Рассказываете все, от начала и до конца, но про то, что были со мной в контакте, — ни слова. Ясно?— Так точно.— Так надо. В новой игре задействованы совершенно иные люди, и… вы, дескать, сами как честный офицер решили доложить о попытке вербовки посредством грубого шантажа. Не с моей подачи, а сами, по собственной инициативе. Чувствуете разницу?— Понял-понял-понял…— "Ну вот, обо мне, значит, ни слова. Я, возможно еще буду выходить с вами на связь, но… я же говорил — у нас тоже утечки возможны, нельзя даже исключить возможность существования «крота». Так что это для вашего же блага. Вы докладываете сами, чистосердечно, по своей воле. Далее поступаете так, как вам скажут. Не исключаю, что вас могут использовать как двойного агента. Этим вы окажете неоценимую услугу. Все это… что в вашей посылке, сдадите. Это еще один плюс в вашей позиции.— Все не смогу уже.— Почему?— Там деньги были. Тысяча долларов.— И что?— Так прошу… отставить, потратил я кое-что уже. И машина сыплется. Хотел ремонт ей дать.— Так. Про деньги ни слова. Не передавал вам связник никаких денег.— А она скажет, что давала.— Не скажет.— Точно?— Точно.— Почему?— Не забивайте себе голову.— Есть.— Значит, так — звоните завтра, договариваетесь о встрече, затем докладываете. Про меня ни слова, про деньги — тем более. А все остальное — четко, искренне, от начала и до конца. Ясно?— Так точно.— Все, — Волков поднялся из-за стола.— А телефон?— Ах да! — Петр вынул из кармана записную книжку и стал ее листать. — А если спросят, откуда у вас этот телефон, что скажете?— Скажу, что особист наш, Шарудило, по пьянке дал на всякий случай, еще в прошлом году. А потом забыл об этом.— Это правдоподобно?— Вполне.— Ну что ж… правильно мыслите. Записывайте. — Волков продиктовал номер телефона. — Значит, завтра, с самого утра. Все понятно? Вопросы есть?— Никак нет. Спасибо вам, Петр Сергеич.— Не за что, — Волков направился к выходу из комнаты.Седов встал и вышел вместе с ним в переднюю.— Вот, возьмите, — протянул он Петру в дверях два ярко-красных пасхальных яйца. — С Богом.— Спасибо, — Волков положил яйца в карман куртки и шагнул за порог.Дверь за его спиной закрылась, он стал спускаться по лестнице и невольно вздрогнул, когда из-за закрывшейся двери кавторанга на всю парадную гулко разнеслось:— А ка-агда уста-а-алая-а падло-одка-а!.. 38 Волков вышел из лифта, подошел к квартире Германа и позвонил в звонок. Раздалось звонкое тявканье, затем дверь открылась.— Привет, — сказал Герман, — заходи. Петр вошел и протянул ему ключи от машины. Потом распахнул куртку и вынул из-за— пояса обрез.— Тачка под окном. Ас этим… не надо бы тебе с ним по улицам шастать.— А я и не шастаю, — Герман запер дверь, взял обрез и положил его на вешалку. — По улицам.— Через открытую дверь Волков увидел сидящих на кухне у стола Элис, Адашева-Гурского и Жаклин.— Ну как там у вас? — взглянул Петр на Германа. Как она?— Да как… а никак. Только на Лизу и откликается пока. Кто ей это в башку вбил?— Леон. Эффект запечатления. Она же как цыпленок новорожденный там, около метро, была. Тот, когда из яйца вылупится, кого первого увидит, с тем себя и отождествляет. Увидит утку, считает, что он утенок. Увидит собачку, считает, что тоже собачка, бегает за ней как щеночек. Леон, очевидно, первый с ней заговорил после того, как у нее мозги включились. Вот она теперь и Лиза.— Если .так и дальше будет, ей же там в Америке даже гринкарту не выдадут.— Ну вот еще. Отождествят уж как-нибудь, идентифицируют. Ее нужно в привычную среду засунуть, и чтоб на ее родном языке все вокруг говорили. Глядишь, и вспомнит себя.