— Недопонял я ваших каламбуров…— Мертвый он там лежит. Грохнули его, — Гурский одним махом выпил водки и занюхал кусочком черного хлеба. — Чего тут непонятного?— Ни фи-га себе… — Герман вскинул брови. — А Жаклин?— А ее нету. И квартира нараспашку.— Ни фига себе…— задумчиво повторил Герман. — А… Петь, и что?Волков придвинул стул Элис и сам тоже сел к столу.— А что? — пожал он одним плечом. — Нет ее там, и слава Богу. Еще бы и этого не хватало. Может, она еще до него не доехала. А может, приезжала раньше, чем договаривались, книжку оставила и уехала. Мы же там не искали. Вы с ней как договаривались, — обернулся он к Элис, — на какое-то строго конкретное время?— Нет, — покачала она головой. — Жаклин сказал… вечером. Но я так решил — после десять.— А созвониться, ну, когда она там уже будет?— Нет.— Ну понятно… Слушай, а она что — живет там?— Нет, — опять покачала головой Элис. — Это… он ее друг. Но она имеет ключ.— То есть вещей ее там быть не должно?— Я не знаю, но… нет, я так думаю, вещи в общежитии. Она туда толка приходит и уходит.— К Славе этому?— Да.— Ясно. А в общежитие ты можешь позвонить, узнать — там она или нет?— Да, — кивнула Элис, встала из-за стола и вышла из кухни.— А как его грохнули? — Герман потянулся за сигаретами, раскрыл пустую пачку, смял ее в кулаке и бросил в мусорное ведро. — Светка, принеси там, в комнате…— Да башку проломили, судя по всему. Но я же вскрытия не делал. Лежит он в куртке, свет везде горит, дверь не заперта. Черт его знает… Ну что? — взглянул он на вернувшуюся Элис.— Ее нет, — тихонько сказала она и подняла на него растерянный взгляд громадных черных глаз.— Ну и что вы все на меня уставились? — Волков оглядел присутствующих. — Рано еще дергаться. Мало ли где она может быть? Может, у нее этих бой-френдов, как… Ментам про Славу этого сообщили? Сообщили. Ну и давайте через денек, если она, конечно, сама не проявится, и про Жаклин вашу заявите. Пусть менты и ищут. Им проще. Их много, им за это жалованье платят.— Петя… ~ Гурский взглянул на Волкова. — Ну какие менты? Ты сам-то прикинь.— А что? Через денек-другой, еще раз говорю, если она не загуляла и сама откуда-нибудь не вынырнет к тому времени, заявите: так, мол, и так, наша подружка была знакома с таким-то, а его грохнули, как выясняется…— Прости, — перебил его Гурский, — а как мы узнали, что его грохнули?— Ну я не знаю… позвонили, там, или зашли, а соседи и рассказали. По телевизору, в конце концов, увидели, наверняка в новостях покажут. Ну вот, его, дескать, убили, а она куда-то пропала, а мы волнуемся. Консулу сообщите. Менты, если узнают, что иностранная гражданка куда-то замусорилась, да еще, если из консульства позвонят, они вообще все на уши поставят. А, Алиса?— Это очень плохо… — сокрушенно покачала та головой.— Для тебя?— Для всех. Для американский группа.— Да уж чего хорошего. Но я повторяю — рано дергаться. Гурский, а чего это ты в одиночку хлопнул? — Волков придвинул к себе все рюмки и наполнил их. — Давайте-ка лучше за то, чтобы все обошлось. Чтобы все хорошо было.Все чокнулись и выпили.— А что у тебя за контора? — спросил Герман, закусывая салатом.— Да… охрана, сопровождение. Всяко-разно.— Частный сыск?— Незаконная оперативно-розыскная деятельность запрещена. Только ментам можно, ну и прочим госструктурам. С санкции прокурора.— Ага, конечно…— Ребята, ну рано дергаться. Серьезно. Да и… я даже соседей официально опросить не могу. Пошлют меня куда подальше, и все. Имеют полное право. Или в ту же ментуру сдать. И очень даже просто.