Белостокская группировка — свыше половины войск Западного военного округа была так дислоцирована, что попадала в окружение буквально в первые часы. Созданные для войны запасы вооружения, боеприпасов и других материальных средств разместили вблизи от госграницы, даже впереди вторых эшелонов военных округов. С началом войны противник, естественно, захватил все эти запасы.
В силу всех этих причин войска попали в крайне тяжелое положение и никакой героизм не мог им помочь. Противник развивал безостановочное стремительное наступление.
Защитники «мудрой сталинской» внешней политики в преддверии войны напирают на то, что удалось выиграть два года мирной жизни. Так или не так — попробуй докажи. Но если бы даже выиграли, то для чего выигрывают время в предвидении скорой войны?
Как будто ясно: чтобы лучше подготовиться к войне. А на что истратило сталинское правительство выигранные два года? Чего ему удалось достигнуть за эти годы?
1. Отодвинуть государственную границу на запад — на 200-250 км — и, в связи с этим, поспешно уничтожить старые укрепленные районы — всю огромную, дорогостоящую оборонительную линию от моря и до моря.
2. Удвоить численность своих вооруженных сил.
3. Наглядно продемонстрировать не только перед гитлеровцами, но и перед всем миром неготовность армии к ведению современной войны (в советско-финском военном конфликте).
4. Расформировать танковые батальоны стрелковых дивизий и начать формирование механизированных корпусов.
5. Сосредоточить мобилизационные запасы в угрожаемой близости от госграницы.
6. Снять с вооружения 45 мм противотанковые пушки и противотанковые ружья, а с производства — 76 мм пушки «ЗИС».
7. Упрятать в тюрьму ряд ведущих конструкторов вооружения и боевой техники, а некоторых даже расстрелять, в том числе — автора впоследствии знаменитой «катюши».
Ну, а чего мы не успели?
1. Произвести перестройку промышленности на военный лад. Даже мобилизационного плана не было. Это — дикость с точки зрения военной науки, но факт остается фактом: приняли его только в июне 1941 года, перед самой войной.
2. Организовать массовый выпуск новой боевой техники и вооружения, законченных конструкторской разработкой до 1939 года. Не запустили в серийное производство новые истребители, пикирующие бомбардировщики и штурмовики, которые по своим тактико-техническим данным значительно превосходили соответствующие германские машины. То же самое произошло и с нашими отличными танками «Т-34» и «КВ»: они также не были запущены в серийное производство. Что же касается «катюши», то ее вообще отложили, не создав даже опытного образца. Первая батарея этих грозных боевых машин начала создаваться уже в ходе войны.
3. Расширить и усовершенствовать аэродромную сеть.
4. Сформировать и обучить мех. корпуса.
5. Привести войска в боевую готовность.
6. Построить вдоль новой границы укрепленные районы.
Как видим, мы успели сделать все, что ослабляло нашу оборону и не успели того, что ее укрепляло. Польза даже от таких, казалось бы, положительных действий, как отнесение госграницы на запад и удвоение численности армии, была парализована уничтожением укрепленных районов и не приведением войск в боевую готовность.
Таким образом, в смысле повышения обороноспособности нашей страны не только ничего не выиграно, но многое проиграно: «выигрыш» с обратным знаком.
Ну, а чего мы добились за эти годы в смысле упрочения своих международных позиций?
Мы потеряли всех своих потенциальных союзников в юго-восточной Европе и на Балканах и полностью изолировались от тех, кто уже вел войну с Германией.
Как видим, сталинское правительство натворило глупостей, равнозначных измене. Издавна так ведется, что правительство ответственное за ошибки в подготовке к войне привлекается к ответу. Так правительство Чемберлена ответило за мюнхенскую ошибку отставкой. Американцы провели сенатское расследование Пирл-Xарборского провала, Франция судила свое правительство за то, что оно допустило поражение своей армии.
И вот за эти ошибки нашего правительства, равнозначные невиданной измене, расплатился только народ. Расплатился, во-первых, — невероятными по масштабу потерями на фронте. Гитлеровцы на всех фронтах второй мировой войны на востоке, западе, юге и в Африке потеряли убитыми и умершими от ран около четырех миллионов человек, а мы — только на советско-германском фронте — 13,5 млн. то есть в три с половиной раза больше. Расплатился наш народ, во-вторых, — жизнями миллионов мирных людей, погибших во время гитлеровской оккупации. Расплатился, наконец, в-третьих, — миллионами репрессированных во время войны и в послевоенный период защитников нашей родины, ее воинов — солдат и офицеров, проявивших в беспримерной борьбе с вторгшимся противником чудеса храбрости и героизма.