— Да ладно, шучу я. Пойдем? За Светлое Христово Воскресенье? Они вошли на кухню.— Держи, — Петр подал Гурскому его бумажник и ключи от квартиры.— Слава Богу… Наконец-то хоть домой можно попасть, — Александр убрал их в карман. — А то мотаюсь по чужим углам. Аж с четверга. Просто как лишенец какой-то.Герман открыл холодильник и достал из него бутылку водки.— Присаживайся, — кивнул он Волкову на стул.— Да я, в общем-то, на минутку.— Но рюмашку-то всяко хлопнешь?— Ну давай, — Петр присел к столу.— Видишь, как у нас все ловко совпало, — Герман отвинтил пробку, — и праздничек сегодня, и Жаклин нашлась. Все живы и… почти здоровы. Все в порядке. Грех не выпить. Разве нет?— Мне глоточек, Гера, — сказал Гурский, — чисто символически.— Как скажешь, — Герман плеснул ему на донышко и взглянул на Жаклин: — Джеки, вам я тоже чисто символически, да? Мало ли что… а мне отвечать потом.Она задумчиво тронула рукой свою рюмку, вздохнула и подняла на Германа скорбный взгляд громадных синих глаз:— Не надо маму парить…Элис подавилась бутербродом и закашлялась. Гурский переглянулся с Германом и похлопал ее ладонью по спине.— Спасибо, — сдавленно выдохнула Элис Раен.— М-да… — крякнул Волков. — Однако. «Вот оно, — Петр бросил взгляд на печальные черты сидевшей с потерянным видом девушки. — Вот оно, Петя, лицо врага. Господи ты Боже мой…»— Все чокнулись и выпили.— Ребяточки…— поднялся Гурский, — а пойду-ка я домой.— Пошли, — присоединился к нему Волков. — Я тебя закину.— Ну, как знаете, — Герман вышел из-за стола.— Счастливо, — кивнул Адашев-Гурский Элис и Жаклин. — Не грустите тут, все обойдется.— Да, конечно, — Элис взглянула на него и чуть пожала одним плечом.— Пока, — кивнула Жаклин.Гурский снял в прихожей с вешалки свою куртку, надел ее, и они с Волковым вышли из квартиры.— Да, Гера! — обернулся на площадке лестничной клетки Александр. — Я чего приходил-то… Мы на рыбалку к Ваське в Лимовку едем или нет?— Ой, Сань, даже и не знаю пока, — задумался тот. — Давай созвонимся, а?— Ну давай. Всего доброго.— Счастливо. Герман закрыл дверь. 39 — А что с тем хмырем, ну… который с Кирочной? — Гурский забрался в джип и достал сигареты. — Ты же так ничего толком и не рассказал. Почти.— А что с ним… — Волков выруливал со двора. — Ничего. Отпустил я его. Что мне с ним делать? И потом, он, если уж так разобраться… ну что он такого сделал? А натерпелся…— А не хрен с говном дружить.— Да видишь ли… Он, собственно, ни с кем особо и не дружил. Ну принял у себя в доме Парфена некоего, приятеля, с которым сидел. Они с ним там, на зоне, что называется, «ели вместе». Ну так… а как не принять-то? Что ж он, пидарас какой? Все правильно. Жить у себя оставил. Это он вам грузил, что снимает, мол, у него кто-то комнату, а кто-что, дескать, он и знать не знает. А что ему, с другой стороны, вам еще говорить?— Ну да.— Вот. Парфена у себя оставил, а дальнейшее от него уже и не зависело.— А как Джеки вообще к нему в дом попала?