— Надо же, тут я наконец-то согласна с тобой. Меня также не радует, что она все еще жива.— Однажды на охоте фракийский царь поймал шесть волков, — задумчиво сказал я. — Он посадил их в самую глубокую темницу дворца и запер дверь на замок. Спустя шесть месяцев он вновь заглянул туда и обнаружил лишь одного волка.Виола скептически глянула на меня.— Иными словами, ты подозреваешь ее? — спросила она.— Уж не надежда ли прозвучала в твоем голосе?— Я застала вас в объятиях друг друга.— Она нуждалась в утешении.— Тебе прекрасно удалось ее утешить.— Она застала меня врасплох, ясно? — запальчиво выкрикнул я. — Я так обалдел, что долго не мог прийти в себя.— Хороший шут всегда готов к любым неожиданностям, — напомнила она мне.— Достаточно, ученик.— Прекрати так называть меня!— А как же ты хочешь, чтобы я называл тебя?— Женой, — тихо сказала она. — Любимой. Виолой. Сейчас подойдет любое ласковое обращение.Я шагнул вперед и привлек ее к себе.— Не желаешь ли принять обещанную мной ванну? — спросил я.— Для начала, — ответила она.Спустившись на первый этаж, я прошел туда, где находились комнаты Симона. Ванна стояла возле кровати. А сама кровать под пологом на четырех столбиках выглядела так роскошно, что я невольно позавидовал. Не следовало бы хозяину гостиницы спать намного лучше, чем его постояльцам.Затащив ванну к нам наверх, я раздобыл ведра и натаскал воды. После пятой ходки ванна наполнилась достаточно, и Виола, опустившись в нее, принялась усиленно мыться.— Я не забыл тебя, — сказал я, целуя ее в затылок.Она бросила в меня полотенце. Я поймал его и начал тереть ей спину.— А я не забыла о том, как замечательно жила в окружении слуг, — сказала она. — Горничные заботились о моей одежде, о детях, прибирали в комнатах. И подумать только, что я отказалась от всего этого ради ванны с холодной водой в клетушке, где хорошо живется только блохам и дуракам. А ведь мы даже не спим вместе.— У нас все впереди. Потерпи немного.Она указала на свою правую лопатку.— Ладно уж, муженек, я многое прощу тебе, если хорошенько потрешь мне спинку.Я выполнил ее пожелание, и она удовлетворенно вздохнула.Вскоре Виола вылезла из ванны и тщательно вытерлась. Убедившись, что под окнами никого нет, я вычерпал воду ведром, выливая ее на улицу. Потом потащил одолженные банные сосуды обратно в комнату Симона.Он все еще дожаривал поросят. Дверца огромного платяного шкафа в его комнате была слегка приоткрыта. Будучи по натуре любопытным, я заглянул в него. Там хранились обычные стопки белья, висели кожаные передники и плащи. А также широкая белая мантия с красным крестом.Ого, подумал я, это уже интересно.Когда я покончил с этими делами, Клавдий успел одеться и спуститься к ужину. Прекрасно приготовленные поросята порадовали всех завсегдатаев трактира, бурно выразивших благодарность принесшему их Петру. Скорее всего, именно так он расплачивался за жилье.Первое ночное дежурство я взял на себя. Когда Виола улеглась на тюфяк, завернувшись в легкое покрывало, я рассказал ей все, что услышал от Талии.— Ну вот, значит, мы разыскали уже двух шутов, — сонно произнесла она. — Интересно, когда убийцы остальных шутов выследят нас?— А может, они давно сбежали, — предположил я. — Отказались от своих замыслов.— На самом деле ты в это не веришь, — сказала она.— Ты права. Кстати, я узнал еще кое-что интересное. Наш хозяин был не простым крестоносцем. Он принадлежал к рыцарям Храма. Я видел старую мантию в его комнате.— Симон — храмовник? — воскликнула она. — Он совсем не похож на них. Слишком жизнерадостный.— Возможно, потому, что ему удалось выжить, — предположил я. — Сейчас он вернулся к мирной жизни, продает вино пьяницам, да развлекает солдат военными байками.— Проповедует новообращенным, — засыпая, пробормотала она. — Странно, вот уж не ожидала столкнуться с храмовником в Константинополе.— Спи спокойно, возлюбленная жена моя, Виола, — прошептал я, целуя ее. — Завтра мы выступаем на ипподроме.
