Более реалистичной представлялась ситуация, когда дюжина хорошо обученных лучников могла бы перебить весь этот отряд почти мгновенно на любом прямом участке дороги, которая ведет вверх на открытое плато; будь у него две дюжины копейщиков, чтобы построить их вокруг вон той опушки среди кустарника и перекрыть ту козлиную тропу, ведущую вниз к берегу по другой стороне… но у него их не было, что, вероятно, и к лучшему. В конце концов, это не его дело; они могут разрушить его дом, но могут и не разрушить, если их цель состоит в том, чтобы сжечь деревню. Вся штука в том, что он не местный и вправе не вмешиваться в подобного рода вещи. В этом-то и прелесть того, чтобы быть не местным.
Бардас сидел тихо, дожидаясь, когда солдаты уйдут. С точки зрения логики, им не было никакого смысла приближаться к его дому, если они направлялись к деревне; это было бы потерей времени, может, того самого времени, чтобы известие об отряде достигло деревни или даже ближайшего сторожевого поста. (Бардас знал, что деревня уже предупреждена, а никакого сторожевого поста, кроме столицы Сконы, здесь нет, однако, возможно, они этого не знали.) Даже если солдаты и начнут рыскать по округе, то какой вред смогут нанести? Соломенная крыша слишком мокрая, чтобы загореться, а терять время на то, чтобы разрушать дом при помощи веревок и бревен, они не захотят, да и кто в здравом уме станет сносить столярную мастерскую? Рубанки, стамески и скобели не значатся у мародеров среди самых вожделенных предметов. Нет, как только они убедятся, что поблизости никого нет, то двинутся дальше.
Но даже после того, как Бардас пришел к выводу, что солдаты ушли, он лежал неподвижно — если их уже нет, то через четверть часа их тоже не будет, — завернувшись в плащ, под неожиданно добротным прикрытием большого, развесистого верескового куста. Как бы то ни было, дождь становился сильнее, с моря поднимался ветер. Бардас мог бы провести здесь целый день. Что, кстати, весьма разумно в данных обстоятельствах. С другой стороны, ему было ужасно скучно. Бардас встал, отряхнул с рук и ног прилипшие веточки куманики и осторожно выбрался из зарослей.
Первое, что Бардас увидел, было отрадное отсутствие дыма со стороны его жилища. Бочка пива, вспомнил он; почти новая бочка с вполне сносным пивом в среднем доме, которое два дня назад они отцедили и запечатали бочку. Солдаты чувствуют запах пива на огромных расстояниях, даже когда ветер дует в противоположную сторону; собственно, это, вероятно, даже не запах, а нечто более тонкое, напоминающее метафизические субстанции, которыми так увлекался его друг Алексий. Скорее всего с бочкой можно распрощаться. С другой стороны, если они занялись пивом, то им не до разрушений.
Сочетание дождя, грязи и военных сапог оставило такой след, который различил бы и слепой. Бардас шел по нему от дорожки на вершине хребта до своих ворот, мимо которых — о радость! — он продолжался, никуда не сворачивая, по склону холма прямо к деревне. Наверное, офицер все же разобрался в карте, а может, они даже не заметили тут никаких построек; ведь они довольно хорошо заслонены скалами и разросшейся крапивой, которую Бардас вот уже месяц собирался выкосить. Хорошо, что не успел. Да здравствует небрежное ведение хозяйства.
Сейчас надо пойти домой, подумал Бардас. Правда, скорее всего они еще появятся позже, возвращаясь той же дорогой; хотя вряд ли решат остановиться тут на обратном пути, когда выполнят работу и будут спешить скрыться. Мне надо пойти домой и, может, даже заняться какой-нибудь работой. У меня здесь нет родственников, так что зачем кому-то меня тревожить?
Вместо этого он направился по узкой и плохо протоптанной тропинке через скалы, которая коротким, но трудным и опасным путем выводила к деревне. По этой тропе он давно уже не ходил, и она заросла разными ветками, приходилось продираться или подлезать. Черт тебя подери, Природа, почему ты никогда не оставляешь все как есть? — раздраженно думал Бардас, преодолевая ветви рябины, упавшей поперек тропы. — Рябина? Для лука не годится. По крайней мере он мог быть уверен, что никто этим путем сегодня не проходил, а поскольку тропка бежала по самому гребню гряды, его не видно с основной дороги. Может, это и не так разумно, как оставаться дома, но и не настолько опасно.
Когда Бардас обошел острый выступ у подножия Часовни, большой скалы на том конце деревни, который был ближе к морю, он наткнулся на мертвое тело. Алебардщик, лежавший лицом в грязи и со стрелой, торчавшей из уха, — одна из его, заметил Бардас, эту партию он сделал с нестандартными белыми гусиными перьями и задешево продал в деревне. Алебарда солдата исчезла; его также несколько раз пырнули в спину, крови не было — просто кто-то хотел убедиться, что человек мертв, или вымещал злобу на трупе. Шлем тоже отсутствовал, но это понятно. Будь на нем шлем, его бы не застрелили.
