— Как ты сюда попал? — спросила она.— Стас привез.Она нахмурилась.— Стас? Я слышала, что он тебя и на радио привозил. Я же говорила тебе, что он провокатор. Сегодня он зашел слишком далеко…— Ты меня помнишь? — спросил Аркадий.— Разумеется, помню.— Сдается, что нет.Ирина вздохнула. Даже себе он показался жалким.— Конечно, я тебя помню. Просто много лет о тебе не вспоминала. На Западе все по-другому. Мне надо было на что-то прожить, найти работу. Встречала множество разных людей. Жизнь стала другой, я сама стала другой.— Не оправдывайся, — прервал ее Аркадий.Судя по ее объяснению, они словно два слоя земной коры, движущиеся в противоположных направлениях. Она говорила спокойно, логично, не сомневаясь в своей правоте.Ирина спросила:— Надеюсь, я не очень навредила твоей карьере?— Самую малость.— Ты так меня расстроил. Не стоит этого делать, — сказала она, хотя по ней это было незаметно.— Не буду. Слишком на многое надеялся. Возможно, воспоминания подвели.— По правде говоря, я тебя почти не узнала.— Неужели так хорошо выгляжу? — спросил Аркадий.Жалкая шутка.— Слышала, что дела у тебя идут хорошо.— Кто тебе сказал? — спросил Аркадий.Ирина прикурила сигарету от сигареты. «Почему русским надо непрерывно дымить?» — подумал Аркадий. Она пристально глядела на него сквозь колеблющиеся волны дыма. Лицо ее было обрамлено шелковистыми волосами. Он представил ее в своих руках. Это не было игрой воображения, это было воспоминание. У него сохранилось ощущение прикосновения ее щеки, ее нежного лба.Ирина передернула плечами.— Макс был мне другом и опорой много лет. Я так рада снова его видеть.— Вижу, что он здесь пользуется популярностью.— Неизвестно, почему он вернулся в Москву. Тебе он помог, так что у тебя нет причин жаловаться.— Лучше бы я был здесь, — сказал Аркадий.«А что, если встать и пересечь комнату? — подумал он. — Если подойти и просто дотронуться до нее? Станет ли это прикосновение мостом между прошлым и настоящим»? «Нет», — было написано на ее лице.— Поздно. Ты не пошел за мной. Все живущие здесь русские либо эмигрировали, либо перебежали. Ты не сделал ни того ни другого.— КГБ предупредил…— Я бы поняла, если бы ты остался на год или два, но ты остался навсегда. Ты оставил меня одну. Я ждала в Нью-Йорке — ты не приехал. Я поехала в Лондон, чтобы быть ближе, — ты не приехал. Когда я узнала, где ты, то оказалось, что ты занимаешься точно тем же, чем и раньше, — служишь полицейским в полицейском государстве. Теперь наконец ты приехал, но не за тем, чтобы видеть меня. Ты здесь для того, чтобы кого-то арестовать.Аркадий начал было:— Я не мог приехать без…Ирина прервала его:— Думаешь, я тебе помогу? Как вспомню о том времени, когда действительно хотела тебя видеть, а тебя не было… Слава Богу, был Макс. И Макс, и Стас, и Рикки — все они так или иначе имели мужество бежать — переплыть, уехать, выпрыгнуть из окна, но бежать. Ты на это не пошел, поэтому не имеешь никакого права никого из них осуждать, расспрашивать их о чем-либо и даже просто быть сейчас с ними. А что до меня, так ты умер.Она прихватила пачку сигарет и вышла. В кухню, пританцовывая и напевая какую-то мелодию, вернулся Томми. Ноги его не слушались. На голове была немецкая каска. В каске — дырка.Аркадию было знакомо это настроение. 21 Банк «Бауэрн-Франкония» располагался в старинном баварском дворце, сложенном из известняка и покрытом красной черепицей. Внутри все было сплошь отделано мрамором и темным деревом. Слышалось сдержанное гудение компьютеров, вычислявших непостижимые простому смертному процентные ставки и обменные курсы. Когда Аркадия поднимали в лифте и вели по коридору с вычурными лепными украшениями, он испытывал робость, словно переступил порог церкви с незнакомыми ему обрядами.Шиллер держался напыщенно. Он сидел за столом неестественно выпрямившись. На вид ему было лет семьдесят. Ясные голубые глаза, розовое лицо. Серебристые волосы, зачесанные назад, открывали узкий лоб. Из кармашка темного костюма, какие носят банкиры, выглядывал кончик льняного носового платка. Рядом с ним стоял загорелый белокурый молодой мужчина в легкой куртке и джинсах. Голубые глаза и выражение сдерживаемого высокомерия придавали ему сходство с пожилым господином Шиллером.Шиллер внимательно прочел письмо, напечатанное Аркадием на бланке Федорова.— Значит, так выглядит старший советский следователь? — сказал он.— Боюсь, что так.Аркадий предъявил удостоверение. Раньше он не обращал внимания на потертые углы и трещины на сгибе. Держа красную книжечку на расстоянии вытянутой руки, Шиллер разглядывал фотографию. Даже побрившись, Аркадий ощущал, что одежда на нем выглядела так, словно он, прежде чем одеться, посидел на ней. Он боролся с желанием разгладить мятую складку на брюках.