Меняю курс. Карпаты медленно колышутся, точно приветствуют нас. Хотя до них и более десятка километров, но они, с темнеющими лесистыми склонами и белой как снег облачной косынкой, сверху кажутся совсем рядом — повернись вправо и упрешься в них. Здравствуйте, Карпаты! Я впервые смотрю на вас. Скоро придется познакомиться с вами поближе.В стороне темно-серым пятном проплывает город Черновцы. От него на восток желтой нитью вьется река Прут. Очевидно, весенние воды с гор и полей придали ей такую окраску. По северному берегу железная дорога. Вижу два поезда с дымящимися паровозами.У Черновиц аэродром с самолетами. Вот бы по нему нанести бомбардировочный удар. Плохо, что наши бомбардировщики днем так далеко не летают. А нужно бы. Теперь наши «яки» свободно могут их сопровождать за линию фронта на 200 — 300 километров. Но, видимо, привычка, инерция мышления сказывается и в военном деле. И истребителей все еще по-прежнему считают аэродромными летчиками, хотя у нас теперь дальность полета стала не меньше, чем у основных наших фронтовых бомбардировщиков ПЕ-2.Под нами Прут с селом Мамалыгой на северном берегу. Здесь до войны по реке проходила наша государственная граница с Румынией. Тут же рядом начинается Молдавия. Из Мамалыги, наверное, одного петуха слышат и украинцы, и молдаване, и румыны.Летим по границе. С высоты чист, широк и глубок обзор. Слева — Родина. Правее — Румыния. Нам и ее придется освобождать от фашистов. Да и не только ее, а все народы Европы. Теперь только Советская Армия способна избавить мир от рабства. А дальше?После войны народы мира должны понять, где гнездятся злые силы. А если нет? Снова война? Нет, это не должно повториться! Наша Родина, умудренная в боях, будет надежным Главнокомандующим фронта мира и поможет многое понять человечеству, чтобы не случилось снова мировой катастрофы. Вдали от своей земли над территорией врага всегда думается масштабно.Родина! Какую великую и почетную задачу возложила на тебя история! За долгие годы войны мы впервые летим над прежней нашей границей. Захотелось; торжественно отметить этот момент.— Иван Андреевич, под нами наша граница. Приготовиться к салюту из всего оружия!— Я готов! — — бодро ответил Хохлов. — Всегда готов!Удивительный летчик Иван Андреевич. На земле — его мощная застенчивая фигура всегда кажется вяловатой и как бы чем-то скованной. В воздухе — даже, дефект речи исчезает. Вот уж действительно — этот человек рожден для неба. Б небе у него, как нигде, проявляются воля, ум и ловкость.Подняв носы своих «яков», мы дали три залпа. Трассы^ праздничным фейерверком рассыпались в безмолвной застывшей синеве. Поняв настроение друг друга, крутим бочки. Земля, небо, Карпаты, солнце радостным переплясом вертятся перед нами.Впереди показался населенный пункт Молдавии — Липканы. Отсюда пограничная река Прут круто поворачивает на юг, а железная дорога, идущая из Чер-новиц, — на север. Нам пора брать курс к себе. От Тар-нополя до Черновиц мы просмотрели железные и шоссейные дороги. Теперь разведаем дороги на Проскуров.А погода ясная и тихая. Прогноз метеорологов подтверждается. Внизу зеркальными зайчиками играют весенние поля и талые воды Каменец-Подольской области. По шоссейным дорогам снуют машины, ползут танки к фронту. А здесь, наверху, только мы с Иваном да ласковое солнце. Но столько раз приходилось быть в огненном страшном небе, что и сейчас по привычке не доверяешь этому светлому спокойствию. В нем будь только овечкой, а волки найдутся.Глаз далеко и непрерывно обшаривает все вокруг. И не зря. Ниже нас, поблескивая холодным металлом, зловеще парит стая самолетов с. черными крестами. Ну как сверху не обрушиться на них! И немедленно! С ходу! Каждый уничтоженный вражеский самолет — шаг к победе.— Старик, видишь?— Вижу.— Атакуем! И домой!
2 Погиб молодой летчик Андрей Картошкин. У парня задор, сила не знали берегов. Он неудержимо рвался в бой. Его, как многих молодых, еще не вросших в» фронтовую жизнь, придерживали. Обижался. И вот первый же воздушный бой оказался для него и последним.Молодые летчики в первых вылетах на фронт должны оберегаться опытными бойцами, как делают истребители, охраняя штурмовиков или бомбардировщиков. Это мы давно поняли и всегда молодых посылали на фронт в окружении «стариков». И у нас до сих пор никто из молодых не погибал в первых боях. И на тебе — недоглядели.— Картошкин сбил одного фрица, погнался за вторым, а третьего и не заметил, — рассказывает Марков про ошибку летчика, которая свойственна почти всем, начинающим воевать. Они не умеют соизмерять свою силу, душевный пыл и эмоции с действительностью.