Никто из непосредственных виновников того, что наша страна перед лицом агрессии оказалась беззащитной, никакой ответственности — даже моральной! — не понес.
И в таких условиях орган института марксизма-ленинизма выступает со статьей, играющей на руку творцам поражения нашей армии.
Пора, наконец, твердо сказать — хватит! Довольно прекраснодушия и пустых словопрений! Совесть человеческая не может более мириться с лицемерием и ложью. Нельзя давать больше никому возможности прятаться за героизм тех безвестных героев, что погибли по прямой вине любителей болтать о чужом героизме. Нельзя больше мириться с глумлением над памятью погибших, с амнистией изменникам — бывшим и будущим.
Главным виновником, бесспорно является Сталин и возглавлявшееся им правительство. В этом, как я уже упоминал, признался даже он сам, выступая в Кремле 24-го мая 1945 года. Персонально ответственность за все описанное выше, то есть за действия, равносильные прямому содействию фашистам, должны, кроме того, нести следующие лица: К.Е. Ворошилов, который многие годы стоял во главе Красной Армии, С.К. Тимошенко, сменивший Ворошилова на этом посту и Ф.И. Голиков, который накануне войны возглавлял Разведывательное управление Генерального штаба и преднамеренно поставлял правительству заведомую ложь и дезинформацию о противнике, лживые, но угодные Сталину сведения о составе и группировке войск фашистской Германии.
Совершенно особо стоит вопрос еще об одном из главных ответственных за поражения начального периода войны. Я имею в виду маршала Советского Союза Г.К. Жукова. Накануне войны Георгий Константинович занимал пост начальника Генерального штаба. По своим тогдашним опыту и знаниям он этой должности бесспорно не соответствовал и в силу этого совершил ряд ошибок равнозначных преступлению.
Не подлежит сомнению, что Жуков, прошедший через горнило войны, не допустил бы не только таких грубо-преступных, но и менее значительных ошибок. Так почему же он сам не написал об этом? Думаю, он прекрасно понимал, что имя его будет сохранено в чистоте лишь при условии, что он самокритично проанализирует всю предвоенную обстановку и деятельность руководимого им Генерального Штаба. И если он не сделал этого, то, очевидно, были причины, от него не зависящие.
Статья заканчивалась словами великого Сервантеса: «Лживых историков нужно казнить, так же, как фальшивомонетчиков!»
Письмо написано и отправлено. Через неделю звоню редактору.
— Ну что Вы, Петр Григорьевич, разве такое письмо можно изучить за такой срок! — И с ноткой лести. — Это же научный трактат. Разве его можно сравнить с Некричем?
— Нет, это только письмо в защиту Некрича от нечестных рецензентов. И я надеюсь, что если Вы дали рецензию, то дадите место и для опровержения ее.
— Ну Вы же понимаете, что я один этот вопрос не решаю. Придется немного подождать.
Недели через две захожу в редакцию. И снова:
— Ну Вы же понимаете!
— Что я должен понимать?
— Ну Вы прекрасно понимаете. Вы старый член партии.
— Я беспартийный.
— Ну это только форма. Вы же коммунист по духу.
— Может быть. Но что этим можно объяснить. Я написал письмо. По важному, принципиальному вопросу и рассчитываю на публикацию.
— А я думаю, что Вы только адрес наш указали, а писали в Самиздат.
— Это Вам, видимо, хочется, чтоб письмо появилось в Самиздате и Вам можно было, ухватившись за это, отказать публиковать у Вас. Но я принял надежные меры, чтоб этого не случилось, и буду добиваться от Вас публикации.
— Ну, Вы понимаете, что я один этот вопрос не решаю.
Проходит еще несколько дней. Ко мне зашел Писарев. Случайно, на моем письменном столе оказался один экземпляр моего письма в редакцию «Вопросы истории КПСС». Сергей Петрович увидел. Заинтересовался. Попросил дать ему почитать. Отказать было неудобно, но я ему объяснил, что добиваюсь опубликования в журнале и потому в «Самиздат» пока не даю. Поставил условием, чтобы он никому не давал и сам не размножал.
Через 3— 4 дня он возвратил мой экземпляр. От письма -и от содержания и от стиля был в восторге, хвалил взахлеб. При этом сказал такое: «И это не только мое мнение. Я дал на одну ночь своему знакомому — доктору экономических наук, — так он, возвращая, сказал, что не спал всю ночь. Начал читать и понял, что такую работу надо иметь в собственной библиотеке. Взял машинку, заложил в нее 10 экземпляров и за ночь переписал. Один экземпляр и мне в презент принес».
