Белые нити их трасс тают, не достигнув нас. Нервничают. А нам нервничать нельзя. Нам нужно разгромить врага. Другого выхода нет! Сдерживаю себя от какого-нибудь неосторожного движения. Мне пока ясно, чего хотят «юнкерсы», — они летят на переправу. А почему «фоккеры», как и мы, не спешат с нападением? Ах, вот в чем дело! Им выгодно подловить нас, когда мы пойдем в атаку на бомбардировщиков. С высоты они моментально проглотят нас, а уклониться от атаки — значит, потерять время и дать бомбардировщикам прицельно сбросить бомбы. Дальше ждать нельзя. Остается один выход — спровоцировать фашистских истребителей. Передаю Кустову:— Чуть подойдем к «юнкерсам». Только пока не атаковать. Жди команды! Тебе — вторая группа, мне с Тимохой — первая.— Понятно! — отрывисто отвечает Игорь. — А кому третья?— Это — потом!Едва мы подвернули к «юнкерсам», как фашистские истребители бросились на нас. Сачков с Выборновым, понимая свою задачу, пытаются их задержать, но им это явно не под силу. Вражеские летчики — опытные пилоты и хорошо разбираются что к чему. Только пара их остается с Сачковым, а четверка устремляется на нас. Их — восемь. А где же еще пара? Она наверху, готовая в любую секунду прийти на помощь своим. Противник хорошо продумал маневр: на каждый наш «як» послал одного своего, держа двоих в резерве.«Фоккеры» явно хотят драться только на вертикальном маневре. Им, имеющим и скорость и высоту, это очень выгодно. Ну и пусть, мешать им не надо. Мы будем вести бой только на виражах, и нам не страшна никакая вражеская вертикаль. Самое большое преимущество «яка» в бою — вираж.Четверка фашистских истребителей сближается с нами, намереваясь атаковать одновременно. Разумно. И мы эту разумность противника используем. Только не спешить. Выход из-под ударов «фоккеров» должен быть началом атаки по «юнкерсам». Успех в расчете маневра: опоздаем — сами попадем под огонь вражеских истребителей, поторопимся — они успеют повернуть и атаковать нас при сближении с бомбардировщиками. При любой нашей ошибке мы не прорвемся к «юнкерсам».Бросаю взгляд вверх. Там Сачков дерется с парой «фоккеров». Два вражеских истребителя, прячась в лучах солнца, парят над нами, выслеживая себе жертву. Они могут кого-нибудь из нас подловить. Нужны очень точный расчет и внимательность. Четверка «фоккеров», разогнавшись на снижении, уже берет нашу четверку в прицел. Пора!— Атакуем! — передаю Кустову и, круто выворачиваясь из-под удара «фоккера», ныряю под головную группу «юнкерсов», а Кустов — под вторую. Вражеские истребители, развив большую скорость, не могут на развороте угнаться за нами. Они отстали. Это нам и надо.Словно под крышей, очутился я под плотным строем бомбардировщиков. Кресты, черные большие кресты, уставились на меня. Пропало солнце. Стало как-то темно и холодно. Неубирающиеся ноги фашистских бомбардировщиков зловеще шевелятся над головой, будто хотят схватить меня своими клешнями. Я очень близко от них. Скорость у нас одинаковая, и мне кажется, что «як» застыл на месте. Теперь-то нужно торопиться. Чуть поднимаю нос истребителя и упираю его прямо в мотор «юнкерса». Посылаю очередь. Огонь хлестнул по флагману. Из него посыпались куски. Он шарахается влево и бьет крылом соседа… Но что такое? На меня сыплется что-то черное, хвостатое… Бомбы! Скорей отсюда! И я, не успев испугаться, без промедления толкаю «як» вниз и в сторону, Черное облако смерти проходит у крыла моей машины. Пронесло!Секунда, чтобы осмотреться.Ведущая девятка бомбардировщиков, освободившись от груза и потеряв строй, легко и быстро разворачивается назад. Вторую группу «юнкерсов» разгоняют Кустов с Лазаревым. И только третья летит в прежнем направлении. Теперь мы ее наверняка разобьем. Тимонов, прикрывая меня, схватился с двумя «фоккерами». Он не отпускает их от себя. Такая «игра» долго продолжаться не может. Ему очень трудно вести бой против двоих. Нужно помочь. А как с третьей группой «юнкерсов»? Можно повременить: она еще сравнительно далеко.Заметив, что я приближаюсь, «фоккеры» оставили Тимонова в покое, уйдя вверх, в лучи солнца. Мы с Тимохой снова вместе, надолго ли?Я вижу, как взмывшие вверх гитлеровские истребители, словно отряхиваясь от неудач, перекладывают машины с крыла на крыло, выбирая момент, чтобы свалиться на нас. Пока они приводят себя в порядок, немедля устремляемся к третьей группе «юнкерсов». И тут я заметил на подходе четвертую стаю бомбардировщиков. Она летит намного ниже первых трех, очевидно, рассчитывая в сумятице боя проскочить незамеченной к переправе. Ловко придумано!В это же время пара «Фоккеров», до сих пор находившаяся в резерве, рванулась на Кустова с Лазаревым. Они, занятые боем, могут не заметить этого, а «фоккеры», видать по всему, мастера — не промахнутся. Первая мысль — идти на помощь товарищам. Но тут же другая: как быть с четвертой и третьей группами «юнкерсов»?Я почувствовал какое-то бессилие и усталость. Но только на миг. Я вспомнил про Сачкова с Выборновым. Может, их послать на бомбардировщиков? Но они оба уже обволоклись целым роем «фоккеров». Очевидно, к противнику подоспели новые истребители, и Сачков с Выборновым приняли их на себя. Эта пара твердо знает дело.