Хозяин и гости вовсю радовались жизни и не боялись показывать это.Сабин чувствовал себя прекрасно. За время службы он немного одичал, постоянно живя в военных лагерях или сражаясь в походах. Да разве может кусок полусырого мяса в задымленной палатке сравниться с этим великолепием? Вот это настоящая жизнь. И он будет жить так же. Дайте только срок...Внезапно ушей трибуна коснулись несколько слов, которые заставили его поднять голову и оторвать губы от чаши с вином.— Как там моя дорогая Эмилия? — спрашивал Силан у Друза. — Не скучает без меня?— Нет, — рассмеялся Друз. — К счастью, боги послали мне сегодня нашего храброго трибуна. Ты не поверишь, он сумел на полчаса приковать к себе внимание этих девиц! Вот подвиг, сравнимый, разве что, со взятием Ктесифона.— Бедняжка, — притворно вздохнул Силан. — Я совсем ее забросил с вашими гулянками. Надо будет на днях наведаться. Мы, все-таки, почти обручены.Сабину вдруг стало очень жарко, кровь дико пульсировала в голове. Полным ненависти взглядом он пронзил Силана, который, впрочем, этого не заметил, увлеченный уже поисками чего-то в брюхе кабана.«Ах, вот как? — кипя от ярости подумал трибун. — Почти обручены? И ты так о ней говоришь? Променять такую девушку на общество пьяниц и обжор? Ну, так ты ее не получишь!»Вино распалило Сабина, он еле сдерживался, чтобы не вскочить и не набить морду Силану, вся симпатия к которому сразу исчезла. Ну, ничего, подожди, красавчик. Скоро тебе придется иметь дело с префектом преторианцев Гаем Валерием Сабином. Вот тогда посмотрим, чья возьмет. Клянусь Эриниями, не видать тебе правнучки Августа, как своих ушей.— Что с тобой? — удивленно спросил Друз, заметив, как изменилось настроение трибуна. — Не то съел? Или вина мало?— Все нормально, — с трудом улыбнулся Сабин. — Так, что-то нехорошо стало.— Это бывает, — с умным видом кивнул уже изрядно захмелевший Друз. — Лучшее средство от этого — глоток вина. Давай-ка выпьем с тобой за встречу.— Давай, — согласился Сабин, поднимая кубок.«Нельзя подавать вида, что меня интересует Эмилия, — подумал он. — Сейчас эти франты попросту посмеялись бы над бедным трибуном. Но ничего, придет и мое время смеяться».Они с Друзом выпили и расцеловались. У Сабина тоже начинало шуметь в голове.А веселье продолжалось. Мелькали какие-то танцовщицы, мимы, жонглеры, клоуны, даже два гладиатора сразились тупым оружием, но — раскритикованные пьяным Вителлием — с позором удалились.Слуги вносили все новые амфоры с вином и новые закуски; общество упорно пило и ело, но оживление уже сменилось вялостью, голоса звучали все глуше, головы начинали медленно опускаться на грудь; Вителлия вырвало.Сабин почувствовал, что кто-то толкает его в плечо, и открыл глаза. В зале звучала негромкая музыка греческого оркестра, а рядом с трибуном на ложе сидел Друз с красными выпученными глазами.— Давай выпьем, — тупо сказал он.— Не могу, — с трудом ответил Сабин. — Мне еще ехать...— Мы друзья или нет? — вопросил Друз, покачиваясь.— Конечно, друзья, — искренне ответил Сабин и полез обниматься.— Тогда выпьем.Сабин вздохнул и поднял кубок,— За тебя, — сказал он невнятно.Друз кивнул, голова его упала на грудь.Сабин мужественно выпил кубок до дна и уронил его на пол. Он хотел оглядеться, есть ли еще кто-нибудь в триклинии, но тут голова его закружилась, и он мягко повалился на подушки своего ложа. И моментально уснул.Музыка смолкла. В большом зале раздавался теперь лишь громкий храп участников банкета и осторожные шаги слуг.