кроме того, если Бардас Лордан сумел выбраться живым из перимадейского мешка, то скорее всего он сможет справиться и с шастелским рейдерским отрядом. О том, чтобы держать Бардаса в городе, и вопроса никогда не вставало; он не был пленником — всего лишь доставлял беспокойства и хлопоты. Горгас сделал бы для него все что угодно. Винить себя не в чем. Именно. Однако когда речь идет о семье, трудно не винить себя.
У ворот Горгаса встретил дежурный капитан.
— Мы будем готовы через час, — отрапортовал он, позвякивая кольчугой. Волосы капитана были взъерошены, под доспехами — старая рубаха с обтрепанными обшлагами.
Наверно, оторвал его от обеда, — с улыбкой подумал Горгас. — Обед, о боги, конечно, я помню, что такое обед. Это то, что бывает у других.
— Но у меня нет корабля. Как насчет того, на котором вы прибыли? — продолжал капитан.
— «Бабочка», — сказал Горгас. — Отличная мысль. Пошли гонца разыскать капитана, прикажи ему собрать команду и будьте готовы выступить через час. За один раз мы сможем взять на борт три взвода; выбери сам, кто поведет оставшиеся два, и прикажи ему самостоятельно разыскать какой-нибудь транспорт.
Горгас взглянул на небо: неподходящая погода, чтобы плыть вокруг острова. Он не знал бухты Рог, но догадывался, что провести туда сторожевой корабль будет непросто. Хотя капитан «Бабочки», похоже, человек надежный.
— Итак, — продолжал он, — когда доберетесь туда, составь для меня карту местности и выясни, знает ли кто-нибудь из твоих людей этот район. Нам неизвестно, сколько их там, и нельзя терять времени, чтобы выяснять обстановку, поэтому знание местных условий будет очень кстати.
Черт тебя побери, братишка, — сказал себе, Горгас, присев на несколько минут на крыльце, чтобы перевести дух и прояснить мозги, — ну почему беды так и следуют за тобой по пятам, словно кошка за женой фермера?
Однако где-то в глубине души, как ни странно, он испытывал определенное возбуждение, чуть ли не радость от того, что необходимо мчаться спасать брата. Когда наступали плохие времена и он ловил себя на мысли, что же он за человек, если делал такое, что делал, вынужден был делать на протяжении всех этих лет, Горгас всегда напоминал себе, что тот, кто так заботился о семье, как заботился он, не может быть по-настоящему плохим. В самом деле, если подумать, что в действительности за этим стоит? Вытащить Бардаса из огня там, в Перимадее, было благим делом; и вот теперь здесь он снова и снова делает то же самое. Да, это чего-то стоит. Спасение брата каким-то образом сводило дебет с кредитом.
Бардас и сам может позаботиться о себе, — настаивал его рациональный внутренний голос. — Не забывай, он был профессиональным солдатом, человеком дядюшки Максена, не говоря уже о тех годах, когда он зарабатывал на жизнь фехтованием. Тебе надо беспокоиться о том, оставит ли он тебе хоть нескольких врагов.
Так будет правильно, решил Горгас; и тут же вспомнил, о чем рассказывал посыльный: как некоторые фермеры попытались сопротивляться, и тут разразилась беда. Неразбериха, с горечью подумал он, и мелодрама. Ну почему люди не могут сидеть спокойно на своем месте и делать то, что им, черт возьми, сказано?
Быстро, внезапно и жестоко — приказал декан общественных работ; мгновенный ответный удар прямо между лопаток, куда они меньше всего ожидают, а затем отход и возвращение домой, пока они не поняли, что происходит. Все это выглядело довольно складно, когда декан объяснял план, но в промежутке между «тогда» и «сейчас» что-то случилось, и все пошло не так.
Магистр Ренво, командир сконской тактической группы, присел на упавшее дерево и лезвием алебарды счистил с подошвы сапога налипшую грязь. Может, во всем виновата погода, а может, то, что их бросили на операцию, как только известия о катастрофе в Примене дошли до Капитула, и времени на подготовку и планирование не оказалось. Возможно, в том была его вина. Впрочем, не столь важно. Единственное, что сейчас важно, это выпутаться из сложившегося положения, пока дела не зашли настолько далеко, что Джуифрез Боверт будет выглядеть по сравнению с ним сущим гением стратегии.
— Девять убитых, — доложил сержант-знаменщик совершенно спокойным голосом, — четверо раненых, один из них тяжело, трое других поправятся.
Ренво кивнул; это было лучше, чем он ожидал. У него в строю все еще шестьдесят пять человек, предположительно готовых к бою.
— Построиться! — приказал он и встал, скривившись от боли. — С меня достаточно. Мы возвращаемся.
Дождь перестал, и на небе даже появилось несколько голубых прогалин, похожих на мусор, плавающий на воде после шторма. Немножко тепла, чтобы высушить их промокшую одежду, а может, даже подсушить грязь, чтобы каждый шаг не казался таким мучительным; немножко тепла и солнца — и, возможно, все предстанет в более привлекательном свете. Еще сохранялся шанс, что удастся одним рывком выскочить из этой беды, и тогда уже завтра в это же время они будут дома, в Шастеле.
