Мне бы совсем не хотелось, чтоб ты потерялся.
Глава 97
Джина Форелли взглянула из бокового нефа в лицо Майкла. Свечи бросали пляшущие отсветы на убранство часовни. Казалось, его лицо было отлито из бронзы. Она подумала, что его суровое выражение объясняется страхом или потрясением. Но Джина заблуждалась. Его душила холодная ярость. Он смотрел на алтарь, покрытый черным шелковым покрывалом, как на лобное место. На нем лежала безразличная ко всему девочка. Ее длинные светлые, слегка вьющиеся волосы спускались на уши, глаза были закрыты. Ее крепко привязали к алтарю черными шелковыми лентами за запястья и колени.
Сначала Майкл думал, что видит труп, но потом заметил, что начавшая набухать грудь девочки движется вверх и вниз в такт дыханию. У ее головы стоял жертвенный нож с золотым лезвием, воткнутый в пробковую подставку. За ее головой полукругом мерцали высокие черные свечи. В дальнем конце алтаря стоял епископ Капрезе. Красную мантию он сменил на черную сутану. Над куцей бородкой резко выделялась тонкая линия плотно сжатых губ. Над ним на невидимом канате свешивался с потолка опрокинутый черный крест. По обе стороны алтаря стояли облаченные в черные сутаны мужчина и женщина, которых Майкл на вилле не заметил. Он решил, что это были люди, выдававшие себя за приемных родителей девочки. На самом алтаре стоял коленопреклоненный неофит.
Окинув взглядом часовню, Майкл оценил организаторские способности устроителей «черной мессы». Они очень умело создавали настроение, соответствующее ритуалу. Из установленных высоко на стенах громкоговорителей доносились приглушенные звуки монотонного григорианского псалма – одухотворенного, ритмичного и завораживающего. В воздухе стоял запах ладана, доносившийся из скрытых от глаз курильниц. Никакой режиссер-постановщик не мог бы создать более соответствующую моменту обстановку.
Поджатые губы епископа пришли в движение. Высоким баритоном он стал творить переиначенную молитву. Все собрание в унисон ему подпевало.
Майкл снова обернулся и посмотрел назад. В западном пределе часовни стоял длинный стол, покрытый черной скатертью и уставленный яствами и напитками. Спелые фрукты соседствовали там с черной икрой, лежавшей на серебряных блюдечках в специальных чашах со льдом; рядом на блюдах были разложены деликатесы из ветчины, телятины, баранины и дичи. Тут же стояли графины с красным вином. Ни ножей, ни вилок, ни тарелок на столе не было. Майкл знал, что после жертвоприношения все собравшиеся, доведенные до состояния экстаза, скинут с себя черные балахоны, останутся совершенно голыми и начнут кровавую трапезу, пользуясь лишь руками. Тела их покроются кровью и соками пищи, а потом они сольются в неистовой вакханалии.
По левую сторону от алтаря стояли трое мужчин. Майкл узнал Донати и Хуссейна. По описанию Рене, переданному Саттой со слов Гандольфо, он узнал и третьего. Лицо его выглядело смуглым даже под капюшоном, в разрезе которого виднелись темные, глубоко сидящие глаза. Майкл понял, что смотрит на Гамеля Гудриса – верховного предводителя «Синей сети». Он тоже не сводил с Майкла пронзительных глаз.
Внезапно Майкл осознал, что скоро служба подойдет к завершению. Приносить в жертву животных, чтобы подогреть страсти собравшихся, не было никакой надобности. Вглядевшись в лица стоявших вокруг людей, он увидел катившиеся по ним капли пота, оскал зубов и мутные глаза. Дни, может быть, недели ожидания превратили их в голодных зверей, страсть которых к злу должна была быть удовлетворена.
Епископ снова заговорил и сделал жест в сторону вновь обращаемого в сатанинскую веру человека. Потом он указал на воткнутый в мягкую пробку нож. Понять смысл сказанного Майкл не мог, но знал, что епископ говорит на латыни. Одновременно он понял, что тянуть дальше уже нельзя.
Майкл решил, что пора приводить в действие детально разработанный план. Он протянул руку к поясу и нащупал передатчик. Нажав на кнопку, он послал три коротких сигнала и один длинный. Неофит поднялся с колен, подошел к алтарю и встал, глядя на обнаженного ребенка.
Разум Майкла был холоден как лед и работал с точностью компьютера. Он знал, что сейчас происходит снаружи: команда Кризи быстро приближается к часовне, Макси со своими людьми идет к охранникам, Йен заводит двигатель микроавтобуса, Сатта в трех километрах слышит сигнал передатчика и дает своим людям приказ выступать.
Неофит протянул руку к жертвенному ножу. Выдернув его из подставки, он обхватил обеими руками рукоять и поднял нож, нацелив его в сердце ребенка. Епископ монотонно читал латинскую молитву задом наперед. Взгляд его не отрывался от маленьких грудей девочки. Майкл еще раз оглянулся на собравшихся. Все лица были обращены к алтарю. Левой рукой он задрал подол сутаны до самого пояса. Правой – достал тяжелый «кольт». Неофит еще выше занес нож с золотым лезвием.