Для разнообразия мы проснулись на рассвете. Загрузив в тележку кирпичи и прочий реквизит, мы покатили ее в сторону ипподрома. Наш путь пролегал по площади, где мы впервые встретили Цинцифицеса. Он и сейчас с утра пораньше разглагольствовал перед торговцами, открывающими свои лавки. Я незаметно пригласил его следовать за нами, и мы с Клавдием зашли перекусить в уже знакомую нам ближайшую таверну.Вскоре Цинцифицес появился в дверях, огляделся и нашел нас.— Вам следовало зайти в церковь, грешники, — сказал он.— Мы и так общаемся со святым праведником, — ответил я. — Трудно найти более ревностных верующих, чем те, кто готов припасть к твоим ногам.— Тебе бы все насмешничать, — вздохнул он. — Я порой размышляю, пытался ли кто-то поносить Нашего Спасителя во время Его проповедей. И если Его поносили, то находил ли Он достойные ответы. С чувством юмора у Него, несомненно, было все в порядке. А вы что, собрались сегодня выступать на ипподроме?— Собрались, — сказал я. — И мне вот пришло в голову, что надо бы поточнее узнать у тебя, где именно происходил тот разговор. Если я смогу определить эти места, то, возможно, замечу, кто пользуется ими.— Сложное дело, — задумчиво сказал Цинцифицес. — Звуки стекаются вниз с разных сторон, и поскольку я не смог узнать те голоса, то очень трудно сказать, откуда именно они доносились.— Это была просто идея.— Погоди, кажется, я придумал, что можно сделать, — сказал он. — Я соберу немного свежих веток и подожгу там. Дым начнет подниматься тем же путем, по которому звук спускается вниз. Когда протрубят фанфары, последите сначала за Кафизмой, а потом за ложами справа от нее.— Это нам очень поможет, — сказал я. — Спасибо тебе.Мы поднялись уходить.— Рассмешите их до смерти, — сказал он, перекрестив нас на дорожку.— Мир твоей душе, — ответил я.
Войдя со стороны конюшен, мы отправились на поиски Самуила. По сравнению с нашим первым посещением жизнь там сейчас бурлила втрое сильнее; народ суетился, начищая до блеска лошадей и вплетая в их гривы золотые ленты. Мы прошли мимо многочисленных стойл с крайне взвинченными обитателями, громко ржавшими нам вслед. Из-за одной загородки донесся мощный рев. Клавдий заглянул туда и отпрыгнул в сторону на добрых восемь футов.— Там вовсе не лошадь, а медведь. Огромная зверюга с множеством ужасных зубов.— Уверен, что у него дружелюбный нрав, — сказал я. — Вероятно, это прирученный артист, работающий вместе с акробатами.— На самом деле он совершенно дикий, — крикнул стоявший на возвышении Самуил. — Сегодня ему предстоит помериться силами со львом, и мы еще посмотрим, кто победит. Вон, видите, лев сидит слева от вас.Клавдий оглянулся, и его встретил еще более мощный рык. Очередным прыжком он вернулся на середину дорожки и заявил:— Я бы поставил на льва.— Приветствуем тебя, наш славный покровитель, — сказал я, вручая Самуилу золотую монету.— Все в порядке, шуты, — сказал он, тщательно проверив монету на зуб. — Во время забегов все артисты остаются вон в той огороженной площадке около эврипоса. Обычно у нас бывает четыре заезда утром и четыре заезда днем. Сегодня утром будут скачки с барьерами, днем — на колесницах, кроме того, традиционные состязания по ходьбе, выступления гимнастов, животных и одного хвастуна, утверждающего, что он умеет летать. Можете устраивать ваши номера между состязаниями. Только не маячьте перед Кафизмой, пока не получите оттуда особого приглашения. Люди эпарха следят за увеселительными представлениями, и они сами дадут вам знать, если император захочет вас видеть.Мы поблагодарили его и покатили нашу тележку вверх по пандусам к воротам арены.— Что такое эврипос? — спросил Клавдий.— Вон то сооружение посередине, — показал я.— О боже, — охнул он.Беговая дорожка была такой длинной, что стрела лучника, вставшего в начале, долетела бы только до ее середины. В центре арены возвышался длинный и узкий постамент, украшенный многочисленными колоннами и скульптурами. Он и назывался эврипосом, центральной перегородкой.Огороженная площадка для выступающих находилась под Египетским обелиском, который триумфально установили здесь по приказу самого Феодосия I около тысячи лет назад. Рядом с ним стояла витая Змеиная колонна из бронзы, служившая в Дельфах основанием золотого треножника. Змеи на ее поверхности выглядели настолько живыми, что явственно представлялось их громкое шипение. На дальнем конце высилась колонна Константина Багрянородного — гигантский столб, сложенный из каменных блоков и обшитый бронзой, которая ловила солнечные лучи и, словно играя, разбрасывала их по всему ипподрому.Между этими соперниками Вавилонской башни помещались скульптурные изображения исторических и мифологических личностей, а также животных, населяющих землю и мир ночных кошмаров. Все эти бронзовые изваяния равно привлекали взоры, и глаза попавших сюда новичков в растерянности цеплялись то за одно, то за другое. Мне из всего этого великолепия больше всего нравилась гигантская статуя Геракла, созданная легендарным древнегреческим скульптором Лисиппом. Отказавшись от традиционного героического восприятия, Лисипп изваял этого полубога безоружным, уставшим от выполнения невероятно тяжких подвигов, но непобежденным. Гордая непреклонность перед ударами судьбы сделала его излюбленным мальчиком для битья нынешней императрицы, однако даже она не смогла победить его.