Неизменное величие и обособленность... В десять часов, прочитав вместе с приближенными молитвы, папа запирается у себя в спальне, Но если он и ложится, то спит мало: часто, страдая бессонницей, поднимается, зовет секретаря и диктует ему заметки, письма. Когда его что-нибудь нанимает, он отдается этому весь, целиком, думает О своем деле непрестанно. В этом его жизнь, источник его здоровья: неизменно бодрствующий, деятельный ум, сильная и властная натура, ищущая себе применения... Вы знаете, вероятно, что папа долгое время любовно занимался "латинской поэзией. Рассказывают, что когда-то, в пылу борьбы, он возымел пристрастие к журналистике и даже инспирировал статьи, которые печатались в субсидируемых им газетах. Более того, уверяют, что в тех случаях, когда дело касалось его излюбленных идей, он иной раз сам эти статьи: диктовал.
Наступило молчание. Нарцисс поминутно вытягивал шею и заглядывал в глубь огромной, величественной и пустынной Галереи канделябров, следя, когда у выхода из Галереи ковров, среди недвижных и белых, как привидения, мраморных статуй, покажется немногочисленный папский кортеж и проследует мимо них в сад.
— А знаете, его святейшество выносят на низеньком кресле, — снова заговорил Нарцисс. — Кресло это такое узкое, что проходит в любые двери. Ну н путешествие! Около двух километров, через лоджии, станцы Рафаэля, галереи живописи и скульптуры, не говоря уж о бесчисленных лестницах! Нескончаемый путь, пока, наконец, кресло не опустят на землю посреди какой-нибудь аллеи, где папу ожидает коляски, запряженная парой лошадей... Вечер сегодня превосходный. Папа наверняка спустится. Надо запастись терпением.
Пьер молчал в ожидании, и пока Нарцисс сообщал эти подробности, перед его мысленным взором оживала во всей своей необычайности История. Перед ним возникали окруженные мирской пышностью папы эпохи Возрождения, с таким пылом воскресившие античность, мечтавшие облечь святой престол императорским: пурпуром: великолепный венецианец Павел II, построивший палаццо Венециа; Сикст IV, которому потомство обязано Сикстинской капеллой; Юлий II и Лев X, превратившие Рим в город театральной пышности, чудесных празднеств, турниров, балетов, охоты, маскарадов и пиров. Под землею, во прахе руин, папы обнаружили Олимп; и, как бы опьяненные жизненными соками, брызнувшими из древней почвы, они сооружали музеи, превращая их в великолепные языческие храмы, вновь открытые для всеобщего восторженного поклонения. Никогда еще церковь не подвергалась такой смертельной опасности, ибо, если в храме св. Петра по-прежнему почитали Христа, то в залах Ватикана, покоряя плотской красотою, владычествовали Юпитер и прочие мраморные боги и богини. Но вот перед Пьером промелькнуло иное видение, ему представились папы нового времени — до начала итальянской оккупации. Пий IX, еще пользующийся свободой передвижения, нередко прогуливается по своему славному городу Риму. Красную с золотом карету, запряженную шестеркой лошадей, окружает швейцарская гвардия; позади следует отряд нобилей. На Корсо папа иной раз выходит из кареты и продолжает прогулку пешком; тогда впереди скачет верховой, предупреждая о появлении его святейшества, и все замирает. Экипажи выстраиваются в ряд, мужчины выходят и опускаются на колени прямо на мостовую, а женщины стоят, набожно склонив голову, пока святой отец, окруженный свитой, улыбаясь и благословляя, медленно проходит мимо, следуя к Пьяцца-дель-Пополо. И вот на папский престол взошел Лев XIII; добровольный узник Ватикана, окруженный еще большим ореолом величия, священной и пугающей таинственности, восемнадцать лет провел он взаперти за толстыми глухими стенами, где, неведомая миру, сокрытая ото всех, изо дня в день протекала его жизнь.