Значит, внизу, в деревне, был бой. Бардас нахмурился. Местные никогда не казались ему людьми воинственными, которые жаждут поймать конокрада или устраивают засады на мародерствующих пиратов. Очень немногие люди кровожадны, это Бардас знал по собственному опыту; в прежние времена, когда он сам участвовал в рейдах и жег стойбища жителей равнин, дабы обеспечить безопасность Города, он прекрасно понял, как люди реагируют на подобного рода вещи. Как правило, они убегали; иногда далеко, чаще бегали кругами, словно утки в птичнике, когда туда заберется лиса. Те, кто не убегал, прятались, и иногда это было правильно, а иногда нет. Порой они просто стояли и смотрели, порой кричали и плакали или пытались заговорить с тобой, чтобы убедить уйти. Одно они делали крайне редко — дрались; вероятно, потому что в большинстве своем люди, на каком-то врожденном уровне, не так глупы. А если они и дрались, то некий глубинный инстинкт выживания заставлял их не убивать врага, потому что если что-нибудь и способно наверняка разъярить отряд рейдеров, так это гибель товарища.
Не знаю, — сказал Лордан самому себе, перешагивая через тело, — может, эти люди просто не знают о таких вещах.
Сейчас, во всяком случае, разумнее всего пойти домой, положить в мешок кое-какую еду и сухую одежду и отправиться в горы, пересидеть там денек в каком-нибудь из заброшенных фермерских домов.
Вместо этого Бардас обогнул угол и направился вниз к деревне. Там творилось черт-те что. Валялось несколько тел, но по большей части разрушения были обычные, того рода, какие бывают после наводнения или бури, то есть значительно меньшие, чем способны вызвать человеческие существа. Наверное — что вполне понятно, принимая во внимание недавно пережитое ими, — рейдеры выместили свою ярость главным образом на деревенских лодках, маленьких суденышках из ясеня, обтянутого кожей, способных противостоять самым яростным вспышкам раздражения, которые обрушивало на них море. К несчастью, большую их часть вытащили на деревенскую площадь, чтобы смазать кожу дурно пахнущим жиром, который народ Сконы изготавливал из свежеснятых овечьих шкур. Жир выдерживался все лето и сейчас был готов, так что запах сала и дубильной жидкости вился над островом, словно туча комаров. Теперь здесь не осталось ни одной целой лодки, и щепки рангоутов вперемешку с кусками кожи валялись повсюду, втоптанные в грязь, будто сухие листья.
С полдюжины рыбаков лежали среди разбитых лодок, повалившись в таких позах, какие не может принять ни один живой, и то тут, то там Лордан находил стрелы — кто-то вышел из себя, кинулся в дом, схватил свой лук и начал стрелять из окна. Вот лежит женщина средних лет с мешком муки в руках и стрелой в спине, а вот — старик с расколовшейся, как каштан, головой. Вот толстая молодая девушка со все еще торчащей из груди алебардой, а в нескольких футах от нее — человеческая рука, безжалостно отрубленная по локоть; для этого понадобилось два, а то и три удара, и Лордан ясно представил себе, как человек защищается от ударов расходуемой частью своего тела, покуда нападающий, наверно, не решает, что с него достаточно, и позволяет несчастному убежать. Вот валяется мертвая курица, почти разрубленная пополам, и собака с рассеченным животом, а вот козел с длинным порезом на боку от лопатки вдоль ребер до самой спины; когда Лордан подошел, козел поднял голову и продолжал жевать. Дальше лежал мертвый алебардщик — абсолютно мертвый, — который, судя по всему, попался в руки двум или трем фермерам с ножами и топорами; а тут упал навзничь в навозную жижу один из этих фермеров, зажав в руке маленький топор, с запекшимся красным пятном на груди рубахи.
Скорее похоже на драку, а не на бой, — с осуждением подумал Лордан; в том, что ситуация вышла из-под контроля, виноват офицер. — В свое время мы с такими вещами справлялись лучше; хотя равнинные жители, конечно, к рейдам были приучены и знали свое дело не хуже нас.
Тут солдаты пытались поджечь дом, судя по всему, несколько раз, и неудача не улучшила им настроение. Как и то, что один из их людей был застрелен, так как они чуть ли не полностью уничтожили дом, который не сумели спалить, а заодно и двух человек, находившихся в нем. Чуть дальше по улице Лордан наткнулся на живого, но едва-едва; по золотистой ленте вокруг шлема он узнал в нем сержанта, который отдавал команды на берегу. Сержант ухитрился опереться на стену дома и вытащить стрелу из груди, однако кто-то не поленился подойти к нему, чтобы перерезать горло, хотя сделал это плохо. Пока Лордан рассматривал его, сержант попытался что-то сказать. Лордан решил, что ничем помочь уже не сможет, покачал головой и двинулся дальше, как будто прошел мимо малоубедительного нищего на перекрестке. Тут он достиг конца главной улицы. Вокруг было очень тихо, если не считать шума дождя. Башмаки промокли насквозь, и Лордан с отвращением пошевелил пальцами ног. Сейчас бы пойти домой и переодеться в сухое, пока не подхватил смертельное воспаление легких.