При условии, конечно, что баркасы целы и не пойдут на дно моря на обратном пути. А впрочем, жизнь любого человека неуверенно покоится на хрупком ложе предположений, зажатом между надеждой и страхом, подобно тонкой обшивке корабля; так, во всяком случае, ему говорили в Монастыре. Сейчас это звучало и неуместно красноречиво, и устрашающе справедливо. Вот она, польза первоклассного образования.
Уходить тем же путем, каким пришли? Ему эта мысль не нравилась. Ренво отлично отдавал себе отчет в том, что безнадежно выбился из графика; непогода и неожиданное сопротивление об этом позаботились. Вооруженные силы Сконы состояли главным образом из легкой пехоты и лучников, которых можно быстро мобилизовать и перебрасывать. Теоретически это не должно было вызвать проблемы, поскольку два взвода обученной и дисциплинированной тяжеловооруженной пехоты вполне способны подавить сопротивление. Однако день почему-то оказался неудачным для битвы. Будучи человеком образованным и членом сравнительно хорошей семьи «бедняков», Ренво не верил в удачу, однако ему преподавали основы действия Принципа, который, насколько он понял, являлся не чем иным, как удачей в легкомысленной шляпке. Итак, сегодня Принцип ему не сопутствовал, так что разумно было бы возвращаться иным путем, тем, который на его карте помечен красной надписью «Альтернативный маршрут». К тому же мысль о том, чтобы снова брести через мрачные, а теперь и жутковатые деревни, была Ренво просто противна. Он поискал в промокшем вещевом мешке карту и наткнулся на холодный, липкий комок сыромятной плети, которая уже начала разбухать. Пока солдаты строились, Ренво разложил карту на пне и попытался хоть как-нибудь в ней разобраться.
По воле удачи (или Принципа) красные чернила оказались несколько водоустойчивее, нежели черные, и Ренво сумел проследить линию альтернативного маршрута, проведя по ней пальцем. Если он там, где ему кажется (еще одно допущение легло на хрупкое ложе), то эта тропа проходит над главной дорогой, по которой они прибыли, под кромкой горной гряды, вьется вверх и огибает еще одну золотушную деревеньку, а затем спускается к плацдарму их высадки в маленькой бухте. Ренво кивнул, стряхнув капли дождя из протоки, образованной загнутым швом его забрала; они упали на карту, образовав красные кляксы. Впрочем, в приметы он тоже не верил.
Ноги Ренво болели, поскольку промокшие носки превратили пятки в мучительные волдыри. Шов на левом сапоге начинал натирать, а удар стрелы в левый нащечник так вдавил металл, что шлем больно царапал прямо за ухом всякий раз, когда Ренво поворачивал голову. От дождя волокна рукоятки алебарды поднялись, и под ногтем засела заноза.
Ренво отдал приказ выступать. На протяжении двадцати минут какая-то старая, сумасшедшая собака преследовала их, с диким лаем бегала вдоль колонны, отскакивала, прижимая уши, словно уворачивалась от некоего воображаемого нападения; однако ни у кого не было ни сил, ни желания ударить ее. В конце концов псина потеряла к ним интерес и улеглась в грязную лужу, высунув язык и яростно виляя хвостом, как будто увидела что-то невероятно захватывающее.
Вторая деревня выглядела почти так же, как первая, за исключением того, что там не было никаких лодок. Сор на главной улице состоял главным образом из поломанных ивовых плетней, вдребезги разбитой ветхой тележки, трех-четырех распоротых мешков с зерном, перебитых горшков да нескольких тел. Солдаты пытались разломать и плуг, но тот оказался слишком крепким; на оглоблях и рукоятках виднелись следы от ударов алебардами, и только. В нескольких ярдах от перевернутой телеги с углем лежало тело солдата без шлема, с раной на темени от топора или мотыги.
По крайней мере дождь кончился. Бардас Лордан скинул капюшон на плечи и закатал мокрые рукава выше локтей. Дальше идти по следу не имело смысла. Он сел на дно перевернутой телеги и вытащил из кармана яблоко, которое подобрал по дороге.
Пока никаких признаков мальчика, во всяком случае — среди трупов, не было. Лордан нахмурился. Он послал мальчишку поднять тревогу, чтобы люди сумели скрыться, но у них, видимо, не получилось. Что ж, если его нет среди убитых, то логично было бы предположить, что он еще жив. Лордан несколько раз откусил от яблока, которое оказалось маленьким и кислым, а остальное отшвырнул.
Совсем рядом что-то шевельнулось. Бардас на мгновение замер и прислушался, потом спрыгнул, сделал несколько шагов, обогнул телегу, остановился и схватил того, кто сидел под ней.