— Тебя сдашь…— Ну, это я так. Но не обязан никто мне ничего рассказывать. Ментам и то не говорят, а уж мне… Сашка, ты чего? — взглянул вдруг Волков на Адашева-Гурского.Александр очень побледнел, склонился над столом и стал медленно сползать со стула, заваливаясь прямо в объятия обескураженного Германа.Петр вскочил, отстранил перепуганную Элис и склонился над другом, хлопая его по щекам.— Что с тобой?— Не знаю… — еле слышно прошептал Гур-ский.— Ребята, — Светлана выскочила из кухни, — я сейчас «скорую»…— Да какая там «скорая», — крикнул ей вслед Волков, — пока она приедет, он у нас откинется. Сашка, что с тобой?— Плохо…-выдохнул Александр.— Герка, — Петр быстро надевал на себя в передней куртку, — давай его ко мне в машину! Сейчас, я помогу. Света, куртку его захватите… Сашка, ты идти можешь?Гурский слабо кивнул и, опираясь на Германа, переступал ватными ногами.— Ну и хорошо, давай его в лифт… На улице Волков с помощью Германа уложил Адашева-Гурского на заднее сиденье, сел за руль и завел мотор.— Ты позвони, как он там…— сказал Волкову Герман. — А куда ты его, кстати?— Да здесь недалеко клиника платная. Там его быстро откачают.— Бабки-то есть?— Есть. Я позвоню.Джип, выезжая со двора, мягко качнулся на колдобинах и покатил по Среднему проспекту. Все дальнейшее Гурский помнил очень смутно. 5 — Ну? И как тут у нас? — вернулся в процедурную доктор.— Да вроде ничего. И куда это в меня столько поместилось? — Адашев-Гурский, лежа на кушетке, взглянул на практически пустую банку капельницы.— Да, собственно… туда и поместилось, — Виктор Палыч взглянул на часы, на банку и подошел к стеклянному шкафчику. — Сейчас мы вам давление померим.Он подошел к Гурскому, вынул из вены иглу капельницы и прижал ранку ваткой.— Согните руку, ага, вот так, и подержите. Измерил давление.— Ну и как? — поинтересовался Гурский.— Могло бы быть и лучше. — Доктор встал, опять подошел к шкафчику и вернулся со шприцем. — Давайте-ка другую руку.— А это что?— Это…— он ввел иглу в вену, — это… тоже надо. Расслабьтесь.Адашев-Гурский прикрыл глаза.— Не тошнит? — доктор вынул иглу, встал и убрал шприц.— Нет, нормально. Хорошо…— Ну вот и славно. — Виктор Палыч вернулся к кушетке и присел возле Гурского на стул. — Посмотрите-ка вот сюда, — он указал пальцем на блестящий молоточек. — Вот так. Ага… Только головой не двигайте.Гурский послушно следовал взглядом за молоточком.— Ну что же, — доктор встал со стула, — реакции, в принципе, нормальные. Но надо бы вам еще полежать.Александр поднялся с кушетки и, разминая затекшие мышцы, надел рубашку.— Доктор, а что-то у меня голова плывет…— Это ничего, так бывает. Наверх сами сможете подняться?— Да уж дойду как-нибудь.— Вот и хорошо. Поспите.— Спасибо. — Гурский вышел из кабинета, дошел до лестницы и, держась за широкие перила, стал подниматься по ступеням.«Да, — подумал он. — Надо бы до завтра еще отлежаться, а то что-то…»Добрел до палаты, улегся в постель и заснул.
— Прошу, — Леон отпер замок и распахнул перед Лизой дверь квартиры, — проходите.Она вошла, сняла с себя куртку и стала оглядывать прихожую, ища глазами вешалку.— Давайте-ка сюда, — Леон протянул руку, взял ее одежду и открыл дверь большого стенного шкафа. — Послушайте, а вы что, на самом деле ничего не помните? Как были здесь, выпивали?Лиза отрицательно покачала головой.— Ну хоть что-то же вы должны помнить… Я за вами ухаживать, между прочим, пытался. Но не преуспел, к большому сожалению. Поскольку был не в форме. Весьма. И этого не помните?Она опять покачала головой.