— А что это?» «Пирог, — скромно ответила мисс Марпл. — Мой домашний пирог с яблоками. Да вы попробуйте. Уверена, вам понравится». «Ну что вы! — смутилась официантка. — Мне не положено. Хотя… — она воровато оглянулась. — Ну, разве чуть-чуть».
Через несколько минут кафе погрузилось в зловещую тишину. Посетители завороженно смотрели на угловой столик, где две симпатичные старушки и официантка энергично поедали прибывший из Септ-Мэри-Мида кулинарный шедевр. Потом мисс Марпл оглянулась и обвела помещение удивленным взором. «Может быть…» — начала она. Когда пятью минутами позже заподозрившая неладное хозяйка заглянула в зал, она не обнаружила там ровным счетом ничего подозрительного, не считая скомканной промасленной бумаги на угловом столике и непривычно счастливых улыбок на лицах посетителей.
Из-за того, что официантка ни за что не желала отпускать мисс Марпл, не выяснив предварительно всех тонкостей приготовления чудесного блюда, подруги едва не опоздали к открытию всемирной выставки печенья, ради которой, собственно, мисс Марпл и приехала. Выставка не обманула их ожиданий. Это было удивительное зрелище: огромный зал с бесчисленными стендами, между которыми витали волшебные запахи и деловито передвигались абсолютно счастливые и раскрасневшиеся от волнения старушки. Это были поистине незабываемые дни. Утро начиналось с кафе, где официантка с каждым днем готовила пирог мисс Марпл все лучше и лучше, так что на третий день, заглянув туда, они уже не нашли ни одного свободного места. Позавтракав, подруги отправлялись прямиком на выставку и покидали ее только вечером уже перед самым закрытием. Домой они отправлялись пешком, оживленно обсуждая по дороге новые впечатления и необычные рецепты, после чего допоздна сидели перед камином, смакуя привезенную мисс Марпл смородиновую наливку.
Подобный режим явно пошел мисс Силвер на пользу. Она набрала несколько килограммов, явно недостававших ей прежде, на ее щеках появился здоровый нежный румянец, а в глазах — хищный блеск, по которому всегда можно распознать настоящую охотницу за печеньем.
К сожалению, все хорошее когда-то кончается. Первой кончилась смородиновая наливка, затем — выставка печенья, а вскоре вслед за этим уехала в свою крошечную деревушку и мисс Марпл. Но с тех самых пор, с периодичностью раз в месяц, а то и чаще, мисс Силвер получала на почте огромную вкусно пахнущую посылку, содержащую последние новости из кулинарной жизни Сент-Мэри-Мида.
Мисс Силвер испуганно вздрогнула, что-то вспомнив, и принялась лихорадочно рыться в сумочке. Издав возглас облегчения, она извлекла из недр сумочки крохотное — последнее! — малиновое печенье в шоколадной глазури и решительно отправила его в рот. Покончив с ним, она тяжело вздохнула, стряхнула с одеяла крошки и решительно направила свои мысли в деловое русло.
Мисс Силвер мысленно стала подводить итог событиям. Они решительно складывались не в пользу ее клиента. Старший инспектор даже подумывал, не произвести ли арест уже сегодня. Как бы это не было для нее огорчительно, сна вынуждена была признать, что косвенных доказательств виновности мистера Леттера набралось достаточно много, и она не осудила бы старшего инспектора, если бы он сегодня арестовал Джимми. В последний момент Лэм все же решил дождаться результатов предварительного расследования. Это была передышка, хотя и очень краткая. Хорошо бы все-таки, если бы удалось избежать ареста. Публикации в газетах мистеру Леттеру будет тяжело пережить. Может, сегодняшнее ночное бдение хоть что-то прояснит. Она была уверена, что какие-то поступки и высказывания пока еще остались в тени. Мисс Силвер не знала, насколько они важны для общей картины, какую роль сыграли, но в том, что они существовали, она была уверена. Сейчас, в полутемной комнате, мисс Силвер попыталась представить себе их всех, по очереди. Кто-то из них спал. Обнаруживают ли как-нибудь себя мысли, преследующие человека во время сна? Кому-то наверняка не спалось — от тоски, от горя или от сердечной муки. Она вспоминала их всех, одного за другим: Джимми Леттера, его двоюродного брата Энтони, Джулию Вейн, Элли Стрит, Минни Мерсер, Глэдис Марш, миссис Мэнипл, маленькую служаночку Полли Пелл.
Часы в холле пробили двенадцать — сначала четыре удара, обозначавших время суток, и следом за ними после небольшой паузы — еще двенадцать ударов: размеренные, они прозвучали не громко и не звонко, а спокойно и низко. Их торжественный звон лишь подчеркнул глубокую тишину, объявшую весь дом. Он не будил спавших, а бодрствующим сулил надежду и утешение.