К нам в землянку, где происходил этот разговор, ворвались две девушки. Нас не так удивило их неожиданное появление, как их одежда. Обе в шапках ушанках со звездочками, в форменных шинелях, у одной солдатские погоны, у другой — сержантские. У обеих из-под шинелей, точно рясы, свисают шелковые платья — у одной белое, у другой блестящее черное. Обе в модных туфельках на высоких каблуках.Глядя на этот винегрет одежды, я подумал, что приехали артисты и сегодня на ужине будут перед нами выступать.Девушка с сержантскими погонами, в черном платье, видимо поняв наше недоумение, махнула рукой и, улыбнувшись, залпом выпалила:— Ой, мальчики, не обращайте внимания на наши мундиры, — и подошла ко мне: — Товарищ капитан, Герой Советского Союза, разрешите обратиться?Не успел я что-либо сказать, как она в наступательном духе спросила:— Вы знаете, что сегодня Восьмое марта — женский праздник?Мы уже приготовились поздравить наших полковых девчат и вручить им кое-какие подарки, поэтому в вопросе для нас было что-то оскорбительное.— А как же! Вы что, считаете нас Иванами непомнящими?— Нет! Вы герои неба, поэтому о нас, земных женщинах, можете забыть, — съязвила, как мне показалось, артистка и продолжала: — Мы — делегация от девушек БАО. Пришли, чтобы лично пригласить вас, Арсений Васильевич, и Сергея Ивановича Лазарева к себе в гости на ужин.«Вон что! А я-то принял вас за артистов», — разочарованно подумал я. Давно артисты не приезжали к нам в полк. Зная, что вечер у нас занят, да находясь еще под впечатлением гибели летчика, я решительно отказал сержанту, даже не поблагодарив за приглашение.— Как же так, товарищ капитан… — девушка-сержант захлебнулась от негодования, кровью налилось круглое личико, переломились черные брови, а в глазах вспыхнули злые огоньки.Я поспешил сгладить свою резкость:— С удовольствием бы пришли, но мы должны сегодня быть на ужине с нашими полковыми девчатами.Девушка в черном платье глубоко вздохнула и тихо, словно в раздумье, повторила свои последние слова:— Как же так, товарищ капитан… — Резким движением рук она смахнула спереди под ремнем складки своей шинели и твердо заговорила: — Выходит, мы не ваши? Мы обеспечиваем всем вам полеты, одеваем, обуваем и кормим вас, охраняем днем и ночью. И вообще ухаживаем за вами, как родные матери. Да вы без нас и шага не сделаете. И вы осмелились отказаться?..А ведь она права, мысленно осудил я себя за поспешный и опрометчивый ответ. На ужине, в БАО мы обязательно должны быть и поздравить девчат с праздником. Это не только долг вежливости, но и требование воинского товарищества.С уважением смотрю на девушку. Сержант, да еще в платье, а отчитала меня, точно старший начальник. Вот пигалица! Знали, кого послать. Я хотел было спросить, где она так смело научилась делать выговора старшим по званию, и перевести разговор на другой тон но меня опередила ее подруга в белом платье:— Галя, да товарищ капитан шутит. — Она посмотрела на меня взглядом, плавящим любое плохое настроение: — Да? Придете?Эта девушка перехватила у меня инициативу. Как теперь все свести к шутке? Я ничего не мог придумать, кроме как в развязно-примирительном тоне спросить:— А водка будет?— И водка и вино будут, — хором ответили обе. Прежде чем уйти, девушка в белом платье с лукаво-доверительной улыбкой взглянула на Лазарева:— Мы ждем вас, шоколад и конфеты будут.Сергей хотел было что-то сказать, но смутился и прикуcил свой язык, ранее всегда дерзкий в таких случаях. Такого с ним еще никогда не случалось. По крайней мере, никто из нас этого не видел, но уже «солдатский телеграф» передавал, что он пленен девушкой-блондинкой из БАО.Около двухсот человек собралось на праздничный ужин в аэродромном бараке, разгороженном на комнаты-клетушки. Мужчин мало. Это командование батальона и шесть летчиков из обоих авиационных полков, базирующихся в Ровно.С помещением девушки решили просто: несколько комнат соединили в одну, сняв между ними перегородки. Побелив и празднично украсив, они превратили этот сарай в прекрасный зал. Даже с люстрами, горящими от настоящего электричества, неизвестно откуда проведенного. На стенах неплохие картины. Красиво накрыты столы. Несколько ваз с цветами. Откуда в такое время цветы? Много шоколада и конфет. Это понятно: на фронте женщинам вместо махорки и папирос выдавали разные сласти и они, видимо, поднакопили их для этого дня.Многие из девчат надели гражданские платья и совсем изменились. Гимнастерка все-таки не для женщин. Она старит их, огрубляет, и, может быть, поэтому многие из девчат, находясь в полевых условиях, невольно перенимают мужские привычки и развязность. Сейчас, переодевшись и оказавшись в праздничной обстановке, они сбросили все наносное, неженское.