Камилия, ты, конечно, родилась на большой кровати бабушки, с пологом на четырех колонках? А сколько семейных преданий и анекдотов я помню. – Она засмеялась. – Турецкий фонтан в саду – в него свалился дядя Салах, накурившись гашиша, и кричал, что он – золотая рыбка! А большая лестница с резными перилами! Твой отец, Нефисса и я скатывались с перил каждое утро, а твоя бабушка так сердилась! А одна ступенька внизу так скрипела!
– И при нас с Ясминой и Захарией тоже!
– А сад, где рос папирус и старые оливы?!
– Тетя Элис посадила там английские цветы и герани. Но сад прекрасен.
– А желтое пятно на стене у южного окна на кухне – в форме трубы с широким раструбом! Сколько лет этому дому, столько и историй вокруг него!
– Знали ли вы мою мать? Она умерла, дав мне жизнь.
– Нет, я ее не знала.
– Тетя, – начала Камилия, утверждая новое родство, – почему вы не восстановите отношения с уммой? Почему бы вам не пойти к ней?..
– Больше всего на свете я хотела бы воссоединиться со свое семьей, дорогая. Но мать не вступилась, когда отец изгнал меня из семьи и оскорбил последними словами. Я была девочка, а она – взрослая женщина. По справедливости она должна сделать первый шаг к примирению. О, Камилия, мне так хочется рассказывать тебе о моей молодости, расспрашивать тебя о нашей семье… Но, наверное, ты вернешься к бабушке? – Она тревожно заглянула в глаза девушки. – Мне кажется, она примет тебя, если ты порвешь со мной. А если ты останешься у меня, ты можешь навсегда лишиться бабушки.
– Бог нас с ней рассудит, а я останусь с вами. И никогда не брошу танцы, – решительно заявила Камилия.
ГЛАВА 4
Нефисса с трудом припарковала свой «фиат» – в каирском аэропорту царило смятение. Все толпились у радиоприемников. С момента нападения Израиля на Сирию Египет был в боевой готовности. Объявит ли Израиль войну Египту?
Нефисса прошла мимо радиоприемника – она торопилась встретить сына. Объявили посадку самолета из Кувейта. Нефисса увидела Омара в потоке пассажиров и кинулась к нему. Она ждала сына с нетерпением – Нефисса решила покинуть дом на улице Райских Дев, где царила Амира, а ее сорокалетняя дочь суетилась в толпе родственниц-вдов и старых дев. У Омара она будет старшей хозяйкой, будет вести дом и растить внуков. Ясмина подчинится ей – Нефисса, сопоставив свои нечаянные открытия, догадалась о тайне племянницы. Ясмина будет во всем уступать, она побоится, что Нефисса выдаст ее Омару. Омар был уверен, что жена ждет ребенка от него, а Нефисса знала, что это – ребенок Хассана аль-Сабира. Она видела, как племянница вошла в его дом. А от Омара Ясмина не могла забеременеть, потому что предохранялась – Нефисса видела в ее сумочке контрацептивы. Омар должен согласиться – матери подобает вести дом сына. Ей давно надо бы переехать к Омару, но пылкая Нефисса до сорока лет надеялась обрести поклонника и флиртовала то с американским профессором, то с английским бизнесменом. Но поклонники не имели серьезных намерений, и Нефисса примирилась с тем, что единственным романом ее жизни была ночь в гареме дворца принцессы Фаизы. Герой этого романа, голубоглазый, светловолосый лейтенант, жил в ее памяти, и даже только что, в аэропорту, ей почудились его черты в облике прошедшего мимо англичанина.
– Я рада видеть тебя дома, сын, – сказала она Омару, садясь в машину. – Ты так много времени проводишь в Кувейте.
– Но у Меня там выгодная работа, мама! Все ли у вас в порядке? Как Ясмина? Ей скоро рожать?
– Все в порядке, – ответила Нефисса, думая, как ей подступиться к сыну со своим планом. Да, Ясмина ей не опасна, ей придется принять опеку и признать старшинство Нефиссы в доме. После того как Нефисса выследила Ясмину у дома Хассана аль-Сабира, та вернулась через два часа – и в новой блузе. Она переоделась у любовника! И вскоре сообщила, что у нее будет ребенок. Омар не знал, но Нефисса узнала, что она предохранялась, – поэтому столько лет невестка не беременела!
Омар вел машину по широкому шоссе, время от времени навстречу двигались танки.
Нефисса не успела заговорить с Омаром – сын опередил ее.
– Знаешь, мама, – заговорил он. – Я скучал в Кувейте без Ясмины. После свадьбы я обращался с ней круто, но потом она стала послушной женой, и теперь мы можем стать дружной семьей. Мы будем жить в Кувейте – нефтяная компания предложила мне постоянное место.