Пуля Майкла попала ему в затылок. Выстрел, сделанный без глушителя, гулким эхом отдался в часовне. Неофит как подкошенный свалился прямо на ребенка. Лицо облаченного в черную рясу епископа забрызгали кровь и мозг. В это лицо Майкл выпустил еще две пули. Обе точно попали в раскрытый рот. В церкви поднялась паника, раздались громкие крики. Майкл резко повернулся и отбежал назад. Обогнув стол, он по-итальянски прокричал много раз отрепетированные фразы:
– Стоять смирно! Кто двинется с места – умрет.
* * *
В тот момент, когда Майкл послал сигнал, обе команды одновременно двинулись исполнять предусмотренные для них по плану задания. Макси находился лишь в десяти метрах от первого охранника, патрулировавшего территорию. Секундная очередь из автомата сбила часового и уложила на землю. Второй, находившийся метрах в двадцати, в панике закричал. Макси убил его наповал второй короткой очередью. Он мгновенно сменил обойму и бросился к одному из часовых, стоявших на посту.
В двухстах метрах от него Фрэнк тоже открыл огонь. Его позиция была выбрана удачно. Двое других патрулировавших территорию часовых были очень неосмотрительны: они остановились метрах в тридцати от сидевшего на корточках Фрэнка перемолвиться словечком и закурить, при этом один из них прикрыл рукой от ветра пламя зажигалки. Но маленькой вспышки пламени оказалось достаточно: оба они были убиты одной автоматной очередью. Как и Макси, Фрэнк буквально за считанные секунды сменил магазин, уже спеша к вилле, где ему надо было прикончить еще одного часового.
С задней стороны виллы грохнул взрыв гранаты. Спавший у гаража охранник проснулся и тут же забылся вечным сном. Ни у Макси, ни у Фрэнка не было времени заняться остальными часовыми – их взял на себя Сова. Раздались три короткие автоматные очереди, вскрик и еще одна – последняя – очередь.
Макси присел на корточки и взглянул в сторону часовни. Красный свет, видневшийся в высоком, стрельчатом окне, внезапно сменился ослепительно-ярким белым. Он понял, что Кризи и Гвидо уже вошли в здание. Тогда Макси побежал к задней стене часовни.
Глава 98
Выбраться из церкви удалось лишь Гамелю Гудрису. Ему в этом помогли сработавшие инстинкты змеи, лисицы и голодной акулы. Когда входная дверь в часовню с треском распахнулась и вспышки осветительных гранат озарили помещение, он плотнее натянул на голову капюшон и крикнул Донати и Хуссейну:
– Задняя дверь! Скорее к задней двери!
Видеть они ничего не могли, но он толкал их в сторону выхода. Сзади раздался дикий крик Делора – пуля раздробила ему правую коленную чашечку. Когда они оказались за алтарем, зрение стало понемногу возвращаться. Донати открыл дверь и выбежал из часовни, за ним последовал Хуссейн. Гудрис не торопился – он стоял и выжидал. Не успели они пробежать и пяти метров, как Рене открыл огонь. Хуссейн умер не сразу. Он поднялся на ноги, сжимая руками вываливавшиеся из живота внутренности, и с яростью раненого быка бросился на своего врага. Напоровшись на следующую очередь автомата Рене, он опрокинулся навзничь и затих. Гудрис услышал звук перезаряжаемого автомата. Пригибаясь, он выскочил в дверь и что было сил бросился к деревьям.
Сзади до него донесся треск автоматной очереди. Пуля пробила его сутану и содрала кожу на боку. Он перекувырнулся через голову и, продолжая кувыркаться, оказался в низкорослом кустарнике. Над головой его свистели пули. Продолжая пригибаться, он побежал и чудом добрался до деревьев. Через несколько минут, хоронясь за их стволами, он дошел до каменной стены. Взобравшись на нее, он оглянулся назад и бросил взгляд на виллу и часовню. Внешнее освещение территории было включено. Он видел, как у входа в здание затормозил микроавтобус и в него стали залезать одетые в черное вооруженные мужчины. Потом до него донесся визг шин и рев двигателя отъезжавшего автомобиля.
Он ждал, соображая, что теперь делать. Под черной сутаной на нем ничего не было. Очевидно, людей в таких одеяниях не очень жаловали. Он увидел, как участники шабаша выходят из церкви и разбредаются вокруг. Только он собрался спрыгнуть со стены вниз, как заметил огни фар еще нескольких подъезжавших машин. Это заставило его изменить решение. Он уже различал очертания двух легковых автомобилей, трех джипов и двух бронированных грузовиков, в которых, по всей видимости, были военные. Через несколько минут вся кавалькада въехала на территорию виллы, и из машин стали быстро выходить карабинеры. Он спрыгнул со стены и побежал вдоль нее.