— Петер, проверь, пожалуйста, — обратился Шиллер к белокурому мужчине.— Не возражаете? — спросил тот Аркадия с вежливостью, с какой обращаются к подозреваемому.— Пожалуйста.Петер включил настольную лампу. Когда он нагнулся к свету, низ куртки приподнялся, обнажив пистолет в кобуре.— Почему Федоров не приехал с вами? — спросил Шиллер Аркадия.— Он просит извинить его. Утром у него группа служителей церкви, потом — исполнители народных песен из Минска.Петер вернул удостоверение.— Не возражаете, если позвоню?— Разумеется, нет, — ответил Аркадий.Петер стал звонить, а Шиллер не спускал глаз с посетителя. Аркадий поднял глаза. На потолке на небесно-голубом фоне были изображены упитанные херувимы с крошечными крылышками. Стены цвета дрезденской лазури придавали помещению мрачноватый вид. На стенах вперемешку с гравюрами висели написанные маслом портреты банкиров нескольких поколений. Казалось, что этих добрых бюргеров сначала бальзамировали, а потом уже увековечивали на холсте. На полке покоились расположенные по годам тома международных договоров, а под хрустальным колпаком стояли бронзовые часы с вращавшимся вокруг оси маятником. Аркадий заметил черно-белую фотографию с изображением обгоревшего остова здания. В кирпичные стены краями упиралась провалившаяся крыша. На переднем плане среди груды обломков стояла ванна с краном. Рядом — сбившиеся в кучку люди в серой одежде перемещенных лиц.— Интересный снимок банка, — заметил он.— Это действительно банк, — ответил Шиллер. — Наше здание после войны.— Поразительное впечатление.— Большинство стран уже оправились от удара, — сухо заметил Шиллер.Наконец Петер до кого-то дозвонился.— Алло! — он заглянул в письмо. — Федоров у себя? Где его можно найти? Не скажете ли точно когда? Нет-нет, благодарю, — он положил трубку и кивнул Аркадию: — Группы религиозных деятелей и певцов.— Федоров занятой человек, — подтвердил Аркадий.Шиллер сказал:— Ваш Федоров идиот, если он думает, что банк «Бауэрн-Франкония» считает себя обязанным расследовать деятельность немецкого подданного. И только кретин может представить себе, что «Бауэрн-Франкония» пойдет на сделку с советским партнером.— Таков уж Федоров, — согласился Аркадий, словно чудачества атташе вошли в легенду. — Меня лишь просили разобраться в этом деле без особой огласки. Насколько я понимаю, банк совсем не обязан помогать.Шиллер ответил:— У нас нет никакого желания помогать.— Я тоже не вижу в этом необходимости, — согласился Аркадий. — Я говорил Федорову, чтобы он информировал министерство и предал дело огласке: привлек Интерпол, передал дело в суд — чем больше гласности, тем лучше. Только так можно защитить репутацию банка.— Доброе имя банка можно защитить, попросту вычеркнув его из докладных записок о Бенце, — сказал Шиллер.— Правильно, — согласился Аркадий. — Но учитывая сложившееся в Москве положение, никто в консульстве не осмеливается взять на себя такую ответственность.— Вы бы взяли? — спросил Шиллер.— Взял бы.— Дед, хочешь моего совета? — спросил Петер.— Разумеется, — ответил Шиллер.— Спроси, сколько ему надо, чтобы он оставил банк в покое. Пять тысяч марок? Если он заодно с Федоровым, десять тысяч? Все эти расспросы о «ТрансКоме», Бенце и «Бауэрн-Франконии» для отвода глаз. Я смотрю на него и знаю, что он лжет. Нюхом чую. Это же чистый рэкет, им нужен выкуп. Предлагаю обзвонить другие банки и выяснить, обращались ли к ним Федоров и Ренко со своей историей о совместных предприятиях и расследованиях. Надо немедленно позвонить генеральному консулу, заявить официальный протест, а затем пригласить адвоката. Ну как?Тонкие губы банкира были не способны даже изобразить улыбку. Хотя глаза смотрели молодо, взгляд был твердый. Шиллер разглядывал Аркадия, как мелкую монету.— Согласен, — сказал он. — Вероятно, ты никогда в жизни не встречал ничего более похожего на правду. С другой стороны, Петер, ты ни разу не встречал советского банкира. Никаких сомнений, что банк не знает и никоим образом не имеет отношения к утверждениям лица, на которое ссылается советское консульство. Разумеется, мы не считаем себя обязанными чем-либо помогать консульству. Однако…Он замолчал, задумавшись. Затем собрался с мыслями и поглядел на Аркадия.— Банк не будет участвовать в расследовании, номой внук Петер из чистой любезности к «Бауэрн-Франконии» вызвался помочь вам, на строго доверительной основе, конечно.Возмущение, написанное на лице Петера, сменилось на кислое выражение готовности.— На неофициальной основе, — сказал Петер.