Он служил в министерстве иностранных дел. Он был примерно одного возраста с Дитером и любил его поддразнивать. Дитер щетинился, словно дикобраз. Я наблюдала за ними и не вмешивалась.
Я замечательно проводила время. Я летала каждый день, и у меня оставалось достаточно свободного времени, чтобы внимательно осматриваться по сторонам. Бразилия приводила меня в восхищение: полная противоположность стране, из которой я приехала.
Через час я встала, набрала воды в покрытый сетью тонких трещин голубой эмалированный умывальник, помылась, переоделась и спустилась вниз. В тот вечер нас пригласили на концерт, организованный германо-бразильским обществом культуры. Налаживание международных культурных связей – здесь мы здорово постарались.
Мы в десяти минутах полета от Рехлина. Пять дней назад я прилетела сюда, чтобы пересесть на вертолет; такое ощущение, что с тех пор прошла целая жизнь.
Я (как и все) надеюсь, что рехлинский аэродром все еще действует. Что там есть рация, по которой генерал передаст нужное сообщение куда следует; что там есть электричество и доступная посадочная площадка. Почему бы там не быть всему этому?
До нашего вылета мы не имели возможности все выяснить. Телефонная связь со штабом теперь прервана. Последний звонок оттуда поступил вчера в три часа пополудни; для них это оказалось последней возможностью осведомиться о происходящих событиях и получить ответ. Теперь они могли сообщаться с миром только дробью телеграфного ключа, похожей на постукивание трости слепца по дороге.
Я словно наяву услышала постукивание ключа под рукой слепца, сидящего в заброшенном контрольно-диспетчерском пункте рехлинского аэродрома.
Потом я вдруг засомневалась: вчера или позавчера поступил оттуда звонок в три часа пополудни? Сколько времени мы провели в той кроличьей норе? Пять дней? Что значит «день»? В царившей там темноте, не отступавшей даже при свете зажженных ламп. Ритмичный глухой стук, словно ты пребываешь в чужом теле. Голоса.
Уже несколько месяцев назад штаб перестал руководить какими-либо действиями, но сила привычки по-прежнему властвует над умами. Возьмем, к примеру, генерала, сидящего позади меня. Он казался вполне здравомыслящим человеком, покуда не спустился в кроличью нору. А теперь посмотрите на него. Оцените дурацкую миссию, взятую из какой-то сказки, из какой-то юмористической книжки.
И посмотрите на меня, которая летит вместе с ним, дабы выполнить эту миссию.
Однажды я застала Дитера в баре отеля с американской газетой в руках.
Он завороженно смотрел на фотографию огромного костра. На заднем плане смутно виднелось здание, показавшееся мне знакомым. Вокруг костра стояли люди с исступленным выражением лиц. Люди в форме, бросавшие что-то в костер. В форме штурмовиков.
Приглушенным, дрожащим от возбуждения голосом Дитер сказал:
– Они сожгли книги!
– Кто? – тупо спросила я. – Какие книги?
– Весь хлам, который уже давно следовало сжечь.
Я посмотрела на него. Потом внимательно рассмотрела фотографию. Она мне не понравилась. В частности, мне не понравилось выражение лиц людей, собравшихся вокруг костра.
Я задумалась, что же такое сжигают в этом костре. Разумеется, данное действо носило чисто символический характер: нельзя уничтожить книгу, сжигая ее экземпляры. Я думала, зачем это кому-то понадобилось. Я не особо увлекалась чтением, но отдельные книги многое для меня значили. Еще в детстве я перечитала все собрание сочинений Дюма, хранившееся в отцовском кабинете. Я любила исторические романы и книги об экзотических странах. В четырнадцать лет я прочитала о раскопках Трои Шлиманом и никогда не забуду дрожи восторга и удивления, которая пробрала меня насквозь, когда я поняла, что Троя действительно существовала. Кроме того, я любила отдельные стихи, которые помнила наизусть и ни при каких обстоятельствах не смогла бы вычеркнуть из памяти.
Неужели какие-то книги, имеющие для меня значение, тоже горят в этом костре? Вполне возможно.
Но дело было не в этом. Вероятно, каждый мог бы найти здесь свою книгу, подумала я, а теперь никогда не найдет. Именно поэтому книги нельзя сжигать.
Лицо Дитера светилось мальчишеским восторгом.
– Теперь мы действительно сможем возродить Германию, – сказал он.
С течением времени зародилась идея отловить нескольких грифов и увезти с собой. Мы подарим птиц Исследовательскому институту планеризма.
Они являлись самыми чуткими детекторами воздушных потоков. Я много раз мысленно благодарила парящего в поднебесье урубу, который указывал мне на восходящий поток теплого воздуха, иначе никак не различимый. «Какую пользу принесли бы они у нас дома!» – хором говорили мы. Они бы наполовину уменьшили расходы на метеорологические исследования и оказали неоценимую помощь пилотам планеров, летающим на большие расстояния.