После сырых землянок и боев нам в гостях все нравится. Мы почувствовали семейное тепло и уют. Здесь все просто и хорошо. Так могут сделать только женщины. По всему видно — они здесь хозяева. У нас в полку девушек немного. Главная фигура у нас — летчик. В БАО лее главные работники — хозяйственники: кладовщики, шоферы, связисты, повара, официанты, врачи, медперсонал. И половина из них — женщины. И хозяйничать умеют. Мы, летчики, почти всегда довольны работой нашего тыла; пожалуй, больше довольны, чем организацией и управлением боевыми действиями авиации со стороны наших штабов.Приходят на память слова из песни: «И девушка наша проходит в шинели, горящей Каховкой идет…» Это про наших матерей — комсомолок гражданской войны. Теперь тяжесть войны легла на их детей. И снова девушки на фронте. Полмиллиона их в армии. И воюют хорошо. Мне приходилось видеть мужчин трусами, и читать о них, и слышать, а вот трусов женщин — не знаю. И будущее поколение будет гордиться своими матерями, как мы гордимся Анкой-пулеметчицей.Наши новые знакомые — Галя и Дуся — связистки. Девушки грамотные, развитые: одна со средним образованием, другая — со второго курса института. Они усадили нас с Лазаревым между собой. Галя — сержант в черном платье — теперь настоящая раскрасавица смуглянка. Правда, платье немного тесновато, но это только украшает ее, подчеркивая девичью упругость и собранность. По характеру она какая-то спортивно-энергичная и напористая. Ни минуты не может посидеть спокойно. У нее все в непрерывном движении и изменении. И в этом заключается особая красота, красота новизны. Галя ни с того ни с сего ошарашила меня вопросом:— Скажите, как женщине стать генералом?— Сначала женщине надо превратиться в мужчину, — шучу я.Девушка не унимается:— Я вас спрашиваю серьезно. И вообще, есть ли у нас женщины генералы?— По-моему, нет.— — А могут быть?— Почему бы нет?— А почему тогда нет?Я не знаю, что ей ответить, и с серьезным видом советую:— Напишите об этом Сталину. — Галя обиделась и маленькими своими кулачками, как барабанными палочками, забила по столу:— Вы уклоняетесь от прямого ответа. И вообще, мужчины всюду захватили управление государствами в свои руки. Если бы женщины были у власти, то они не допустили бы никаких войн.— Ну, это как сказать, — не согласился я. — Царицы : Екатерина Вторая и грузинская Тамара — женщины, а вели большие войны и были, как гласят источники, «злы и коварны».В это время кто-то задушевно запел: Бьется в тесной печурке огонь,На поленьях смола, как слеза,И поет мне в землянке гармоньПро улыбку твою и глаза. Все смолкли. Галя впервые за ужином сидела спокойно, плотно сжав свои пухлые губы. Я жестом приказываю ей петь, и мы оба подхватываем:Про тебя мне шептали кусты…После того как песня кончилась, Галя предлагает Дусе спеть «Огонек», но та делает притворно-испуганное лицо:— Не могу, — и кивает на Лазарева, — мой повелитель не любит, когда я пою.Дуся — полная противоположность Гали. Хотя ростом такая же невеличка, но в движениях плавна и изящна. В белом платье она. как цветок лилии, до того бела и нежна. Кажется, прикоснись к ней пальцем и оставишь след.Нам, в своих не первой свежести гимнастерках, не видевших утюга и казавшихся какими-то жеваными, сначала было неловко сидеть рядом с ней. Однако она своей непосредственностью и шутливым кокетством сразу разогнала это чувство, и разговор пошел легко. Незатейливые шутки вызывали искренний смех и душевное сближение. В мягком, тихом голосе Дуси есть что-то чарующе-теплое и повелительное. Ее голоc словно ласкает тебя, и ты невольно подчиняешься ему. Глядя на Дусю и Сергея, сразу можно понять, что она действительно покорила парня. Он, как пай-мальчик, во всем слушается ее. Вот он закурил. Она ласково, но с такой милой обворожительной обидой, какая может быть только у женщин, спрашивает:— Сережа? а ты знаешь, что одна папироса убивает зайца?— А зачем ему так много давать курить? — Лазарев словно не понимает цели вопроса, но покорно тушит папиросу и беремся за бутылку вина. Дуся перехватывает его руку осуждающим взглядом:— Ты хочешь еще выпить?— По маленькой можно.Дуся мягко, но уверенно берет у Сергея бутылку и, нахмурив светлые брови, замечает:— Один древний философ сказал, что опьянение — это добровольное сумасшествие. — И вместо, бутылки ставит стакан чаю. — Тебе, Сереженька, сейчас полезен чай.— После водки чай не полагается. Да и не очень-то я люблю его, — с деланной басовитостью ворчит Лазарев, взяв стакан чаю.— Я раньше тоже не любила чай, — шутит Дуся, — дома сахару жалко было, в гостях же накладывала столько, что пить противно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54