О, этого папу уже не встретишь на улице! Он укрыт от взоров простых смертных, подобно грозному божеству, чей лик смеют созерцать одни лишь жрецы! И папа заточает себя в пышных покоях Ватикана, который предшественники его соорудили и украсили в эпоху Возрождения для грандиозных празднеств того времени; он живет здесь как узник вдали от толпы, среди прекрасных мужей и жен Микеланджело и Рафаэля, среди мраморных богов и богинь, в окружении блистательного Олимпа, прославляющего религию света и жизни. И вместе с папой утопает в язычестве само папство. Какое незабываемое зрелище, когда хилый, убеленный снежными сединами старец спускается через галереи Музея древностей в огромный сад! Справа и слева глядят на него обнаженные статуи, его окружают прекрасные тела Юпитера и Аполлона, владычицы Венеры и вселенского бога — Пана, чей звонкий смех вещает о радостях бытия. В прозрачных струях купаются нереиды. В нагретой солнцем траве резвятся нагие вакханки. Скачут кентавры, унося на дымящемся крупе прекрасных, изнемогающих от томления дев. Вакх похищает Ариадну, Ганимед ласкает орла, Адонис воспламеняет любовные пары. И среди этого торжества обнаженной плоти, среди выставленной напоказ, воспетой человеком наготы, утверждающей всемогущество природы, вечной материи, все так же движется, покачиваясь в низеньком кресле, белый как лунь старик. С тех пор, как обнаружили, извлекли из недр, вновь окружили поклонением эту нетленную плоть, она царит в стенах Ватикана, и тщетно прикрывают папы наготу статуй виноградным листом, подобно тому как облекают они одеждами величавые создания Микеланджело: пылает чувственность, жизнь бьет ключом, соки, рожденные плодородием, бурлят в жилах мира. А рядом — несравненные богатства библиотеки Ватикана, где дремлет все человеческое знание; и если бы в один прекрасный день книги пробудились и заговорили во весь голос, так же, как говорит красота Венеры и мужественность Аполлона, это грозило бы опасностью еще более ужасной: подобно взрыву, это разнесло бы вдребезги и Ватикан, и даже собор св. Петра. Но убеленный сединами, почти прозрачный старец словно бы слеп и глух: он неизменно шествует дальше, мимо огромных статуй Юпитера, мимо торсов Геркулеса, MEMO Антиноев с женственными бедрами.
Нарцисс в нетерпении решил обратиться с вопросом к сторожу, который заверил его, что папа уже спустился в сад. И действительно, для сокращения пути кортеж чаще всего следовал через крытую галерею, выходившую в сторону Монетного двора.
— Спустимся тоже, если не возражаете? — предложил Нарцисс. — Постараюсь провести вас в сад.
Внизу, в вестибюле, одна из дверей которого выходила в широкую аллею, Нарцисс заговорил с другим сторожем, бывшим солдатом папской гвардии, с которым был хорошо знаком. Тот сразу же пропустил его, а заодно и Пьера; но сторож не мог сказать с уверенностью, сопровождает ли на этот раз папу монсеньер Гамба дель Цоппо.
— Все равно, — заявил Нарцисс, когда они очутились в аллее вдвоем, — я не теряю надежды, быть может, нам посчастливится встретить его святейшество... А вот, как видите, прославленные ватиканские сады.
Сады эти весьма обширны. Папа может совершать четырехкилометровую прогулку по их тенистым аллеям, виноградникам и огородам. Они занимают плато Ватиканского холма, еще и поныне опоясанное древней стеной, сооруженной при Льве IV; отгороженные ею от окрестных долин, сады эти встают как бы позади крепостного вала. Стена доходила некогда до замка Святого Ангела; заключенное в ее пределах пространство и называлось тогда «градом Льва». Ничто не возвышается над этими садами, ничей любопытствующий взор не может проникнуть в них сверху, разве лишь с высоты собора св. Петра, чья громада одна только в знойные летние дни набрасывает на них свою тень. Эти сады — целый мир, многообразный и законченный ансамбль, и каждый новый папа охотно способствовал их украшению; здесь и большой партер с геометрически правильными газонами и двумя прекрасными пальмами, окруженный лимонными и апельсиновыми деревьями в кадках, и сад с более свободной планировкой, более тенистый, где среди зарослей граба находится «Аквилон», фонтан Везанцио, и старинное Казино Пия IV; дальше — леса, великолепные зеленые дубравы, высокие платаны, акации и пинии, чащу которых рассекают широкие аллеи, чарующие своей негой в часы медлительных прогулок; а свернув влево, за массивами деревьев видишь огород и тщательно возделанный виноградник.
Пока они шли лесом, Нарцисс подробно рассказывал Пьеру о жизни папы среди садов Ватикана. В хорошую погоду его святейшество через день гуляет тут. В былые времена папы уже в мае переселялись из Ватикана в Квиринал, где было прохладнее и здоровее; в самую знойную пору они жили в Кастель-Гандольфо, на берегу озера Альбано. Ныне же единственной летней резиденцией святейшего отца является почти не тронутая временем башня в древней ограде Льва IV. Там папа проводит самые жаркие дни. Рядом по его распоряжению даже выстроили флигель для свиты, что позволяет папе обосноваться здесь на длительное время. Нарцисс на правах своего человека беспрепятственно прошел в башню и получил для Пьера разрешение взглянуть на единственную комнату, занимаемую его святейшеством, просторную круглую комнату с полусферическим потолком, изображающим небесный свод с символическими фигурами созвездий; есть среди них и созвездие Льва, благодаря особому осветительному устройству две звезды в нем сверкают по ночам, словно два глаза. Стены башни такой толщины, что в амбразуре одного из окон, когда его замуровали, образовалось подобие комнаты: там стоит кровать. Всю обстановку составляют, впрочем, только большой рабочий стол, другой — поменьше, переносный, для еды, и широкое кресло с пышной позолотой, дар ко дню епископального юбилея. Когда нещадное июльское или августовское солнце испепеляет изнемогающий от зноя Рим, хорошо побыть в уединении и полнейшей тишине этой низкой башенной залы, прохладной, как склеп.