В конечном счете шутка переросла в серьезный проект. Ганс-Эрик, начальник экспедиции, заметил однажды вечером, что, если мы просто сообщим директору института о своем желании привезти грифов для научных исследований, тот, вероятно, получит необходимое разрешение.
– На нашу экспедицию все равно тратятся огромные деньги, – сказал Ганс-Эрик. – Что им пара грифов?
Лицо Вольфганга медленно расплылось в улыбке. У него было странное лицо: длинное и мертвенно-бледное, с несколько порочным выражением, которое он, можно подумать, специально тренировал.
– Верно, – сказал Вольфганг.
Мы с Вольфгангом пошли договариваться с хозяином отеля. Хозяин никак не мог понять, зачем нам понадобилось держать грифов в клетке на заднем дворе, но в конце концов уступил нашей просьбе при условии, что мы ничего не скажем хозяевам соседних отелей.
Мальчик-лифтер сказал, что у него есть брат, который сделает нам клетку и отвезет на своем грузовике грифа и нас, куда мы скажем.
Через две недели Дитер, Вольфганг и я вместе с братом лифтера отправились на берег, где я видела четырех урубу. В кузове грузовика у нас лежала приманка: часть воловьей туши, слегка подтухшая.
Берег не был безлюден. Несколько малолетних мальчишек в изодранных рубашонках бегали по отмелям, толкая самодельный плот. Поодаль, где очертания предметов начинали расплываться в легкой дымке, мы увидели одинокого урубу. Он сосредоточенно клевал почти невидимую груду падали.
Дети с интересом смотрели, как мы вытащили из грузовика деревянную клетку и поволокли ее в сторону грифа. Над кузовом грузовика висел рой мух, похожий на перевернутую черную грушу.
Мы приблизились к грифу. Он поднял голову, коротко взглянул на нас, а потом вновь принялся долбить клювом.
– Нужно было взять сеть, – пробормотал Вольфганг.
Брат лифтера энергично помотал головой:
– Нет сеть. Он улетать. Урубу быстрый. Смотри.
Внезапно он резко шагнул вперед и попытался схватить птицу, которая мгновенно взмахнула крыльями и взмыла ввысь одним мощным уверенным движением.
– Он скоро возвращаться.
Действительно, гриф кружил над нами в ожидании, когда мы закончим дурацкую игру, которую затеяли, и дадим ему спокойно поесть.
Толстой корягой брат лифтера подцепил падаль, которую клевал гриф (похоже на собаку: я мельком увидела покрытую темной шерстью лапу), и бросил ее в клетку. Потом он подпер широко открытую дверцу клетки палкой, взятой специально для этой цели, и привязал к ней конец длинной веревки, чтобы в нужный момент выдернуть подпорку. Незатейливая ловушка, но глупый гриф должен в нее попасться.
Наш гриф оказался не таким уж глупым. Он отлетел к грузовику и заинтересовался содержимым кузова.
– Черт побери, – рассмеялся Вольфганг. Его черные волосы прилипли к потному лбу. – Нам следовало оставить клетку и приманку в кузове.
– Я подгонять грузовик, – сказал брат лифтера и двинулся прочь, взбивая пятками фонтанчики песка, похожие на белые крылышки.
Мы услышали урчание заведенного мотора и увидели, как грузовик немного проезжает по грунтовой дороге и, кренясь, сворачивает на берег. Он ревел все громче и набирал скорость, а метров через двадцать остановился, глубоко увязнув колесами в песке.
Это послужило сигналом, которого ждали стоявшие у воды мальчишки. До сих пор наши действия оставались для них загадкой. Они бегом бросились к грузовику, нахлынули на него подобием волны. Толкая и раскачивая машину, разгребая песок вокруг колес, они старались сдвинуть ее с места. Вольфганг, Дитер и я поспешили на помощь. Несколько минут мы пыхтели без всякой пользы, а потом Вольфганг сказал: «Как глупо!» – проворно забрался в кузов и раза три-четыре подпрыгнул там, после чего мотор взревел и грузовик выпрыгнул из песка, словно лошадь из-за барьера на старте, стремительно пронесся к бетонному пандусу, взлетел по нему и выехал на дорогу, где остановился с пронзительным визгом тормозов.
Мальчишки запрыгали от восторга.
Вольфганг чудом не вылетел из кузова. Мы подбежали к нему.
– Не знаю, как вы, – сказал он, – а я не прочь выпить.
Вольфганг всегда был не прочь выпить. К счастью, он всегда умел находить приличные забегаловки. Он справился у брата лифтера, который в свою очередь справился у мальчишек. Да, сказали они, здесь поблизости есть кафе, они нас проводят.
Гриф наблюдал за нами с высоты. Он безостановочно кружил в воздухе с той самой минуты, как мы его потревожили. Я посмотрела на птицу: мерзкая, прожорливая, разумная, обладающая божественным даром полета.