Переменившаяся обстановка требовала нового мгновенного решения.В моменты наивысшего напряжения руки, ноги опережают мысли, вступает в силу интуиция, выработанная в сражениях и ставшая — как бы рефлексом. В воздушных сражениях голова, мышцы работают по особым законам. Не успев даже передать Тимонову, чтобы он один отразил удар четвертой стаи «юнкерсов», и предупредить Кустова об опасности, лечу на выручку Игорю.Мне хорошо видно, как Кустов сблизился с отставшей от девятки тройкой бомбардировщиков, которая все еще пытается прорваться к Днепру, и в упор стреляет, по ней. В то же время желтый нос вражеского истребителя подворачивается к Кустову. Неужели опоздаю?От громадной перегрузки на повороте потемнело в глазах, но с полным усилием продолжаю вращать самолет, чутьем рассчитывая оказаться сзади фашиста. Наконец, в глазах светлеет. Передо мной «фоккер», а перед ним Кустов. Дальше горящий «юнкере».Стрелять! Скорее стрелять!.. Огонь, дым окутывают вражеский истребитель. Из машины Кустова тоже выскочили искры и показался черный язык. Игорь, как бы прыжком, отскакивает в сторону и, дымя, круто снижается. Успел-таки «фоккер» подбить его!Где Лазарев? Он должен сейчас прикрыть своего ведущего, а то Игоря добьют вражеские истребители. Но Сергей, связанный «фоккерами», не может.И Кустов, поняв обстановку, передает:— Меня охранять не надо: я один выйду из боя, а вы деритесь.Как быть с третьей группой «юнкерсов», которую я думал разбить вместе с парой Кустова, а потом прийти на помощь Тимонову и завершить разгром бомбардировщиков?Третья группа оказалась так близко от переправы, что я без оглядки бросился на нее. Все девять самолетов точно слились в одну глыбу металла, грозно приближаясь к Днепру. А вдруг меня сзади уже атакуют? Кто тогда помешает «юнкерсам» отбомбиться?Лихорадочно осматриваюсь. Около меня никого. Только в стороне вихрятся клубки истребителей. Это, наверное, все еще продолжают держать боем противника Сачков с Выборновым. Вижу как Тимонов удачно подбирается к четвертой группе бомбардировщиков, плывущей у самой земли.Мне сейчас тоже никто не помешает расправиться с третьей стаей «юнкерсов». А она, пока я оглядывался, оказалась прямо над моей головой, и я, притормаживая истребитель, сбавил мощность мотора и упер нос «яка» прямо в правое крыло строя.Секунда — и в прицеле задний самолет. Его так удачно прошили снаряды и пули, что он сразу безжизненно рухнул и, пылал, закувыркался вниз.Не теряя времени, бью по второму, третьему, четвертому… Вижу, как остальные рассыпаются в стороны. Вот только один почему-то замешкался. Небольшой до-ворот — и «юнкере», пытаясь выскользнуть из прицела, несется вниз. Но разве успеет уйти от истребителя такая неуклюжая махина? Оружие бьет безотказно, так и хочется полоснуть по врагу.Чувствую, что меня охватил азарт боя. Опасно: можно зарваться. Сдерживаю себя от новой атаки и, защищаясь от возможного нападения, швыряю «як» вверх, точно мячик.Небо очистилось от вражеских истребителей, а все «юнкерсы», снижаясь, поодиночке уходят домой. Переправа спокойно работает. Тимонов разбил четвертую стаю «юнкерсов», пытавшуюся было прорваться к Днепру на небольшой высоте. На земле пылает множество костров. По ярко-красному огню с траурной окантовкой легко догадаться, что это горят сбитые самолеты: от бензина всегда идет черный дым. А где же «фокке-ры» и «яки»? Их в воздухе невидно.Азарт боя проходит. Задача выполнена. Только какой ценой? Успокаиваю себя тем, что мы вынуждены были вести бой парами, а потом и одиночными самолетами. Фактически каждый действовал самостоятельно, вдали друг от друга — поэтому никого и не вижу. Теперь пора собираться и идти на аэродром.Передаю, чтобы все шли на переправу. В небе по-прежнему никого. Но нет, один «як» мчится ко мне. Я тоже устремляюсь к нему. Настроение сразу поднялось. Мы встретились взволнованные боем, и никак не могли сблизиться, чтобы узнать друг друга по номерам машин. А что у нас есть радио, оба, очевидно, забыли. Наконец, я увидел номер, но зачем-то спрашиваю:— Миша, ты?— Я, Васильич, я! — бодро отвечает Сачков.Но что такое? Сзади Миши «фоккер». Инстинкт спит, и я не успеваю бросить самолет на выручку товарища. Странная оторопь сковывает меня. Секунда промедления, замешательства.«Скорей!» — командую себе. И только тут, словно проснувшись от спячки, я бросаюсь на противника. В этот миг передо мной, словно молния, сверкнул огонь, Я всеми клетками тела почувствовал, как по мне резанула меткая очередь вражеского истребителя. От дробных ударов самолет как бы охнул и судорожно затрясся. Ожгло глаза. Но руки, натренированные в боях, словно сами понимая опасность, резко крутят машину, предохраняя от новых атак противника.Ни испуга, ни страха я сначала не испытывал. Досада охватила меня. Только какая-то секунда ликования — и на тебе!Что с глазами? Ослеп? Сейчас это — смерть. Нельзя сдаваться! Пока действуют руки и ноги, нужно бороться. И я левой рукой, рукой, не управляющей самолетом, срываю очки и, бросив их за борт, протираю глаза Для лучшего обзора я летал с открытым фонарем.