Из девяти человек в Леттер-Энде одна лишь мисс Силвер слышала, как пробило двенадцать в эту ночь. Джимми Леттер позже скажет, что он не сомкнул глаз. Но есть пограничное состояние между сном и бодрствованием, когда мысли еще бегут, но человек уже не управляет ими. Мозг работает без цели и без остановки. В этом состоянии мысли Джимми, как соскочившая с колеса велосипедная цепь, заскользили в погоне за тенями, неясные и непонятно чем вызванные. Он ощущал только напряженное усилие вспомнить что-то, уже безнадежно ускользавшее, мучительное желание вернуть что-то навсегда утраченное. Тени мыслей кружились над зыбкой поверхностью сознания то пропадая, то появляясь вновь…
Элли Стрит спала, подложив левую руку под щеку, как привыкла с детства, и видела сон. Ей снилось, что она идет по саду. Место было ей незнакомо, она здесь никогда раньше не была. Сначала все казалось ей хоть и странным, но приятным. Ярко светило солнце. Но через некоторое время она очутилась меж двух рядов высокого тернового кустарника и поняла, что ей отсюда не выбраться. Роили находился по другую сторону живой ограды, и она не могла подойти к нему. Она стала ломать кустарник. Ветки сухо трещали, как на морозе. Шипы впивались ей в кожу, и по рукам текла кровь. Но теперь перед ней был уже не кустарник, а льдинки — вся ограда стала ледяной. Она оказалась по колено в снегу, кровь, стекая с ее пальцев, замерзала и превращалась в красные льдинки. А она не могла пробиться к Ронни.
Рядом с нею спала Джулия и тоже видела сон. На ней было белое платье и длинная белая фата. Это была ее свадьба с Энтони. Она испытывала такое счастье, что даже сердцу было больно. Энтони приподнял фату и наклонился, чтобы поцеловать ее, но тут на них обрушился страшный порыв ветра и унес ее куда-то во тьму, где она оказалась в полном одиночестве.
По другую сторону от крутящейся двери спала Глэдис Марш — в папильотках и с кремом на лице. Крем, как и многое другое она вынесла из ванной мисс Леттер. Если бы у нее спросили, откуда все это, она всегда могла бы ответить, что это — подарки миссис Леттер. Пойди теперь, проверь! Глэдис снился ужасно интересный сон — будто она в ожерелье из крупнющих бриллиантов стоит на возвышении и дает свидетельские показания. Был еще судья во всем красном и в огромном седом парике: она видела такие на ежегодных судебных сессиях в Крэмптоне. Он смотрел на нее поверх очков тем взглядом, каким смотрят на хорошеньких женщин все мужчины, будь то судья или присяжный — не важно. Присяжные сидели сбоку от него и тоже глядели на нее. И вообще, она была центром внимания…
Спала и миссис Мэнипл. На ней была пышная ночная рубашка вся в рюшечках, складочках и прошивках. В ее молодые годы такие ночные одеяния требовали долгого и упорного труда. Их строили как хоромы. Она по-прежнему шила их сама по выкройке, оставленной ей бабушкой. От бабушки же она твердо усвоила истину, что открытое окно после захода солнца непременно приводит к преждевременной смерти. Ночной воздух, по ее мнению, был опасен для здоровья, поэтому окна на ночь всегда следовало тщательно закрывать, за исключением того периода времени, который у Мэнни именовался «верхушкой лета». Поскольку на дворе стояла осень, то все окна уже были герметично закрыты. В спальне сильно пахло камфорным маслом, лавандой и скипидаром.
Во сне миссис Мэнипл казалось, что пахнет бергамотом и розмарином. Пахло от пучка, зажатого в маленькой пухлой ручке. Ручка принадлежала ей, шестилетней девочке по имени Лиззи Мэнипл. Маленькая ручка вспотела, так крепко девочка сжимала ею пучок цветов, а поэтому розмарин пах еще сильнее. Почти все ученики воскресной школы приносили цветы своей учительнице, старенькой мисс Эддисон. Она жила в небольшом коттедже у Крэмптонской дороги, приходилась теткой молодому доктору Эддисону и пользовалась у всех большим уважением. Она учила с детьми катехизис, и они повторяли вслед за ней трудные бесконечные вопросы:
«Каков мой долг по отношению к соседу?» — эхом прозвучало в ее голове.
«Учись и зарабатывай хлеб в поте лица своего», — это говорила Мелия Парсонс. И еще: «Выполняй свой долг». «Я выполнила свой долг. Мне все равно, что другие говорят: я сделала все как надо», — подумала во сне мисс Мэнипл. Но мисс Эддисон во сне поглядела на нее ясными голубыми глазами и сказала: «А теперь, Лиззи, твоя очередь». И Лиззи Мэнипл пропищала: «Ни помыслом, ни делом не причиняй никому зла; не держи ни зла, ни ненависти в сердце своем».