— Да… — Он повесил в шкаф свой плащ. — Однако… Послушайте, пойдемте-ка на кухню. Значит, вы не помните, как были здесь вчера, как уехали вдруг среди ночи, и что было потом, и где ваша сумка. Так?Лиза кивнула.— Однако… — повторил Леон, доставая из буфета початую бутылку коньяку и две чистые рюмки. Затем он заглянул в холодильник, вынул из него блюдце с остатками нарезанного лимона и поставил на стол. Наполнил рюмки коньяком. Одну придвинул Лизе.— Я… нет…— запротестовала она.— Ну-ну, — решительно возразил Леон, обмакнув кусочек лимона в сахар. — Я, некоторым образом, доктор. И совершенно согласен с принципами гомеопатов, которые, как известно, подобное лечат подобным.Лиза покорно взяла коньяк, сделала глоточек и поморщилась.— Нет-нет. Это совершенно не даст… э-э… желаемого эффекта. Необходимо сразу все, это же лекарство. И нечего смотреть на меня глазами испуганной птицы. Доктора слушаться надо. Вот так, вот… — он протянул выпившей маленькими глоточками полную рюмку девушке кусочек лимона. — Вот увидите, насколько лучше станет. Ваше здоровье! — он приподнял свою рюмку, выпил коньяк и тоже зажевал лимоном. — Да вы присядьте. Завтракать будете? Ну, впрочем, это вам еще и самой пока не ясно… Но яишенку, на всякий случаи, мы сейчас организуем.Леон открыл холодильник и достал из него яйца.— Так, — отметил он спустя какое-то время, когда на столе стояли две небольшие плоские тарелки с глазуньей, нарезанный пшеничный хлеб и сливочное масло. — Щеки порозовели, глаза… а глаза-то у вас, оказывается, синие! Ну все, жить будете. Теперь далее… У вас ничего не болит? Руки-ноги… прочее?Лиза задумалась и опять отрицательно покачала головой.— Уже хорошо. Но… есть у меня одно подозрение. Ну-ка… — Он подошел к девушке и стал ощупывать ее голову.— Ой! — негромко вскрикнула вдруг Лиза.— Ага. Вот оно что… У вас, милая моя, здоровенная шишка на затылке, если вам, конечно, интересно это знать. Откуда, не помните?— Нет.— А это значит…— Леон вернулся на свой табурет и налил в рюмки коньяк. — Это значит, что… весьма вероятно, вас вчера ограбили. Тюкнули по голове и ограбили. И амнезия эта у вас не посталкогольная, а посттравматическая. Типичная ретроградная амнезия. Поздравляю! — Он приподнял свою рюмку, выпил и принялся за яичницу. — Да вы пейте, пейте, хуже уже не будет.Лиза отхлебнула коньяку и стала вяло ковырять вилкой в тарелке.— А вы, простите, хоть что-нибудь помните? — намазывал Леон масло на хлеб. — Откуда родом, как маму-папу зовут?Глядя в тарелку, Лиза отрицательно покачала головой. Губы ее задрожали, и на яичницу капнула слезинка.— Господи! — вскочив с табурета, переполошился Леон. — Лизонька, детка, простите вы меня, идиота. Доктора все, вы знаете, такие циники, ну профессия такая, что же поделаешь, ну успокойтесь вы, пожалуйста… Ничего страшного, это у вас временное, поверьте! Это пройдет, есть миллионы случаев, честное слово! Может, завтра же и пройдет, а может, уже и сегодня, поверьте. Ну?Она с надеждой подняла на него большие синие глаза.— Ну вот. И… ни в коем случае нельзя плакать. Вам вообще сейчас нужны исключительно положительные эмоции. И все пройдет, вот увидите! Ну… ну хотите я вам вприсядку станцую? Вот смотрите — оп-па! оп-па! Ну вот, наконец-то улыбнулась… Ешьте-ешьте. И коньяк допивайте. Хороший коньяк, между прочим, целебный.Лиза глубоко вздохнула, сделала небольшой глоточек из рюмки, взяла кусочек хлеба и стала есть глазунью. 6 — Опа!.. — растерянно застыл на пороге кухни молодой мужчина с изрядно помятым лицом, которое украшал бланш под левым глазом. На нем были надеты лишь широкие длинные, почти до колен, трусы в разноцветный горошек.