Кафе представляло собой один круглый металлический столик в углу деревенской лавки, где торговали мылом, спичками, керосином, консервированной фасолью, сахаром и больше почти ничем. Хозяин лавки принес нам стулья, и мы сидели в пропахшем керосином помещении, потягивая слабое пиво и пытаясь разговаривать по-португальски с братом лифтера. Я начала скучать.
Кто-то дотронулся до моей руки. Один из мальчишек; пробрался в темную лавку так тихо, что я его не заметила. Он поманил меня пальцем. Я встала и последовала за ним.
Он провел меня по выжженным солнцем улицам обратно на берег. Указал на клетку. Я посмотрела и увидела за прутьями клетки какое-то порывистое, энергичное движение.
Чувствуя легкое головокружение от пива и палящего солнца, я осмотрелась по сторонам в поисках веревки, небрежно брошенной на землю и почти неразличимой на фоне песка. Наконец я нашла ее. Мальчуган нетерпеливо подпрыгивал на месте, призывая меня поторопиться, покуда гриф не улетел. Я знала, что он не улетит. Знала, что он мой.
Я взялась за конец веревки. И едва не бросила веревку обратно на землю. Но некоторые вещи тебе приходится делать независимо от твоего желания, потому что такова жизнь.
Я дернула за веревку, подпорка упала, и крышка клетки с треском захлопнулась. Птица яростно захлопала крыльями и с ужасным глухим стуком принялась биться о деревянные прутья решетки. Спустя несколько минут бешеное негодование улеглось, и я подошла поближе, чтобы взглянуть на своего пленника.
Гриф смотрел на меня сквозь прутья клетки немигающим взглядом. Мне показалось, что он смотрел на меня с ненавистью, но сейчас мне приходит в голову, что меня тогда он даже не видел – только прутья решетки и небо.
За несколько дней до нашего отъезда ко мне в номер явился Дитер. Я узнавала Дитера по стуку: три быстрых легких удара в дверь костяшками среднего и безымянного пальцев. Но я в любом случае поняла, что это он.
Я открыла дверь. Он стоял передо мной – со своими коротко подстриженными светлыми волосами, острым кадыком и нарочито вызывающим видом, под которым скрывал свою застенчивость.
– Входи, – сказала я.
Он присел на край кровати, застеленной белым покрывалом с вышитыми желтыми цветами. На самом деле больше там сесть было некуда. В таком уж отеле мы жили.
– Хочешь ананас? – спросила я.
– Нет, спасибо.
Последовала неловкая пауза. Наконец он нарушил молчание:
– Я хотел поговорить с тобой.
– Да?
– Мы провели много времени вместе, верно?
– Да, – сказала я. Так оно и было.
– У нас с тобой… Я хочу сказать, у нас с тобой много общего.
Я посмотрела в ясные глаза Дитера, которые видели только то, что хотели видеть, а потом перевела взгляд на маленький равноплечный крест с изломами, вышитый у него на куртке.
– Ты так полагаешь? – спросила я.
– Фредди… мы же хорошие друзья, правда?
– Да, мы друзья, Дитер.
– Ты… я тебе нравлюсь?
– Да, – ответила я без особого энтузиазма. Я прекрасно понимала, к чему он ведет. Я всегда надеялась избежать подобного разговора. Теперь я надеялась поскорее его закончить.
– Я тобой восхищаюсь, – сказал Дитер. – Я никогда не говорил тебе этого раньше, но я действительно восхищаюсь тобой. Как женщиной и как пилотом. Когда я в первый раз увидел, как ты вылезаешь из планера… – Он начал нервно терзать пальцами покрывало. – Когда ты вылезла из кабины и улыбнулась нам с Вольфгангом, я подумал… – Он глубоко вздохнул. – Я сразу подумал – вот она, моя единственная девушка.
Я сидела на краю туалетного столика, внимательно изучая желтые цветы на постельном покрывале.
Дитер пытался заглянуть мне в глаза.
– Ну как ты можешь говорить такое? – сказала я. – В мире полно девушек.
– Не таких, как ты, Фредди.
– Мне очень жаль, Дитер, – сказала я. – Но я не испытываю к тебе аналогичных чувств.
Лицо у него слегка передернулось, но мне показалось, что он ожидал подобного ответа.
– Но, может, со временем твои чувства ко мне переменятся?
Я рассмеялась и сразу пожалела о своем смехе, увидев выражение боли на лице Дитера. Но я смеялась не над ним: меня рассмешила полная бессмысленность вопроса. Ну как может человек предвидеть подобные вещи?
Я объяснила это. Он просветлел, потом помрачнел, потом снова просветлел. К великому моему огорчению.
– Ты хочешь сказать, это все же возможно? – спросил он.
– Вряд ли.
– Но ты же только сейчас сказала, что сама не знаешь.
– Дитер… – Было поздно, я валилась с ног от усталости, я была сыта по горло. – Я вынуждена попросить тебя удалиться.
Он сразу встал. Он был очень воспитанным человеком.
– Конечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56