— Как? Ну… — Петр остановился у светофора, — видишь ли… Она тем вечером, в четверг, на самом деле у Славы была. А потом… вышла, очевидно, на улицу, у нее там встреча была с одним… ну попросили ее, короче, посылку передать, а она города-то, видимо, не знает, вот и решила у Славиного дома встречу эту назначить. Вышла, в машину к этому, с которым встречалась, села. А тут в них бычара один отмороженный и впилился. Ну и… у братвы же обычай один, они же виноватыми не бывают. Короче, этот отморозок с них бабки, естественно, потребовал. Хотите, дескать, разойтись мирно — гоните лавэ. И видимо, настолько убедительно обосновал свою позицию, что даже Джеки поняла расклад и решила не усугублять конфликт. У того-то, которому она посылку передавала денег с собой не оказалось, и она решила, по доброте душевной, за него сразу, на месте, заплатить. Чтобы с быком этим разойтись, ну а потом… этот приятель ей бы компенсировал. Но у нее тоже то ли с собой не было, то ли было, но мало. И пошла она за деньгами к Славе домой, Может, сумка ее там лежать осталась, а может, и из Славиных решила взять, кто знает, какие у них там со Славой отношения были, если у нее свой ключ от его квартиры был. А отморозок этот хозяина с машиной отпустил и за ней поперся, чтобы не сбежала. Дальнейшее ясно?— Примерно… — кивнул Гурский. — Она его в дом пустила.— Ну да. Что там и как дальше вышло, в деталях только она сама рассказать может. Но… — Волков воткнул передачу и тронулся с места. — Увидел, видимо, браток, что квартира, упакована (Джеки, возможно, бабки еще, вдобавок ко всему, засветила) и решил не мелочиться. Решил он вынести из хаты вообще все, что можно. А Слава, вероятно, пришел неожиданно откуда-то и с ним и сцепился. Ну и… в процессе единоборства… Слава башкой о батарею, да и крякнул. А Жаклин — свидетель всего этого. Что с ней делать? По логике вещей, тоже валить надо. И уходить по-тихому. Но бычара этот — полный отморозок. Он решил на девке бабок наварить, чеченам ее продать.В тачку свою засунул и вот к этому самому хмырю, на Кирочную, они ее и приволокли. Там и спрятали.— Они?— Двое их было. Второй-то как раз Парфен и был. У него-то там, в башке, еще кое-что, кроме мозжечка, присутствует. Он ситуацию под контроль и взял. Ну, там, что-как… не суть важно. Короче, утром они ее чем-то там по вене втрескали и… возле метро и оставили. Хорошо еще, что Леон твой глаз на нее положил. Бывает же… — Петр качнул головой.— Да он не просто глаз положил, — закурил сигарету Адашев-Гурский. — Он совершенно искренне обознался. У него накануне гости были. И некая Лиза среди них, похожая на Джеки, судя по всему. Она ему просто, как факт своего наличия в интерьере, в память запала. Он уже для себя, видимо, решил, что с вопросом пальпирования предмета все решено, а ее вдруг из ситуации как ластиком стерли. Ну… он с вечера, по пьяному делу, к ней не сильно-то и приглядывался. Девка и девка. Хорошенькая, следовательно, функциональна в своем предназначении. Чего еще ее разглядывать? Куда денется? Потом, дескать, разберемся, какие такие у нее подробности и насколько непротивные на ощупь. А она свалила. Ну и дай ей Бог здоровья… Меньше хлопот. А утром, я так понимаю, не особо и протрезвев, видит он возле метро — беленькая, молоденькая, глазки синенькие. Ба! Лиза! Етит твою мать! Какими судьбами? Где же ты была все эти годы? Ну а эту, на тот момент времени, уже хоть Матреной назови. Говорят ей, что она Лиза, значит, так оно и есть. Тем более что русский она прилично знает. А акцент и странность поведения Леон ничтоже сумняше-ся шишкой на затылке объяснил.— Это ей отморозок ногой приложил.— Да?— Мне тот, который с Кирочной, рассказал. Это в его доме было.— Ну вот.— Слушай, а чего это Леон твой заполошничал?— В смысле?— Ну она-то ладно, с ней все ясно. С нее спросу нет. А он: «Доченька! Не отдам!» И, главно дело, совершенно натурально рыдает.— Ну?— Что «ну»?— Что тебе не понятно?— Зачем?— Так ведь скучно же жить на свете, Петя…— В этом смысле?