.О-о! Появился свет! Я вижу землю, солнце… Самолет послушен рулям. Только мотор болезненно хрипит. В небе никого. Однако оно все равно кажется враждебным.Домой! А переправа?«Земля» разрешила идти на аэродром. На пути я встретил группу «лавочкиных». Она на большой высоте летела в наш район прикрытия. Эх, если бы пораньше!
3 У машины не вышла правая нога шасси. Сажусь на одно колесо. Неприятно.Самолет, коснувшись земли, устойчиво побежал. В конце пробега начал плавно крениться и, черкнув крылом по земле, мягко развернулся и встал на левой ноге.Ко мне бегут люди, мчится санитарная машина, но я не спешу вылезать из кабины. Я с грустью гляжу на иссеченный истребитель. В голове вихрятся горькие, как сама война, мысли.За три месяца боев меня подбивают уже третий раз. Не много ли? Первый раз пострадал от бомбардировщиков. На них я напал сверху, а нужно было снизу. Второй раз меня атаковал истребитель противника, когда я садился на свой аэродром. Отделался ранением. И вот теперь. Этого могло не случиться, если бы я постоянно был настороже. Воздушный бой ревнив, и летчику нельзя отвлекаться.Мне пришлось воевать на Халхин-Голе в 1939 году, на финской войне в сороковом, в Отечественную — уже пошел второй год. Сделана не одна сотня боевых вылетов. Казалось, можно было научиться предугадывать беду. И все же враг сейчас подловил меня, как новичка. Почему? Да потому, что в самой природе человека больше мирного, добродушного, чем воинственного. Человек устает от постоянного ожидания опасности, смерти. Притупляется острота, настороженность. Впрочем, к чему оправдания? Промах есть промах. В бою ничто безнаказанно не проходит. Требовательность и еще раз требовательность. И меньше будет крови. Сейчас об этом нужно будет поговорить с товарищами.Первым прыгнул мне на крыло Миша Сачков:— Ну как, цел?— Цел. А ты?— Только самолет здорово пострадал. Тебя тоже «фоккер» крепко прихватил. Я только его заметил и хотел выбить, но тут откуда-то взялся второй — и как дал по мне! Аж мотор захлебнулся.— Прозевали.— Да-а, — сокрушался Сачков. — И надо же…Можно только удивляться, что нас разом подбили. Оба видели друг у друга сзади истребители противника и могли бы взаимно защититься, а вот не сумели. Очевидно, и рефлексы при некоторых обстоятельствах имеют инерцию и способны опаздывать.— А как с остальными? — спросил я.— От Кустова уже пришла телеграмма: плюхнулся где-то на передовой, машина разбита, а сам — ни царапины. Остальные все возвратились.— И невредимы?— Да, только у Тимонова несколько пробоин от «юнкерсов». Но это ерунда: на час работы технику.— Значит, бой провели неплохо.— Безусловно, — подтвердил Сачков.Миша смеется. Глядя на него, я тоже улыбаюсь. Мы понимаем, что значит наше веселье. Смех — лучшая разрядка.Техники, окружив раненый самолет, осматривают пробоины. Мое внимание привлекли три отверстия от бронебойных снарядов в кабине. Сачков садится в машину, и мы с-ним исследуем, как же эти снаряды могли миновать меня? Они прорезали кабину прямо, где я сидел. Один из них просто должен был продырявить мне голову. Становится жутко. Я чувствую, как спазма сдавливает грудь, утяжеляя дыхание. Чувство страха только теперь, на земле, когда опасность миновала, охватило меня.Сачков, видимо решив убедиться, что моя голова невредима, внимательно осмотрел ее и показал на правую бровь:— Во где снаряд прошел! Даже подпалил.Машинально ощупываю бровь. Пальцы чувствуют следы смерти. Еще бы несколько миллиметров, стоило бы чуть податься вперед — и все!Мища уловил мое настроение:— Мой самолет тоже порядочно продырявили.От. сочувствия товарища на душе становится легче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54