За окнами уже начинало светать... * * * Сабин проснулся с дикой головной болью и таким ощущением, что во рту у него полно горячего песка. Трибун с удивлением оглядел незнакомую комнату, где он лежал на кровати, прикрытый легким одеялом.Дверь скрипнула, и перед его глазами появился невысокий пожилой мужчина с большой плешью.— Приветствую тебя, господин, — сказал он осторожно, заметив, что тот проснулся.— Где я? — тупо спросил трибун.— В доме Квинта Валерия Сабина, твоего покойного дяди, господин, — ответил мужчина.— Как я сюда попал? — изумился Сабин, в голове которого чуть-чуть прояснилось. Но только чуть-чуть.— Под утро тебя принесли в носилках. Рабы сказали, что они из фамилии Нерона Друза.— А... — вспомнил Сабин вчерашнюю попойку. — Понятно. Позови управляющего.— Я управляющий, — ответил мужчина. — Меня зовут Софрон. Ты, наверное, хочешь ознакомиться с документами и получить финансовый отчет?— Да какой там отчет, — махнул рукой Сабин и приподнялся. — Я сейчас хочу только холодной воды.— Сию секунду, — засуетился управляющий.— Подожди. Который сейчас час?— Да уж к полудню идет.— Проклятье, — выругался Сабин. — А мои доспехи вчера принесли?— Да, господин, — ответил Софрон. — Они вычищены и смазаны.— Хорошо. Распорядись, чтобы приготовили ванну. Холодную. И лошадь найди. Мне нужно ехать.— А документы, господин? — удивился управляющий. — Ты же должен оформить наследство...— Потом, — отмахнулся Сабин. — Не до этого сейчас. Когда вернусь, все и сделаю.— Слушаюсь.Софрон убежал.Спустя час, слегка освеженный холодной водой и кубком сильно разбавленного вина, Сабин уже скакал по камням виа Аврелия, все еще мучаясь головной болью и приступами ревности. Но в общем он был настроен довольно оптимистично. Дела идут очень удачно. Цезарь наверняка не забудет его услуг. И вчерашний бедный трибун получит все: жезл префекта, деньги, власть, положение в обществе и руку правнучки Августа. Вот только бы еще не болела голова... Глава XXIIМать и мачеха Тиберий все-таки не выдержал. Ему так хотелось насладиться своим триумфом, что, несмотря на просьбу цезаря, переданную ему Сабином, и совет Фрасилла немного повременить, он вечером направился в покои своей матери Ливии. При нем была копия письма Августа, собственноручно им переписанная.Итак, в тот момент, когда Друз и Сабин входили в триклиний, где весело пировали Аппий Силан и его гости, Тиберий входил в комнату императрицы.Ливия встретила сына не очень приветливо. По его лицу она сразу поняла, что произошло нечто крайне важное. И крайне для нее неприятное — тусклые бесцветные глаза Тиберия светились торжеством, а на бледных губах играла зловещая улыбка.— Здравствуй, матушка, — сказал он, как обычно, растягивая слова. — Надеюсь, тебе уже лучше и боли в ноге прекратились.— Спасибо, сын, — сухо ответила Ливия. — Мне приятна твоя забота обо мне. Что ж, это справедливо — я думаю о твоем благополучии, а ты должен думать о моем, не так ли, Тиберий?— Вот именно, — буркнул сын, без приглашения усаживаясь на табурет. — Как раз о нашем благополучии я и хочу поговорить.Лицо Ливии — сморщенное, желтое — еле заметно напряглось; острые глаза уперлись в Тиберия.— Слушаю тебя, — спокойно сказала женщина.— Для начала, — заговорил Тиберий, с натугой двигая челюстями, — я бы хотел задать тебе один откровенный вопрос. И услышать на него откровенный ответ.— Задавай, — невозмутимо произнесла императрица. — Ты же знаешь — от тебя у меня нет тайн.