Его друг Жора Ромашков при попытке сесть рядом и вывезти товарища наскочил на торосы льда, перевернулся, самолет разбился, а сам летчик от ушибов потерял сознание. Правда, потом, через два дня, вам каким-то чудом обоих удалось спасти. Сейчас чудо не может повториться. На поляне можно прикорнуть только на ПО-2, а о приземлении истребителя нечего и думать.— Ваня, садиться нельзя! Иди домой! — кричу по радио. Но радио не работает. Пулей выскакиваю из кабины и руками и ногами машу другу, чтобы улетал к себе. А Иван упорно планирует, рассчитывая приземлиться у моего «яка». Не видит моих сигналов. Тогда я, позабыв о всякой предосторожности, открыл стрельбу в сторону Хохлова. Но и она не помогла.Иван у самого берега болота коснулся колесами земли. Самолет побежал. Я наперерез ему. Вот впереди Ивана рой воронок-могил… То ли он заметил меня, то ли увидел ямы — резко дал газ. Мотор взревел, «як» отскочил от земли и, покачиваясь, готовый вот-вот упасть, поплыл над воронками, набирая скорость. Я быстро заменил в пистолете расстрелянную обойму.Самолет Хохлова скрылся на востоке. И странное дело — тишина отдалась во мне болью и каким-то раздражающим голову шумом. С тревогой оглядываюсь, как бы отыскивая, что это значит. Никого. А тишина шумит. Очевидно, остывают нервы. Нервы, точно металл, могут накаляться и остывать, и, видимо, это можно слышать и чувствовать.Но где же я? Если бы кто-нибудь был поблизости, то давно уже успел бы появиться. Впрочем, здесь у противника нет сплошной обороны. Она состоит из опорных пунктов и узлов сопротивления, созданных в городах и селах, на дорогах и возвышенностях. Может, я сел в промежутке этих участков обороны?В тонком слое снега вижу торчащую, как иглы, прошлогоднюю стерню. Здесь были посевы. А домик? Он от меня далековато. Но теперь я разглядел, что это не домик, а обыкновенный сарай. В таких обычно хранят сено. Иду к нему. В сарае одной стены нет, а внутри что-то чернеет и шевелится. Когда подошел ближе, разглядел: танк с наведенной на меня пушкой. И танк с крестом… Рядом два человека. Они шагнули за танк. Вот почему тишина: фашист прицелился. Теперь я от его снаряда никуда не денусь. Мое оружие — пистолет — бессильно. Я остановился. Бежать? От снарядов-то? И поблизости нет ни одной воронки. Все против меня. Не зная зачем, разглядываю свой «ТТ». Снимаю перчатки и бросаю на землю. Теперь они не нужны, Нужен только пистолет. Когда грозит неминуемая гибель, остается единственная разумная возможность — сохранить свое достоинство.Меня сковало спокойствие, чересчур холодное спокойствие, мертвое. Надо мной огромное небо, яркое солнце, подо мной негостеприимная земля. Я всем телом ощущаю ее выпуклость. Она словно специально здесь изогнулась, чтобы я не мог укрыться от танка. Я одинок и беспомощен.А ну, выше голову! — командую себе. Голос чужой. Кажется, говорю не я, а кто-то другой. И говорит правильно. Я подчиняюсь ему и, крепко сжимая в руке пистолет, шагаю на танк, на пушку. Шагаю быстро, отчаянно.Но почему не стреляют? Хотят взять живым? Не выйдет! У меня в руке пистолет с восемью патронами. Нет, с девятью: один в стволе, а восемь в обойме. Я всегда один патрон держу в стволе: можно стрелять сразу, на вскидку, не отводя затвор.И вот я перед громадой танка. Люк сверху открыт. — А ну, вылазь! — грозно кричу я на танк. — Вылазь!Ничто не шелохнется. Только протяжное эхо откликнулось мне. С упрямой злостью кричу еще, ругаюсь и, наконец, прыгаю на танк, заглядываю в люк. Пусто… От дикой радости подкосились ноги, и я, обессиленный, опустившись на металлическую коробку, сполз на землю.Счастье! Миг счастья. Я ликую. А дальше? Люди были. Я вскакиваю. От людей только след остался. Кто они и почему убежали? Нужно быть наготове.Вскоре тишину мертвой поляны с мертвым танком и моим самолетом разорвал гул; двух «яков». Вслед за ними появился ПО-2. Под прикрытием истребителей он приземлился.Я снова в родном полку.