– Как, Омар! – воскликнула растерянная Нефисса. – Ты бросишь государственную службу и уедешь из Египта?
– Но это выгодно, мама. В Кувейте я разбогатею. А семья должна быть вместе со мной.
Нефисса была в отчаянии – ее планы рушились.
– А как же я?! Омар улыбнулся:
– Будешь прилетать к нам. Повозишься с детишками, устанешь и вернешься в Каир.
«Нет, я не могу жить здесь одна, – подумала Нефисса. – Я не допущу этого».
Расставляя в гостиной цветы, Ясмина почувствовала, как шевельнулся ребенок. Скоро роды, и как жаль, что Камилия уехала из Каира – на съемки фильма в Порт-Саиде. За прошедшие месяцы только благодаря настояниям Камилии она сохранила свою тайну и не призналась отцу. Но в последнее время Ясмина и сама почувствовала, что не может нанести Ибрахиму такой жестокий удар. Он был так доволен, когда она помогала ему в приеме больных, хотел помочь ей окончить медицинское училище… А Хассан аль-Сабир ни разу не побеспокоил Ясмину с того дня.
Захра внесла большой поднос с тушеной бараниной в виноградных листьях; за ней вошли служанки с мисками салата из капусты с яйцами и с луком.
На праздник встречи Омара собрались все Рашиды, женщины смеялись и болтали, обсуждая наряды и драгоценности. Это было первое семейное торжество в доме на улице Райских Дев после мрачных дней ожидания налета «Посланцев Зари». Министр обороны Амер был теперь занят не «выкорчевыванием феодализма», а военной угрозой со стороны Израиля. Гостиная дома на улице Райских Дев по-прежнему имела нарочито бедный вид, но в ней снова звенел смех, пестрели в больших вазах цветы, стол ломился от вкусных блюд и напитков. Амира стояла у окна с Мухаммедом, который нетерпеливо высматривал машину отца, и называла ему звезды, уже засветившиеся на майском небе:
– Это Альдебаран, Спутник – он сопутствует Плеядам. А это Ригель – Нога – в созвездии Орион. Ты должен гордиться, правнук моего сердца, что многие звезды носят арабские имена, – их открыли арабы, твои предки.
– А под какой звездой ты родилась, умма?
– Под счастливой звездой! – ответила она, целуя ребенка.
В гостиную вошел Ибрахим.
– Скорее все к телевизору, Насер выступает. Президент заявил, что Египет не желает войны, но готов защитить братьев арабов.
– Европа и Америка твердят о правах Израиля, но разве палестинцы не имеют прав на свои земли? – воскликнул Тевфик.
Семья Рашидов взволнованно слушала речь Насера и последующее выступление знаменитой певицы Уль-Хассум. Она запела национальный гимн: «Моя страна, тебе одной моя любовь и сердце, Египет, Матерь всех земель, моя душа с тобой…»
Женщины заплакали, племянник Амиры Тевфик громко вскричал:
– Мы должны первыми напасть на Израиль! Старейший в роде, дядя Карим, стукнул палкой об пол и сердито проворчал:
– Уймись ты, щенок! Не надо нам войны! Божий путь – мир!
Тевфик начал спорить, но Амира строго оборвала его:
– Хватит! Нечего развязывать войну в нашем доме!
– Но как же, тетя, ведь Израиль – наш враг, – протестовал Тевфик.
– Египет, Израиль! Все мы дети пророка Ибрахима и не должны враждовать между собой.
– Израиль Не имеет права на существование, – упрямо настаивал племянник.
– Опомнись, безрассудный! Моли Бога о прощении за такие слова! Любой народ имеет право на существование.
– Я чту и уважаю вас, тетя Амира, но вы не понимаете…
– Исполнится Божья воля, не наша. Что будет – то будет, – отрезала Амира.
Заплакал маленький Мухаммед, испуганный шумом и строгим голосом прабабушки; она велела выключить телевизор и отвести детей в спальни.
– Завтра отправлю женщин в «Красный Крест» сдавать кровь, а дома будем разрезать простыни на бинты, – решила она.
В своей спальне Амира выдвинула нижний ящик комода и полюбовалась белой одеждой, приготовленной для паломничества в Мекку. Потом она достала деревянную шкатулку с драгоценностями. Часть зарытых в ожидании набега «Посланцев Зари» драгоценностей Рашиды вырыли и пожертвовали «Красному Кресту» и другим организациям на военные нужды, но в этой старинной шкатулке хранились самые ценные или памятные вещи. Амира достала жемчужное ожерелье, которое подарил ей Али после рождения Ибрахима, потом – древнеегипетский браслет из золота и ляпис-лазури, по преданию, принадлежавший Рамзесу II, фараону эпохи Исхода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58