— Ну да, — пожал плечами Адашев-Гурский. — А что, нет?— Ну… с этим спорить трудно. Это мы понимать можем, — Волков въехал во двор и остановился возле парадной Адашева-Гурского.— Зайдешь? — повернулся к нему Александр.— Пошли. 40 Поднявшись пешком по лестнице на пятый этаж старого петербургского дома, Гур-ский, тяжело дыша, возился ключом в дверном замке.— Полная разруха, — вздохнул он, — лифт не работает, замок барахлит.— Поменяй замок, — пожал плечами Волков. — Разнеси к чертовой матери этот пункт во дворе, в который из твоего лифта ханыги всякие запчасти таскают. В чем проблема-то?— Даже уж и не знаю. Хлопотна— Тогда и не стони. Пребывай в христианском смирении. А то ты хочешь и ничего не делать, и чтобы все было. Так не бывает.— Да иди ты. Ты, прямо как Ванька Чежин становишься, тот последнее время совсем с ума сошел. Всех жить учит. Спасу от него нет никакого.— Да?— Звонил как-то мне тут… ну… часов, наверное, в восемь утра. Или даже раньше.— Что сказал?— Да ничего. Пора вставать, говорит.— И все?— И все. — Гурский отпер, наконец, замок и открыл дверь. — Проходи.Волков вошел в переднюю, поставил черную спортивную сумку на тумбочку под зеркалом, снял с себя куртку и повесил на вешалку.Александр вошел следом, запер дверь и тоже стал раздеваться.— Господи, — вздохнул он, — хорошо-то как! Наконец-то дома. Сейчас разденусь догола, залезу под душ, потом надену халат и идет оно все-о… Лежать буду. Лежать и лениться в свое удовольствие.— Ну вот, — Волков зашел на кухню. — А по стакану? Праздник же.— Вообще-то надо бы, — согласился Александр. — Но… что-то обморок меня этот мой неожиданный пугает. А? Как думаешь?— Да ладно… — Волков открыл холодильник и скользнул скептическим взглядом по пустым полкам. — А чем разговляться-то? Что ж ты не позаботился?— А когда мне было? Я же в четверг еще из дома вышел на минуточку и… будьте любезны, нате вам. И вообще, ты же не постился, чего тебе разговляться, какая тебе Пасха? Ты же ее не чувствуешь.— Не скажи. Во-первых, благословляются все, и постившиеся, и не постившиеся. А во-вторых… знаешь, что-то все-таки есть такое… ну вот особенно в эти дни, самые последние, пятницу, субботу… как будто, и правда, бесовня разная уж и вовсе безо всякого присмотра гуляла. А сегодня вдруг все закончилось. Ну есть такое ощущение, серьезно. Правду говорю. Давай-ка я в магазин схожу, а ты тут пока…— Ключ возьми, там, на тумбочке. Я под душ полезу.— Хорошо.— Петр надел куртку и вышел из квартиры.— Петя!— Чего? — Волков, вернувшись из магазина, запер за собой дверь и заглянул в комнату.Адашев-Гурский стоял в халате возле секретера и недоуменно смотрел в выдвинутый ящик потайного отделения.— Петь, а меня обнесли…— негромко сказал он и пригладил влажные волосы.— Как это? — Петр поставил на тумбочку в передней принесенные из магазина пластиковые пакеты и вошел в комнату.— Как… а вот так, — кивнул Александр на пустой ящик. — Я же чувствую, что кто-то здесь был… И ключ в замке вдруг заедает. Петь, как же это, а?— Ну… — вздохнул Волков. — Не жил богато, не хер и начинать. Что еще тут скажешь?— Я же сразу почувствовал, что здесь кто-то был.— А как? — осмотрелся вокруг Петр. — Все вроде как и всегда. В меру аккуратный бардак.— И ничего подобного. Это тебе так кажется. А обычно все на своих местах. Так, как мне нужно. А вот сейчас как раз и нет. Что же, я не вижу, что ли? Вот ведь… Ну лежали у тебя, и пусть бы и лежали. На фига, спрашивается, ты мне их принес? Специально, чтобы спиздили?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25