7 Конец февраля радовал утренними заморозками, солнцем, теплом. Только в последний день месяца к вечеру начало хмуриться небо. 1 марта уже исчезло солнце, повалил мокрый снег, земля раскисла. И все же в такую скверную погоду прилетел к нам из Москвы транспортный самолет. Из него вышла большая группа генералов и офицеров. В основном, врачи и работники государственной безопасности. Все заметно чем-то тревожно возбуждены, озабочены, и у многих на лицах нескрываемая печаль. Их уже кидали машины из 13-й армии, штаб которой находился в Ровно.Вскоре все прояснилось. На аэродром приехал полковник с малиновыми петлицами. После короткого совещания между ним и командиром полка меня вызвали на КП. Здесь я узнал, что вчера под вечер по дороге из Ровно на Славуту бандеровцами был тяжело ранен в правую ногу командующий 1-м Украинским фронтом генерал армии Николай Федорович Ватутин. Принято решение: из Ровно раненого эвакуировать самолетом в Москву. Для его охраны от воздушного противника я назначен командиром группы сопровождения. Лететь нужно сейчас.— Какой нужен тебе наряд истребителей, чтобы полностью гарантировать безопасность полета командующего фронтом? — спросил меня Василяка.Ошеломленный известием, я как-то сразу не понял сути вопроса командира полка.— Какое может быть сопровождение в такую погоду?Владимир Степанович повторил свой вопрос и твердо сказал:— Лететь надо.Большой группой нельзя было сопровождать тихоходный транспортный самолет: истребители мешали бы друг другу.— Полечу парой.— Мало, — не согласился Василяка. — Лети четверкой. Назови летчиков.Первым хотелось предложить Маркова. Он хорошо научился летать в сложную погоду, но он остался в Житомире с молодежью. Назвал летчиков звена, с которыми летал в бою:— Хохлов, Лазарев и Коваленко. Полковник, желая знать мнение об этих людях, вопросительно взглянул на Василяку. Тот одобрил выбор.— Имейте в виду, — глядя на меня, начал полковник, — полет будет на полную дальность. В пути вас застанет ночь. Горючего до Москвы всем едва ли хватит. Аэродрома вблизи может не оказаться, поэтому каждому летчику нужно быть готовым покинуть самолет на парашюте… Как вы на это смотрите?Хотя в авиации еще не случалось, чтобы истребители сопровождали какой-нибудь самолет ночью, но сейчас не могло быть никаких колебаний, никаких сомнений.— Задачу выполним.Однако лететь нам не пришлось. Погода, к несчастью, резко испортилась. Туман и снегопад в районе Ровно исключали всякие полеты. Мы ждали несколько дней. Потом нам дали отбой, а Николая Федоровича Ватутина на санитарном поезде перевезли из Ровно в Киев, где он через полтора месяца в ночь на 15 апреля после операции скончался.«В лице товарища Ватутина государство потеряло одного из талантливых молодых полководцев, выдвинувшихся в дни Отечественной войны», — говорилось тогда в сообщении ЦК ВКП(б), Совнаркома СССР и Наркома обороны.1 марта командование фонтом принял Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков. Он почти без изменений оставил план операций, разработанный под руководством Ватутина.Враг затягивал войну, он стремился во что бы то ни стало удержать за собой оставшиеся районы Правобережной Украины с — богатыми продовольственными и промышленными ресурсами, а также первоклассными портами на Черном море. Гитлеровцы рассчитывали, что Советская Армия в распутицу после зимних тяжелых боев не сможет наступать. Они срочно укрепляли свою оборону и подбрасывали подкрепления. Надо было не дать противнику прочно закрепиться, поэтому советские фронты торопились с подготовкой к новому наступлению. Вся перегруппировка войск совершалась скрытно и, в основном, ночью. На дне снежного океана 1 Наступление 1-го Украинского фронта началось 4 марта. На другой день в наступление перешел 2-й Украинский, a 5 марта — 3-й. Наш фронт наносил рассекающий удар в сторону Карпат на Чертков — Черновцы, отрезая отход на запад вражеской группе армий «Юг».Не давать врагу передышки! Под таким девизом шло освобождение Правобережной Украины. Наступать в распутицу значительно труднее, чем обороняться. И эта трудность увеличила нашу собранность и силу.Оттепель. Аэродром — сплошная грязь. Техники на руках и трактором вытаскивают самолеты на асфальт взлетно-посадочной полосы. Штурмовикам приказано нанести удар по опорному пункту противника юго-восточнее Тарнополя, а нам, истребителям, надежно охранять их. Мне с Иваном Хохловым поставлена еще дополнительная задача: посмотреть дороги за линией Тарнополь — Проскуров на Черновцы. Особо обратить внимание, не отводит ли враг войска на юг.Взлетаем по одному. Тяжело нагруженные штурмовики бегут через всю узкую, как шоссейная дорога, полосу. Да и истребителям с полными баками бензина чуть хватает дорожки, чтобы оторваться от земли. Стоит закапризничать мотору или лопнуть колесу, как попадешь на раскисшее поле и перевернешься.Хмурое небо. Изредка, словно разводье, над головой покажется синева. Штурмовики летят низко. Истребители — — выше, прижимаясь к облакам, набухшим дождем и снегом. Посыплет снег — несчастья не миновать: мы не увидим ни земли, ни облачного неба. Наши машины не приспособлены для слепого полета. Успокаивает одно — обещание метеорологов: погода улучшится. Хочется верить, хотя их прогнозы часто не оправдываются.Перед нами плывут темнеющие черноземом поля Украины. В низинах, в балках остатки снега, изъеденного весной, кажутся плесенью. Ближе к фронту на дорогах оживление. А вот на шоссе из Шепетовки на Ямполь сплошной поток машин и артиллерии: в распутицу автомобилям нет другого пути. Охраняя дорогу, в воздухе носятся парочки наших истребителей.Южнее и юго-восточнее Ямполя техникой забиты уже не только дороги, но и поля. Здесь ударная группировка фронта с рубежа Шумское — Любар На юге в полосе 1-го и 2-го Украинских фронтов действовали все (6) советские танковые армии, что создало по танкам и самоходно-артиллерийским установкам более чем двухсполовиной-кратное превосходство над противником.