— Что же Вы наделали, Сергей Петрович? Ведь это же Вы в «Самиздат» пустили. Значит, лишили меня возможности припереть журнал к стенке. Теперь, как только им станет известно, что письмо гуляет в «Самиздате», они схватятся за это и откажут мне в публикации.
— Ой, простите, Петр Григорьевич, я совсем забыл об этом. Но я сейчас пойду к этому доктору, и мы все соберем.
Дня через два Сергей Петрович сообщил, что все экземпляры, размноженного доктором письма, собраны. А еще через несколько дней я получил письмо из Арзамаса. Полковник запаса писал, что ему попалось мое письмо в редакцию журнала «Вопросы истории КПСС». Он прочел и потрясен. Ко мне у него лишь один вопрос — писал ли я такое письмо? Не фальшивка ли это, созданная каким-либо империалистическим разведывательным центром?
Я ответил, что писал такое письмо, но направил его только адресату. Каким образом письмо могло попасть к Вам, не могу даже предположить. Отвечать за содержание мною не проверенного и не подписанного письма не могу. В ответ получил открытку без подписи и обратного адреса, на которой было написано всего три слова: «Спасибо за письмо». За какое? За то, которым я ответил полковнику или за то, что писал в редакцию? Это навсегда останется для меня загадкой. Загадка и то, каким путем мое письмо вышло в «Самиздат». Не верить Сергею Петровичу я не могу. Я убежден, что если он сказал: «Все экземпляры собраны» — то они, действительно, собраны. Но остается не ясным: не снял ли кто-нибудь копии с экземпляра, отпечатанного доктором, прежде, чем возвратить этот жземпляр. Хотя, конечно, возможно, что утечка произошла и из редакции. Таких случаев в практике «Самиздата» было сколько угодно. Либо утечка происходит произвольно, по инициативе кого-либо из сотрудников, либо ее организует сам редактор, чтобы закрыть дорогу нежелательной публикации. Кстати, отказ публиковать мое письмо был мотивирован именно самиздатом. Вскоре после арзамасского письма позвонил редактор и сказал: «А письмо Ваше все же писано на самиздат. Ко мне уже четыре самиздатских копии поступили. Так что публиковать не будем. Мы „Самиздат“ не популяризируем. У нас не Китай, — едко иронически добавил он, — мы обходимся без Дацзы-бао». У меня нет оснований подозревать его в сознательном использовании «Самиздата» для закрытия дороги моему письму.
Пути в «Самиздат» самые разнообразные. Все время, пока я жил и боролся в Советском Союзе, я не переставал поражаться чуду народного творчества — «Самиздату». Каким образом материалы закрытого характера, явно не предназначенные для самиздата, оказываются в нем? Как при почти полном отсутствии множительной техники самиздатские произведения в течение очень короткого времени расходятся по огромной территории и становятся достоянием множества людей? Каких-то пять-шесть машинописных копий, вышедших от автора, превращаются в сотни и тысячи экземпляров, каждый из которых читается множеством людей. Никогда я не мог понять также, почему одно произведение сразу вспыхивает ярким пламенем, но потом довольно быстро угасает, а другое как бы разгорается потихонечку, но потом многие годы не сходит со сцены.
Но бывают и такие произведения, которые автор настойчиво толкает в свет. Несколько раз печатает и распространяет, а они бесследно исчезают. И это было бы понятно, если бы такое происходило только с произведениями бесталанными. Но очень часто исчезают, бесспорно, талантливые творения. «Самиздат» их почему-то не принимает. Однако, бывает и так: произведение быстро изчезло, затем проходят месяцы и даже годы и оно вдруг снова появляется и начинает жить второй, значительно более полнокровной жизнью. И уже полное чудо — реакция оторжeния чужеродного самиздату. КГБ неоднократно запускал в самиздат свои провокационные «творения». Многие из них выглядели вполне самиздатскими и по форме и по содержанию, но не было на моей памяти случая, чтобы КГБистский матерьяльчик удержался на самиздатской ниве, получил какое-то распространение.
Мое письмо «Самиздат» принял исключительно гостеприимно. Оно распространилось не в одной Москве, пошло по стране. Не только с Волги (Арзамас) дошли сведения о нем, и из Новосибирска, из Ташкента, Алма-Аты, Симферополя, Владивостока, Харькова, Киева и даже с Чукотки.
В Москве это письмо проложило мне дорогу в весь диссидентский мир. Меня нашли студенты. Четырежды встречался я со студентами Московского университета на Ленинских горах. Своеобразны были эти встречи. Все понимали, что выступаю я нелегально. Никто бы не разрешил мне читать лекции в университете по Второй мировой войне. Но все делали вид, что лекция эта официальная. На лекции присутствовали группы в полном составе, во главе с парторгами, комсоргами и старостами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143