— Миль пардон… Леон, у вас здесь дама, а я неглиже. Конфуз какой… Я тут, — переминаясь с одной босой ноги на другую, он заговорщицки понизил голос и указал пальцем на туалет, — пур ле пти, с вашего позволения. Ничего, а? Ага, — не дожидаясь ответа, он кивнул и скользнул за дверь.— Вы не пугайтесь, Лиза, — улыбнулся Леон, взглянув на недоуменно распахнувшиеся глаза девушки. — Это Анатолий. Он художник.— И поэт! — донеслось из туалета. — Гениальный…— А как вы оказались в моем доме. Толя? — чуть повысив голос, спросил Леон.— Сейчас, минуточку! Я только штаны надену.— Сделайте одолжение…— Так вот, — Анатолий вновь появился на кухне, но уже одетый в светло-бежевые брюки и толстую клетчатую рубашку. — У меня тут графику кой-какую купили, ну и… заколбасился я маленько. Решил вот к тебе заглянуть. Ничего? Без звонка, правда, это уж что пардон, то пардон.— Ну да. А я уехал. Но это ночью уже, мне тут нужно было на минуточку, но… так вышло, что до утра. А вы, выходит, еще позже приехали? Ну а в дом-то как проникли?— Так открыл кто-то, видимо. Дверь же не взломана… — без особой уверенности в голосе произнес Анатолий.— Да нет.— Ну вот уже и слава Богу, — с облегчением вздохнул он. — А это у вас тут что? Никак спиртосодержащий напиток?— Увы…— Да полно вам, Леон. Не стесняйтесь, ведите себя естественно, будьте как дома. — Он протянул руку к бутылке коньяку. — И познакомьте, наконец, меня с дамой.— Лиза, — сделал Леон изящный жест в сторону девушки. — Она из Прибалтики, но…— Зы-зы… — перебил его вдруг Анатолий. — Зы-зы-зы… стоп, иначе забуду. Стихи! Вот только что, честное слово, барышню увидел и вдруг ну просто осенило. Про любовь. Вот смотри:"Что это, клоп или прыщ? — дева поэта спросила.Дура, — ответил поэт и отвернулся к стене…" Ничего? Не, ну ничего, а?— Ну… — улыбнулся Леон. — Вообще-то они уже известны.— Да? Это ж надо…— Анатолий отхлебнул из бутылки, сглотнул и неожиданно выставил указательный палец в сторону Лизы:— Сколько лет? Шпрехен зи дойч?— Твони файф, — вырвалось вдруг у нее.— Фу, Лиза… — поморщился Леон. — «Твони»… так только в Бруклине каком-нибудь говорят. Кто вас учил? «Твенти» нужно говорить, понимаете? «Твенти». Я с вами потом позанимаюсь, если хотите, а пока… очень прошу, говорите по-русски, все-таки родной язык. У вас и так сознание травмировано, его щадить надо, а вы вульгаризмами засоряете,Лиза растерянно потупилась.— Так, — продолжал Леон, глядя на Анатолия. — Когда я ночью уезжал на минуточку, какие-то гости у меня дома еще оставались. Это я точно помню. Значит, кто-то из них вам дверь и отпер. Они и за собой, как я вижу, — он обвел взглядом кухню, — прибрались. Ну, а в данный-то момент вы один… на моей жилплощади проживаете?— Я в гостиной очнулся, на диванчике, — пожал плечами Анатолий. — В другие комнаты не заглядывал.— Ну что ж, — Леон поднялся с кухонного табурета, — полюбопытствуем. А вы ешьте пока, Лиза, ешьте. 7 Закончив телефонный разговор с Адашевым-Гурским, Волков отключил телефон, бросил его на правое сиденье, выбрался наконец из злополучной пробки и не спеша поехал в сторону Петроградской стороны.До недавнего времени он нес службу опером в убойном отделе, но в силу определенных причин <См. роман В. Болучевского «Двое из ларца».> уволился. Теперь Петр был сотрудником некоего частного бюро, о статусе и тонкостях деятельности которого предпочитал не распространяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25