Западный ветер разогнал облака. Тонкий серп месяца неярко освещал расстилавшееся впереди пространство. В пяти метрах перед собой Гудрис увидел одетого в черное, внушительного мужчину. У него было квадратное, покрытое шрамами лицо, указательный палец его лежал на спусковом крючке автомата.
Гудрис отпрянул назад и спиной прижался к стене. Он узнал лицо мужчины, который первым ворвался в часовню и бросил осветительные гранаты. Человек медленно шел прямо на него, пока не остановился примерно в метре. Голос его звучал глухо, в нем слышался легкий американский выговор.
– Этой ночью ты умрешь. Смерть твоя настигла тебя за грехи, совершенные в прошлом. Ты умрешь не за то зло, которое хотел причинить сегодня, не за ту мерзость, которую творил последние двадцать лет. Ты умрешь за горе, причиненное тобою двадцать лет назад одной женщине на Мальте. Ты умрешь из-за матери, которая часто сидела на каменной стене, чтобы хоть издали увидеть своего сына, которого зачала от тебя и которого ты угрозами и силой вынудил ее бросить.
Гамель Гудрис пытался осмыслить слова человека в черном, вспомнить, что произошло двадцать лет назад, но тот опустил автомат, протянул квадратные лапищи к его шее и медленно задушил верховного предводителя «Синей сети».
ЭПИЛОГ
Девочки разошлись по домам. Блонди сидела у себя в перегруженной мебелью комнате и накручивала волосы на бигуди. Раздался звонок в дверь. Она мастерски выругалась на трех языках, бросила взгляд на часы, встала и пошла к двери комнаты. Открыв ее, она услышала, как Рауль идет по коридору, также на все лады тихо кляня белый свет. Какой бы пьяный, сексуально озабоченный идиот ни решил завалиться к ней в заведение в четыре часа утра, Рауль уж точно задаст ему жару.
Она стояла на верхнем пролете лестницы и слушала, как Рауль открывает дверь. Из прихожей донеслись тихие неразборчивые голоса. Но голос Рауля злым почему-то не был. Блонди накинула цветастый ночной халат и спустилась вниз. Теперь голоса доносились уже из кухни. За кухонным столом сидел Кризи. За все долгие годы знакомства с ним она еще ни разу не видела, чтобы у него были настолько усталые глаза. Казалось, все тело его как-то обмякло.
– Что с Майклом? – взволнованно спросила она.
– С ним все путем.
– Тогда – марш в постель. Утром все расскажешь.
Он вздохнул, с трудом встал на ноги, выдавил из себя улыбку и проговорил:
– Ты мне за завтраком компанию составишь?
Блонди улыбнулась ему в ответ.
– И приготовлю его, и посижу вместе с тобой, пока ты будешь есть.
* * *
Все было как в добрые, старые времена. Он взглянул на тарелку: шесть солидных ломтей ветчины, яичница из четырех яиц, картошка с хрустящей коричневатой корочкой и обжаренные в духовке на гриле помидоры с почками.
Кризи все это умял, запил двумя чашками кофе, скосил глаз на Блонди и спросил:
– Хочешь, наверное, чтоб я все с самого начала тебе рассказывал?
– Конечно.
Это заняло почти час. Она ни разу его не перебила.
Когда Кризи закончил рассказ, Блонди сказала:
– Я, конечно, читала в газетах об их последней «черной мессе». Сообщения об этом взбудоражили всю Европу. Но, честно тебе скажу, что очень на тебя зла за то, что ты приехал мне все рассказать только две недели спустя. – Отчитав его, она перешла к многочисленным вопросам. – Как идут дела у Сатты?
Он поднял голову и с усталой улыбкой сказал:
– Полковник Сатта вот-вот должен получить генеральские погоны. Конечно, это не уменьшит постоянной боли от утраты Беллу, но дел у него прибавится. Он сейчас разматывает клубок коррупции, опутывающей Италию. У него теперь новый помощник – капитан Брисчи. Сейчас Сатта подбирается к самому Бенито Массаро. За развитием событий надо будет следить обязательно.
– А что случилось с ребенком, лежавшим на алтаре?
Кризи с удовлетворением вздохнул.
– Мать Сатты, почтенная синьора София, проявила к девочке интерес. Ее старший сын Джованни вот уже десять лет как женат, но детей у него пока нет. – Он пожал плечами. – Надеюсь, его мама что-нибудь придумает.
Блонди с уверенностью кивнула, как будто синьора Сатта должна была что-нибудь сделать потому, что это было и правильно, и практично.
– Я знаю, что Макси уже несколько дней как вернулся домой, но, к сожалению, это все, что мне о нем известно.
– С Макси все в порядке. Прошлой ночью мы с ним немного перебрали у него в бистро. Но мои проблемы он решить не может, поэтому я и пришел к тебе.
Блонди сделала жест рукой, словно отметала его последние слова за ненадобностью.
– Как Фрэнк и Рене?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50