Тиберий собрался с духом и посмотрел ей прямо в глаза. Даже ему, полководцу, который провел множество кампаний и не раз смотрел смерти в лицо, стало не по себе.— Скажи мне, — с трудом произнес он, — ты имела отношение к ссылке Агриппы Постума?Ливия пожала плечами.— На этот счет был цезарский указ. Если ты забыл его, я могу приказать принести из архива копию.— Я просил отвечать откровенно, — заметил Тиберий. — Ладно, поставлю вопрос по-другому: были ли справедливы обвинения, предъявленные Постуму?Ливия пожевала губами, собираясь с мыслями.— В какой-то степени, да, — ответила она наконец.— А в какой степени? — настаивал Тиберий.— Скажи мне, сын мой, — с укором произнесла императрица, — почему ты заставляешь меня отвечать на подобные вопросы? Ты же знаешь — все, что я делала, было лишь во благо тебе и Риму.— А потому, — взорвался Тиберий, — что скоро такой же вопрос тебе задаст суд! И я хочу, чтобы ты была готова к этому.Слова сына потрясли Ливию, но она огромным усилием воли взяла себя в руки и спросила с прежней невозмутимостью:— Вот как? Не перегрелся ли ты на солнце, милый Тиберий? Я — перед судом? Такое только в горячке может привидеться. Уж— не болен ли ты, как и бедняга Постум?Самообладание матери вывело Тиберия из себя. Он выхватил из внутреннего кармана копию письма Августа и почти швырнул свиток пергамента матери на колени.— Почитай-ка вот это. А потом поговорим.Ливия небрежно взяла свиток двумя пальцами и брезгливо оглядела его, словно дохлую мышь.— Что это? — спросила она спокойно, видя, что сын в бешенстве, и желая еще больше завести его. — Ода в мою честь? Неужели ты сам написал это, Тиберий?— Это написал твой муж! — рявкнул тот. — И оставь свои неуместные шуточки. Тебе сейчас впору думать, как спасти свою жизнь.Ливия презрительно улыбнулась одними губами.— Вижу, ты продолжаешь заботиться обо мне, — сказала она с издевкой. — Ладно, если хочешь, я прочту это.Она развернула свиток и пробежала глазами первые строчки. Ей все стало ясно, дальше читать не было смысла.Императрица подняла голову и посмотрела в глаза сына.— Ну и что? — спросила она спокойно.— Как — что? — опешил Тиберий. — Не прикидывайся, пожалуйста. Цезарь теперь знает, что Постум был осужден несправедливо. И знает, кто несет за это ответственность. Как он поступит, по-твоему?— Прежде всего он посоветуется со мной, как делает это вот уже пятьдесят лет, — с достоинством ответила Ливия. — Он один знает, сколько сил я отдала становлению нашего государства. Он любит меня, ценит меня и верит мне.Тиберий ухмыльнулся.— Любит — да, ценит — может быть, но вот верить тебе он теперь не будет, это точно. Да как ты не поймешь: если Агриппа Постум вернется в Рим, то первым делом он предъявит тебе обвинение в клевете. И тебе придется отвечать перед судом. На сей раз ты не сможешь отвертеться. Цезарь просто обязан будет удовлетворить просьбу внука. И не строй иллюзий — суд признает тебя виновной. Доказательств — как явствует из письма — более, чем достаточно.— Я в этом не уверена, — ответила Ливия невозмутимо, хотя внутри у нее все клокотало. — Но даже если так, мне ничего не грозит. Я скажу, что действовала в интересах государства, принесу свои искренние извинения Постуму, и цезарь со слезами на глазах заставит нас поцеловаться в знак примирения. Вот и все. Не позволит же Август учинить расправу над своей женой, с которой...