— Что случилось с носом того несчастного вепря? — спросил Клавдий, когда мы вкатили нашу тележку на площадку.На эврипосе стоял также могучий бронзовый вепрь, нагло задирающий льва. Его морда была лишена рыла.— Евфросиния, — сказал парень, разминавшийся рядом с акробатами, и дополнительных объяснений никому не понадобилось.— У нас есть время прогуляться, — сказал я.Дойдя до закругленного конца, так называемого сфендона, мы рискнули подняться на его верхний ярус, украшенный колоннадой. Мы оказались в окружении очередных статуй, а нашим глазам предстал поистине великолепный вид на Константинополь и его окрестности. Прямо перед нами маячил купол храма Святой Софии, а за ним до самого Хрисополя тянулось изрезанное протоками побережье.— Кафизмой называют вон ту двухъярусную императорскую трибуну на южной стороне, — пояснил я. — Император и его свита занимают второй ярус. Основная часть приближенных императора сидит справа, а за ними устраиваются сенаторы. За теми ложами мы и должны будем понаблюдать, когда затрубят фанфары. Места на северной стороне амфитеатра принадлежат двум основным здешним фракциям — «синим» и «зеленым». Именно они обычно бывают зачинщиками беспорядков. Во время скачек каждая из них болеет за своих фаворитов, и любой, даже самый ничтожный повод может спровоцировать грандиозную драку. Именно поэтому мы покажем здесь только легкую комедийную пантомиму. Никакой политики.— Но разве солдаты не обеспечивают порядок? — спросила Виола.— Блажен, кто верует. Несколько столетий назад вон в той секции начались беспорядки. Так говорят, что войска устроили настоящую резню, уничтожив на этом малюсеньком ипподроме тридцать тысяч человек. Водостоки, должно быть, долго истекали кровью.— Какой ужас, — сказала она.Мы подошли к скульптуре какого-то давно забытого возничего.— Скачки начнутся с того конца, вон от тех ворот, — сказал я.— Украшенных квадригой лошадей?— Да. Надо заранее укрыться на нашей огороженной площадке. Если мы случайно не успеем, то побежим к эврипосу и заберемся на постамент со статуями.— А как мы узнаем, когда они начнут?— Услышим фанфары. А еще видишь вон там бронзового орла со змеей в когтях? Приглядись к его крыльям.Виола взглянула на эту скульптуру, словно парившую над всеми остальными. На нижней стороне крыльев четко просматривались бороздки.— Они служат своеобразными солнечными часами, — сказал я.— Удивительно! — воскликнула она.Мы вернулись в наш центральный загон и начали подготовку к выступлению. С особой завистью я понаблюдал за разминкой гимнастов, но, когда мы сами занялись разминкой, обнаружил, что раненая нога уже хорошо слушается меня. Уступив внезапному порыву, я сгруппировался и сделал обратное сальто.— Неплохо, старина! — одобрительно крикнул один из молодых гимнастов.— Ну как? — спросил я, глянув на Клавдия.Он невозмутимо посмотрел на меня и повторил трюк.— Ну как? — спросил он.Я улыбнулся.Открылись ворота, и за отрядом императорских гвардейцев на арену вышли важные чиновники и сенаторы. За ними следовали две фракции, размахивая флагами соответствующих цветов и дружно выкрикивая что-то незатейливое вроде «Зелень, зелень!» или «Синь, синь!». Я порадовался, что пурпурный цвет остался за верховной властью, поскольку эти идиоты могли не справиться с произношением более сложных слов.Толпы народа до отказа заполнили трибуны. Смотрители спешно проверяли беговые дорожки, удаляя случайно попавшие туда камешки, о которые могли бы споткнуться во время состязаний люди или лошади. Блюстители порядка рассредоточились по всему ипподрому, заняв назначенные им посты, и вскоре к ним присоединилось несколько дюжин герольдов, готовых дать сигнал к началу праздника.Мы с Клавдием протолкались к той стороне площадки, что выходила на Кафизму, и внимательно пригляделись к ложам справа от нее, а наши коллеги по артистическому цеху тянули шеи, выискивая признаки приближения императора.После торжественного барабанного боя герольды начали взывать к зрителям:— Поднимайтесь же, сенаторы, и воздайте хвалы вашему императору! Поднимайтесь же, воины, и воздайте хвалы вашему императору! Поднимайтесь же, горожане, и воздайте хвалы вашему императору!Большой золотой занавес императорской ложи развели в стороны и надежно закрепили по краям. Барабанный бой грянул с новой силой, и группа трубачей заняла свои места на крыше Кафизмы. Они хором выдохнули, и торжественный звук фанфар взлетел в небеса.Вцепившись руками в край перегородки, Клавдий, словно завороженный, глядел на это зрелище. Я склонился и прошептал ему на ухо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35