Нарцисс сообщал все новые подробности. В другой башне, небольшой белый купол которой виден среди зелени, находится астрономическая обсерватория. Под сенью деревьев расположился и швейцарский домик, где любит отдыхать Лев XIII. Его святейшество иногда прогуливается пешком до огорода, но особенно интересуется он виноградником, следит, зреют ли гроздья, каков будет урожай. Но более всего удивился молодой аббат, узнав, что, пока святой отец не одряхлел, он был страстным охотником. Он с увлечением предавался охоте, называемой «roccolo». На опушке рощи, вдоль просеки, замыкая ее со всех сторон, натягивают сети с крупными петлями. На земле расставляют клетки, в каждой помещается манок, его пение тотчас привлекает окрестных птиц: всевозможных малиновок, славок, соловьев, дроздов. Святой отец подстерегает их в сторонке; когда же птицы слетаются стаей, Лев XIII хлопает в ладоши: испуганные жертвы торопятся вспорхнуть, но запутываются в сетях. Остается лишь подобрать их и удушить легким нажатием большого пальца. Жареные дрозды — чудесное лакомство. Они возвращались лесом, и тут Пьера ждала другая неожиданность: он наткнулся на миниатюрную копию лурдского Грота, сооруженную из какой-то скалистой породы и цементных глыб. Аббат не в силах был скрыть охватившее его волнение:
— Так это правда?.. Мне говорили, но я думал, что святой отец мудрее, что он свободен от постыдных суеверий.
— О, я полагаю, что Грот создан еще во времена Пия Девятого, — ответил Нарцисс, — тот был особым почитателем лурдсrой богоматери. Во всяком случае, это, видимо, чей-то дар, и Лев Тринадцатый попросту позаботился о том, чтобы его сохранить.
Пьер молча постоял перед Гротом, ребяческой игрушкой для верующих. Посетители в набожном усердии засовывали в расщелины цемента записки со своими именами. Глубокое уныние охватило молодого священника; опустив голову, брел он за своим провожатым, погрузившись в горестные раздумья о том, как глупо устроен сей скорбный мир. Когда они вышли из леса и вновь очутились перед газонами сада, Пьер поднял глаза.
Боже великий! До чего ж, однако, этот клонившийся к закату день был восхитителен! Какое могучее очарование исходило от земли в этом обворожительном уголке ватиканских садов! Среди голого, пустынного, нагретого солнцем партера Пьер сильнее, чем в истоме тенистого леса, сильнее, чем среди изобилия виноградников, ощутил всю благородную силу могучей природы. Над худосочными, симметрично расположенными газонами, в геометрически правильных секторах, прочерченных аллеями, едва возвышались низкорослые, карликовые деревца, алоэ, редкие гроздья полузасохших цветов, и эта зеленая поросль, совсем по вкуса причудливой старины, все еще сохраняла очертания герба Пия IX. Знойную тишину нарушал только хрустальный лепет фонтана — звонкие брызги нескончаемым дождем ниспадали в водоем. Казалось, самый Рим с его жгучим небом, царственной прелестью, торжествующей чувственностью вдохнул свою душу в этот прямоугольный партер, в просторы его зеленей мозаики, а некоторая заброшенность, ржавый налет разрушения обретали здесь горделивую задумчивость, пронизанную трепетом извечной пламенной страсти, которой не дано умереть. Античные вазы, античные статуи, сиявшие ослепительной наготой в лучах заходящего солнца, окаймляли партер. И, заглушая запах эвкалиптов и пиний, заглушая запах созревающих апельсинов, возникал иной, напоенный горечью запах самшита, такой же волнующий и терпкий, как и запах этой могучей и древней почвы, вобравшей в себя прах поколений.
— Очень странно, что мы не встретили его святейшество, — сказал Нарцисс. — Карета направилась, верно, по другой аллее, когда мы задержались у башни Льва Четвертого.
Он снова заговорил о своем двоюродном брате, монсеньере Гамба дель Цоппо, и пояснил, что должность copiere, папского стольничего, которую тот занимал как один из четырех тайных камерариев, стала всего лишь номинальной, особенно с тех пор, как обеды дипломатические и обеды, даваемые в честь посвящения в епископы, происходят в государственном секретариате, у кардинала-секретаря. Монсеньер Гамба дель Цоппо прослыл трусливым ничтожеством, вся его роль заключалась, видимо, в том, чтобы развлекать Льва XIII, весьма к нему благоволившего из-за непрестанной лести, которой окружал его монсеньер, и анекдотов, как о «черных» — церковниках, так и о «белых» — мирянах, которыми он угощал папу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102