— Не строй иллюзий — я сказал, — повторил Тиберий со злостью. — Да ты сама все прекрасно понимаешь. У цезаря не будет выбора. Куда он денет глаза, если в сенате встанет какой-нибудь Гатерий и спросит, почему он проявил достаточно гражданского мужества, когда надо было отправить в ссылку Постума, но не хочет проявить его сейчас, когда дело касается его жены? Почему он сурово наказал свою родную дочь и внучку — причем, за проступки морального характера, не имевшие особого политического значения, но пытается выгородить жену, вне всякого сомнения виновную в государственной измене? И потом, не забывай — Постум наверняка вспомнит и о своих братьях Гае и Луции, чью безвременную кончину ты так трогательно оплакивала.— Ах, ты, подлец, — тихо, с ненавистью произнесла Ливия, сбросив маску невозмутимости. — Да ведь все это делалось для тебя. Гай и Луций умерли, чтобы ты мог вернуться в Рим и занять прежнее положение. Постум был изгнан, чтобы ты стал главным наследником. Или ты забыл, как умолял меня помочь тебе уехать с Родоса?— Да, но не такой ценой, — пробормотал смущенный Тиберий. — Я не предполагал...— Все ты предполагал, — махнула рукой императрица, с горечью глядя на сына. — Просто ты трус. Когда можно было делать вид, что ты ни при чем, и только пожинать лавры, мать тебя устраивала, но как только возникает малейшая опасность, ты готов всех продать и предать. Жалкая у тебя душонка, Тиберий. Грязь, замешанная на крови, — так, кажется, говорил Феодор?Тиберий в ярости скрипнул зубами и сжал кулаки.— Ты обезумела! — крикнул он в бешенстве. — Ты сама сделала меня таким, а теперь еще попрекаешь?— Тише, — презрительно фыркнула Ливия. — Слуги услышат.Некоторое время они молчали; Тиберий тяжело дышал сквозь зубы, императрица смотрела на него холодным взглядом из-под старческих век.— Ну, успокоился? — спросила она наконец. — Теперь давай рассуждать здраво. Что тебя так взволновало?— Ты еще спрашиваешь? — воскликнул Тиберий. — Перечитай письмо и увидишь.Ливия пренебрежительно сбросила свиток с колен, пергамент упал на пол.— Ты так боишься возвращения Агриппы Постума?— Это ты должна бояться возвращения Агриппы Постума! — взорвался Тиберий.— А почему ты так уверен, что он обязательно вернется? — невинно продолжала императрица.— Как почему? — изумился сын. — Да ты действительно выжила из ума! Ведь цезарь ясно написал, что уже изменил завещание, и назначил преемником Постума.— А разве завещание уже было оглашено? — спросила Ливия с хитрой улыбкой. — Разве сенат его утвердил? Или оно, по крайней мере, находится в официальном хранилище в храме Весты?— Да оно будет гам через несколько дней! — крикнул Тиберий. — Что ты со мной в прятки играешь?Ливия вдруг стала очень серьезной. Она решительно хлопнула себя ладонью по колену.— А теперь послушай меня, сын, — произнесла она твердо. — Еще ничего не потеряно. Я слишком много сил отдала этой борьбе, чтобы так просто уступить. Раз уж ты так перепугался, буду с тобой до конца откровенна. Знай, у меня есть возможность сделать так, что новое завещание не будет оглашено; у меня есть возможность, даже несколько возможностей, воздействовать на цезаря. И, наконец, у меня есть возможность устранить Агриппу Постума. Шансы в этой игре даже сейчас пока еще равны. Мы примем вызов, и победим.— Нет! Нет! — замахал руками Тиберий. — Что ты говоришь? Ты хочешь окончательно затянуть петлю на своей шее? Ведь если тебя сейчас поймают за руку на таких делах, а будь уверена, ты сейчас тоже находишься под наблюдением, то это конец. Тебе не миновать Гемоний. Да еще и меня потянешь за собой. Я не хочу идти на казнь ради твоих амбиций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64