Вместо этого Лордан направился по следу рейдеров, ведущему в соседнюю деревню.
Не самый лучший день для короткого, однако хлопотного перехода от Шастела до Сконы. Горгас Лордан, вообще-то хороший моряк, и тот несколько позеленел и немного пошатывался, когда сошел по доске со сторожевого корабля «Бабочка» и с радостью ощутил под ногами Торговый причал.
Горгас Лордан всегда был рад возвращению домой, но на этот раз прямо-таки физически чувствовал облегчение, ощущал, как кровь растекается по затекшим ногам. Горгас провел несколько более неприятных, чем обычно, дней в стане гектеморов, участвовал в непредусмотренном бою и привез с собой проблемы, которые, как он подозревал, могут оказаться весьма затруднительными.
Одна из этих проблем ночью изо всех сил норовила умереть прямо у него на глазах. Сравнительно легкая рана магистра Джуифреза сильно воспалилась, и несчастного била совершенно мелодраматическая лихорадка. Полевая хирургия с применением раскаленного ножа, неразведенного спирта и припарок из свежевыпеченного хлеба не дала ему умереть, однако выглядел магистр ужасно, и, казалось, собственная жизнь интересовала его не больше, чем Горгаса — религиозная поэзия Коллеона. Впрочем, это и понятно: человек, который умудрился так провалить возложенное на него государством поручение, вполне мог решить, что с него довольно. Но какому бизнесмену понравится, когда вдруг умирает его товар; посему едва «Бабочка» пришвартовалась, послали гонца за врачом. Такая роскошь, как смерть, не позволялась пленникам Банка Сконы.
Когда раненого унесли санитары, Горгас закинул на плечо вещевой мешок и зашагал вверх по променаду. Не успел он отойти далеко, как рядом с ним остановился посыльный и дернул за рукав.
— Срочное сообщение, — выпалил мальчишка, даже не переведя дыхания. — Вражеский рейдерский отряд высадился в горах недалеко от мыса Рог. Они сожгли деревню и перебили всех жителей. Директор желает, чтобы вы выступили туда как можно…
— Мыс Рог, — повторил Горгас. — Ты уверен? — Мальчик кивнул.
— Там живут мои двоюродные братья, — сообщил он, словно это могло быть решающим доказательством. — Похоже, деревня, которую они спалили, это Бриора; она на самом мысе, прямо когда спустишься с горы у Рог-скалы. Они, наверно, высадились в бухте.
Горгас нахмурился.
— Никогда там не был. Откуда ты все это взял?
— Паренек прибежал оттуда, он видел, как все случилось. Перед тем как прибежать сюда, я говорил с ним. Они собирались послать кого-нибудь еще, а тут появился ваш корабль.
— Ну что ж, тогда не стоит жалеть. А парнишка говорил, сколько человек?
Посыльный потряс головой.
— Только что их много, наверное, больше сотни. — Он остановился, чтобы утереть капли дождя, струйкой стекавшие ему в глаза по прилипшей ко лбу челке. — Он сказал, настоящие солдаты, в доспехах. Некоторые из деревенских пытались с ними драться, и тогда рейдеры разозлились и начали крушить все подряд.
Горгас глубоко вздохнул.
— Ладно, вот что мы сделаем. Беги в Банк и передай директору, что я уже выступаю и беру пять взводов Десятой роты, которая стоит наготове здесь, в порту. Скажи, что я хочу, чтобы всю Седьмую подняли и послали вслед за мной как можно быстрее. После этого жди меня у ворот портовой казармы… знаешь, где это? — Мальчик кивнул. — Мне понадобится проводник, а ты, похоже, дорогу знаешь. Справишься?
— Еще бы! — усмехнулся мальчишка.
— Ну хорошо. Смотри ничего не перепутай.
К счастью, команда Горгаса, приплывшая с ним на «Бабочке», по большей части еще околачивалась в порту. Он подозвал одного из посыльных и велел собрать людей, а другого посыльного отправил в казарму с приказом о мобилизации и сообщением, что скоро прибудет туда сам.
Деревня Бриора, около мыса Рог. Быстро шагая к казарме, Горгас старался не думать об этом. Я знал, что нельзя позволять ему вот так слоняться; если с ним что-нибудь случится… Рациональная часть мозга подсказывала, что это чистый вздор. Не было никакого повода предполагать, что тыловая территория вокруг мыса Рог является опасным местом;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59