нанесла удар по врагу в стык 1-й и 4-й танковых армий. За два дня вражеская оборона была взломана на 180 километров по фронту и войска продвинулись в глубину до 50 километров.Сейчас с воздуха хорошо видно, как в месиве и грязи ползут танки, тракторы, таща за собой артиллерию и автомашины. Все грунтовые дороги и тропинки забиты конными повозками и людьми. На глаза попала необычная картина — солдаты, точно муравьи, облепили две пушки и волокут их на себе.Дымом и огнем показалось поле битвы. Видимость ухудшилась. Облака поредели, словно они от накала боя начали плавиться и превращаться в пороховую гарь. В воздухе стало тесно и напряженно.Но наши штурмовики точно вышли на цель и без всяких помех выполнили задачу. Тут же за ними над этой же целью появилась еще большая группа «илов», а мы с Хохловым пошли на разведку.Южнее Тарнополя и Проскурова нет никаких признаков отхода противника. Напротив, наблюдается усиленное движение к фронту. А что дальше, в глубоком тылу?Через широкую облачную расселину устремляемся ввысь. Здесь солнце яркое, теплое и какое-то ласково-игривое. Верхушки облаков словно кипят, брызгая светом. Да и наши «яки» заблестели, как бы радуясь богатству света и простору. Самочувствие такое, точно мы вырвались из сырого и душного подземелья. Мир приятно ласкает глаза. Невольно сладко жмуришься.Летим на юг курсом на Черновцы, рассчитывая углубиться на вражескую территорию выше облаков, а обратно пойдем ниже. Облака становятся все реже и реже. Через их большие просветы хорошо видны речка Серет и на ее левом берегу шоссейная и железная дороги. Наш путь совпадает с рекой. Удивительная эта речушка. Она, как цепь, вся перевилась в мелких однообразных извилинах и порой кажется прямой лентой.Под нами небольшой город Чертков. К нему с запат да ползет поезд. Наши войска, выйдя в район Тарнополя, Волчанска, перерезали железнодорожную магистраль Львов — Одесса. Теперь для врага прямого пути из Германии сюда нет.Река привела нас к Днестру и растворилась в его водах. Здесь облаков нет. Их как будто притянули к себе Карпаты, показавшиеся серо-белыми нагромождениями. Днестр со своими крупными и мелкими петлями относительно Серета кажется каким-то беспорядочным, разгульным. Есть даже гигантские излучины, захлестывающие одна другую. Попробуй разберись, куда бежит река.В воздухе мы уже час сорок минут, а горючего еще не менее чем на два часа. Вот это истребитель! У врага таких машин нет. А что, если сейчас нас перехватят его истребители противовоздушной обороны? Тогда они наверняка свяжутся с фронтовыми. Мы залетели вглубь к противнику километров на двести. В случае боя будет не так просто найти дорогу к себе. Не заблудиться бы.От таких мыслей похолодело на душе, да и солнце как-то потускнело. Испытываю какой-то непонятный страх. Что это значит? В боевом полете опасность — постоянный спутник, и мы с ней сжились. Она не вызывает таких неясных эмоций. Одиночество? Нет, нас двое, и мы к одиночным действиям в небе давно привыкли. Здесь, очевидно, сказывается новизна полета. Непривычное всегда волнует своей новизной. Надо привыкать и к дальним полетам.Вспоминается чье-то изречение: летчик, не умеющий возвратиться из далеких просторов к себе на аэродром, — еще не летчик, а только птенчик. Нет, мы придем домой! У нас высота 6000 метров. Противник и не подумает, что наши истребители могут оказаться у Карпат. Он примет нас за своих. В крайнем случае, если враг обнаружит нас и пошлет наперехват, — мы заметим его самолёты при такой прекрасной видимости еще издалека. Для нас не может быть никакой внезапности. Мы на высоте — и мы хозяева неба.Вглядываюсь вперед. Гам где-то проходит наша довоенная государственная граница. Мы ее оставили два года назад. Какая она теперь? Понимаю, что с воздуха ее никак не отличишь, но я смотрю туда. Там горы, леса, города и села. По карте читаю названия ближайших пограничных населенных пунктов: Тарасовцы, Мамалыга, Липканы. На какой из них лететь? Выбираю Мамалыгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54