— Каким образом вы можете помочь? — спросил Аркадий.Петер показал удостоверение, выглядевшее намного элегантнее того, что предъявил Аркадий: настоящая кожа, золотое тиснение, цветная фотография одетого в темно-зеленую куртку и фуражку лейтенанта мюнхенской полиции Шиллера Петера Кристиана. Такой сюрприз превосходил все расчеты Аркадия. Правда, он попал в собственную ловушку, потому что, откажись он от предложения, немцы будут звонить в консульство, пока не доберутся до Федорова.— Сочту за честь, — промолвил Аркадий.Полицейская машина Петера Шиллера представляла собой бело-зеленую «БМВ» с радиотелефоном под приборной доской. Синяя «мигалка» лежала на заднем сиденье. Петер сидел с пристегнутым ремнем безопасности и всегда сигналил, уступая путь велосипедистам, сошедшим со своей дорожки, или минуя пешеходов, послушно ожидающих, когда загорится зеленый свет, хотя в пределах видимости не было ни одного автомобиля. При этом он, казалось, с радостью переехал бы всякого, кто пошел бы на красный.— Держу пари, что радиотелефон включен, — сказал Аркадий.— Конечно.Вопреки здравому смыслу, Аркадию не хватало смертельной гонки Яака и самоубийственных бросков московских пешеходов. Петер выглядел так, словно для поддержания формы он ежедневно вместо штанги поднимал молодого бычка. Куртка на нем была желтого цвета. Аркадий заметил, что желтый цвет всех оттенков был самым популярным в Мюнхене.— Ваш дед хорошо говорит по-русски.— На Восточном фронте научился. Был там в плену.— У вас тоже неплохой русский.— Считаю, что все полицейские должны его знать, — ответил Петер.Они ехали в южном направлении, в сторону двух шпилей на Фрауенкирхе в центре города. Петер переключил передачу, чтобы пропустить чистенький, как игрушечка, трамвай. «Чтобы загореть так, как Петер Шиллер, нужно приложить немало усилий, — подумал Аркадий. — Лыжи зимой, плавание летом».— Ваш дед сказал, что вы вызвались нам помочь. В чем именно? — спросил он.Прежде чем ответить, Петер дважды невозмутимо на него посмотрел.— Борис Бенц среди преступников не числится. Фактически мы знаем только, что, согласно данным службы регистрации автомашин, у Бенца светлые волосы, карие глаза, что родился он в 1955 году в Потсдаме и что он не носит очков.— Женат?— На Маргарите Штейн, советской еврейке. Данные на нее?— Для начала хватит медицинских данных, данных об уплате налогов, месте работы и о прохождении военной службы.— Потсдам находится, вернее, находился в ГДР. Понимаете ли, теперь мы все в одной Германии, но многие восточногерманские документы еще не перевезли в Бонн.— А как насчет телефонных разговоров?— Тс-с… Законом запрещена запись телефонных разговоров без решения суда. У нас здесь законы строгие.— Понятно. Кроме того, есть таможенный контроль. Вы у них не наводили справки?— Бенц может быть дома, а может находиться и где-нибудь в Западной Европе. После создания ЕЭС паспортного контроля, по существу, нет.— На каких машинах он ездит? — спросил Аркадий.Поддаваясь игре, Петер улыбнулся.— На его имя зарегистрирован белый «Порш-911».— Номерной знак?— Не думаю, что я вправе давать более полную информацию.— Что тут такого? Позвоните в Потсдам и запросите сведения оттуда.— Для частных нужд? Это совершенно недопустимо.У обелиска, в отличие от московских кольцевых развязок, машины не мчались с космической скоростью. В Москве, особенно зимой, грузовики и легковые машины громыхали по перекрестку с управляемостью диких быков. Здесь же водители, велосипедисты и пешеходы, казалось, получили распорядок на весь день. Словно дом отдыха размером с город. Петер улыбнулся, будто ему предстояло целый день развлекаться.— Много здесь убийств? — спросил Аркадий.— В Мюнхене?— Да.— Бывают пивные убийства.— Пивные?— Во время осенних праздников бывают порой пьяные стычки. Случается, кого-нибудь убивают.— И эти убийства не похожи на водочные?— Знаете, что говорят в Германии о преступности? — задал вопрос Петер.— Что же?— Говорят, что она противоречит закону, — ответил Петер.Аркадий узнал деревья Ботанического сада. Как только «БМВ» остановилась у светофора, он вышел, затем вернулся и сунул в карман Петеру листок бумаги.— Здесь номер факса в Мюнхене. Узнайте, кому он принадлежит, если это не противозаконно. На другой стороне номер телефона. Позвоните мне по нему в пять.— Ваш номер в консульстве?— Меня там не будет. Это частный номер. «Моя личная минута в будке», — подумал Аркадий.— Ренко! — крикнул Петер Аркадию, когда тот уже был на тротуаре. — Держитесь подальше от банка.Аркадий шел не останавливаясь.— Ренко! — прокричал Петер вдогонку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54