— А я тут думаю, куда это ты делся? — Мальчик узнал его и перестал извиваться. — Видно, так уж мне на роду написано: выуживать тебя из-под телег посреди бойни.
— Я думал, вы — это они, — проговорил мальчишка, вставая. Он был весь в грязи. — Я пытался им рассказать, но никто не слушал.
Бардас Лордан покачал головой.
— Замечательно. Что ж, кажется, их нет, однако я не думаю, что здесь стоит оставаться. Мы можем вернуться домой, а можем уйти в горы, просто на всякий случай. Как считаешь?
— Я? — Мальчик пожал плечами. — Не знаю.
— Прекрасный из тебя помощник. Ладно, идем домой. Наверное, лучше всего вернуться по дороге к Бриоре, а оттуда срезать, если они ускоренным маршем возвращаются домой. Кстати, ты как?
— Отлично, — ответил мальчик. — Я дал им луки и стрелы, как вы велели…
Лордан нахмурился.
— Мне не следовало этого делать. Плохая мысль. Думаю, все и заварилось, когда они начали стрелять.
— Более или менее. Я хочу сказать: солдаты ломали вещи и били деревенских, но когда те стали в них стрелять, то они прямо как с ума посходили. Начали убивать людей, и несколько человек убежали из деревни, а другие попытались вмешаться и удержать солдат; а те схватили эту девочку и бросили ее в колодец в Бриоре, а потом одна женщина попыталась удержать солдата, который это делал, а они отрубили ей руки, прямо как ветки на дереве. И она просто стояла, а они ушли и оставили ее. Как будто они боялись ее больше, чем она их.
— Идем, — проговорил Лордан. — Говорю тебе, не стоит здесь оставаться дольше, чем необходимо.
— Думаю, скоро подоспеет армия, — сказал мальчик, когда они отшагали по дороге с полмили. — И тогда будет настоящее сражение.
Лордан пожал плечами.
— Возможно. Но, полагаю, если армия прибудет вовремя, их попытаются окружить и заставить сдаться. А если они приплывут морем, то затопят баркасы, чтобы солдаты не смогли уйти. — Он улыбнулся. — Да они и сами об этом позаботились; когда разбили лодки в Бриоре.
— Если они сдадутся, что с ними сделает армия? Их повесят? Я бы повесил.
Лордан отрицательно покачал головой:
— Сомневаюсь. Если ты убиваешь пленных, то враг перестает сдаваться, и тогда каждый раз приходится сражаться до последнего, а это глупо. В войне главное не уничтожить людей, а победить.
Мальчик кивнул.
— Когда вы были солдатом, вы многих убили? — спросил он.
— Нет, не очень.
— А вы победили?
— Сам знаешь, что нет. Мальчик подумал.
— Вы победили, когда бились с теми людьми. В ночь, когда пал Город. Я сам видел.
— Правильно. Но ведь я тогда как бы защищал Город. Более сокрушительного поражения и вообразить нельзя.
Мальчик снова подумал.
— Если бы у вас было побольше людей и кто-то не открыл бы ворота, вы бы победили, — заявил он. — Так что на самом деле это не был честный бой.
— Благодарю, — сказал Лордан. — Прямо гора с плеч. Они прошли поворот на Бриору, и дождь зарядил вновь.
У мальчика не было капюшона, поэтому они остановились и подыскали более или менее подходящий.
— Это воровство, — определил мальчишка, завязывая бечевку под подбородком. — Разве нет?
— Или мародерство, — ответил Лордан. — Хотя мародерство больше касается золота и драгоценностей. А когда речь шла о полезных вещах, мы называли это реквизицией.
— Ага. И тогда все в порядке. Правильно?
— Правильно, если никто не видит. Слушай, если это тебя так беспокоит, то выброси капюшон.
— Но тогда я промокну, — возразил мальчик.
Они обошли деревню стороной и снова выбрались на дорогу. Мертвый алебардщик лежал на прежнем месте; потоки дождя нанесли со склона горы мелкозема, который слегка присыпал волосы солдата, словно гора спешила похоронить покойника. Мальчик молча перешагнул через тело.
В эту сторону идти, конечно, было труднее, поскольку почти все время впереди был подъем, а дорога от дождя стала скользкой. Пройдя милю, они остановились отдохнуть.
— Они нашли дом? — спросил мальчик.
— Прошли мимо, — ответил Лордан. — Нам повезло. — Мальчик кивнул.
— Если бы они попытались разрушить дом, вы бы стали с ними драться?
— Ни в коем случае, — сказал Бардас Лордан. — Их семьдесят пять, а я один.
— Ага. Вы поэтому не пошли в деревню и не попробовали помочь? Вы могли бы посоветовать им, что надо делать.
Лордан нахмурился.
— Глупо. Что им надо было сделать, так это убраться из деревни, пока солдаты не уйдут. К тому же нас ни эти люди, ни их война совершенно не касаются. Только идиоты вмешиваются в чужие ссоры.
Мальчик взглянул на него.
— Раньше вы вмешивались, — сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59