За стенкой рядом лежала на спине Полли Пелл. Ее худенькое, детское тело едва обозначивалось под одеялом. Окно в ее комнате было распахнуто настежь. Ночной ветерок шелестел листьями деревьев. Сквозь сон Полли казалось, что это шелестят сотни газетных листов. Она хотела убежать от них, потому что там везде были ее фотографии на первой странице. Все оборачивались, все глазели на нее. Она не могла этого вынести. Она хотела убежать, но ее ноги вросли в землю. Она опустила глаза, и не увидела своих ног, и не могла сдвинуться с места. Шелест газет стал громче… Она вскрикнула, проснулась и услышала, как ветер шуршит листьями каштана за окном. Летняя жара высушила их, и они шелестели, как бумажные. Лоб и руки у Полли были мокрые от пота.
Энтони спал без сновидений. Сон его был крепок: он скрыл вчерашний день и не давал заглянуть в завтрашний. Но, видимо, что-то, какая-то искра сознания не гаснет никогда, даже в той полной тьме, которая зовется сном, она продолжает тлеть. Ах, если бы нам было дано различить в этом едва брезжущем свете свои самые тайные стремления, самые сокровенные желания!
Видела свой сон и Минни Мерсер…
При первых же звуках из соседней комнаты, мисс Силвер спустила ноги с кровати и ловко сунула их в ночные туфли. Она оставила зажженным ночник, поэтому была уже у дверей как раз в тот момент, когда часы пробили четверть первого. На мгновение бой часов поглотил собою все другие звуки. Затем, после того как стих последний удар, она услышала те же звуки, которые уловила до того: звук босых ног на полированном полу; звук от скольжения ладони по ручке двери.
Стоя на пороге своей комнаты, мисс Силвер слышала, как Минни в темноте нащупывает дорогу. Во сне вокруг нее, видимо, царил полный мрак. Вот она нащупала дверную ручку. Мисс Силвер увидела, как ручка медленно поворачивается. Потом дверь отворилась. Появилась мисс Мерсер, в белой ночной рубашке, с волосами, упавшими на плечи. Ее глаза были широко раскрыты и смотрели в одну точку. В них, как в зеркальной поверхности, отразился горевший в коридоре свет и сделал их ярко-голубыми. Дверь комнаты осталась за ее спиной, и руки Минни повисли вдоль туловища. Она медленно дошла до лестничной площадки, остановилась и потом начала спускаться. Она делала шаг только одной правой ногой и потом приставляла к ней левую — как ребенок, который боится упасть. Она не касалась перил, а спускалась, держась посередине.
Мисс Силвер двинулась следом, стараясь держаться не слишком близко. Больше всего на свете она боялась чем-нибудь помешать или прервать Минни. Сойдя с лестницы, мисс Мерсер остановилась в полной неподвижности. Может, она сейчас повернется и станет снова подниматься к себе, как в прошлый раз?
Мисс Силвер едва успела об этом подумать, как услышала, что наверху отворилась дверь. Она обернулась, приложив палец к губам, и увидела Джулию: та смотрела, перевесившись вниз, через перила. Она кивнула и тоже стала спускаться. Она была босиком и шагов ее не было слышно. Джулия еще не успела присоединиться к мисс Силвер, когда Минни Мерсер снова двинулась вперед. Она пересекла холл и снова двинулась к гостиной. В холле света не было, и по мере того как они отдалялись от лестницы, делалось все темнее.
Мисс Силвер решилась. Она знала, что для лунатика внешняя освещенность не имеет значения; но для нее и Джулии нужен был свет, если они хотели видеть, что произойдет. Опередить медленно продвигавшуюся Минни ей не составило большого труда. Она проскользнула в гостиную, оставив дверь открытой. Первый выключатель сразу давал слишком яркий свет: он бил бы вошедшему прямо в лицо. Она его погасила и тронула второй: он зажег две неяркие электрические свечи по обеим сторонам зеркала на каминной доске. Свет отразился в зеркале, и комнату залило золотистое мерцающее сияние.
Минни Мерсер остановилась на пороге гостиной. Потом заглянула в комнату. Руки ее сжимали одна другую, пальцы нервно вздрагивали. И вдруг негромким голосом она расстроенно произнесла:
— Зачем же! Он такой не любит!
Потом она подшит голову и всмотрелась в зашторенные окна. В ее сне шторы были раздвинуты. Стоял тихий, ясный вечер, и стеклянная дверь на веранду была распахнута. К этой распахнутой двери кто-то направлялся. Она подождала, пока этот кто-то не вышел на веранду, не скрылся из виду. Тогда она шагнула вперед. Она прошла мимо стола, на котором Джулия оставила поднос с двумя чашками, остановилась возле него на миг, двинулась дальше и замерла у кресла Джимми Леттера. Возле него стоял маленький круглый столик, куда кто-то поставил для него чашку в ту среду. Сейчас рука Минни протянулась к нему, будто она хотела что-то взять или поставить. Потом она подняла руку, повернулась назад, задержалась на минуту у стола, где стоял поднос, и снова повторила то же движение. Вернув руку в прежнее положение, она с тяжелым вздохом, похожим на стон, произнесла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34