Похитители, насильники, религиозная секта, работорговцы, садисты, убийцы– кто стоит за этим? Пэтси пошатнулась, задыхаясь, лицо ее покрылось испариной.Кевин испугался, что жена потеряет сознание или ее сердце не выдержит. Он обхватил ее за плечи, пытаясь утешить единственным доступным ему способом.– Мы сейчас же едем в школу, крошка, – решительно произнес он. – Мы найдем нашего мальчика, обещаю. Мы едем немедленно.– Мэтти! – Имя звучало как заклинание. «Нечего взывать к богам, – уговаривал себя Кевин. – Мальчишка прогуливает школу, только и всего. Найдется разумное объяснение его отсутствию, мы еще посмеемся над этим переполохом». Но тело Пэтси в его объятиях сотрясала крупная дрожь. Она вновь и вновь, словно молитву, повторяла имя сына, и, вопреки собственным доводам, Кевин в глубине души присоединился к ней в надежде, что ее мольбы будут услышаны.
Сержант Барбара Хейверс в последний раз пролистала свой отчет и сочла, что за выходные сделано вполне достаточно. Вонзив в пятнадцать до смерти надоевших ей страниц скрепку, Барбара рывком отодвинула стул от стола и отправилась на поиски старшего напарника – инспектора Томаса Линли.Он сидел один в своем кабинете, все в той же позе, словно не двигался с полудня: светловолосая голова оперта на руку, взгляд устремлен на разложенные по столу листы – его часть отчета. Вечернее воскресное солнце клонилось к закату, на стены и пол ложились длинные тени. Едва ли при таком освещении инспектор Линли мог разобрать машинопись, тем более что его очки сдвинулись на самый кончик носа. Барбара вошла в комнату на цыпочках, полагая, что ее начальник спит.Это было бы неудивительно: в последние два месяца Линли жег свечу не только с обоих концов, как говорит пословица, но и посередине. Он прямо-таки не вылезал из Скотленд-Ярда, к неудовольствию Барбары, ведь и ей приходилось просиживать сверхурочно. Коллеги уже присвоили Линли прозвище «Мистер Круглые сутки».– Шел бы ты домой, дружок, – уговаривал его Макферсон, встречая в коридоре, на инструктаже или в столовой. – А то по сравнению с тобой мы выглядим сущими бездельниками. В суперинтенданты, что ли, метишь? Знаешь, покойнику вакансия ни к чему.Линли, как всегда, дружелюбно смеялся, не признаваясь, в чем причина такого усердия, но Барбара прекрасно знала, почему инспектор остается на работе в долгие ночные часы, почему он берет на себя дежурство не в очередь и по первой просьбе подменяет всех коллег. Вот она, эта причина, – одинокая открытка на краю стола. Барбара бесцеремонно подобрала ее.Это послание пришло пять дней тому назад. Долгий путь через всю Европу, с побережья Ионийского моря, обтрепал углы открытки с изображением религиозной процессии: впереди шли дьяконы с кадилами, затем какие-то персоны с жезлами в руках и, наконец, одетые в раззолоченные мантии греческие священники. На плечах они несли отделанный драгоценностями паланкин, боковины которого были изготовлены из стекла. В носилках, прислонившись окутанной в саван головой к окну, возлежал святой Спиридон – в столь естественной позе, будто он всего лишь задремал, а не заснул вечным сном более тысячи лет назад. Перевернув открытку, Барбара без ложного стыда прочла текст. Собственно, она могла заранее угадать содержание:
Дорогой Томми, только подумать, эти несчастные мощи таскают по улицам Корфу четыре раза в год! Стоит ли ради этого становиться святым, а? Тебе будет приятно узнать, что я выполняю культурную программу, посетила храм Юпитера в Кассиопее. Настоящее паломничество – как у Чосера. Ты меня одобряешь ?
Барбара помнила, что леди Хелен Клайд за два месяца прислала Линли десяток таких весточек. Все они почти дублировали друг друга: занятный, в дружеском тоне рассказ о той или иной детали ее путешествия. Леди Хелен беззаботно разъезжала по Греции, и не предвиделось конца ее экскурсии, начавшейся в январе вскоре после того, как Линли предложил ей руку и сердце. Леди Хелен отвечала решительным отказом, и эти открытки, приходившие на адрес Скотленд-Ярда, а не домой в Итон-террас, только подчеркивали ее решимость не вступать в более близкие отношения с Линли.Линли все время, ежедневно, ежечасно, неотступно думал о Хелен, он любил ее, он хотел ее со свойственной ему упорной, почти маниакальной сосредоточенностью. Барбара прекрасно знала: именно по этой, не высказываемой вслух причине инспектор, не протестуя, взваливает на себя одно задание за другим, лишь бы не слышать воющих псов одиночества, лишь бы приглушить боль разлуки с Хелен, не замечать набухающий в душе, будто злокачественная опухоль, тугой узел отчаяния.Барбара положила открытку на место, отступила на шаг и натренированным движением послала свой отчет точно в корзину для входящих документов. Струйка свежего воздуха пронеслась над столом инспектора, его собственные документы с шуршанием полетели на пол, и он очнулся. Линли смущенно улыбнулся – что поделать, заснул на своем посту! – провел рукой по затылку и шее и снял с носа очки.Барбара с размаху хлопнулась на соседний стул, вздохнула и так энергично прошлась рукою по коротенькой стрижке, что волосы у нее встали дыбом, точно щетина.Она попыталась заговорить с шотландским акцентом:– Ну, парниша, не слыхать шотландских колокольчиков?– Каких еще колокольчиков, Хейверс? – пробормотал он, подавляя зевок.– Наших славных старых колокольчиков, что зовут тебя домой в страну ячменного виски. О, этот жидкий огонь во рту, жидкий огонь, припахивающий дымом…Линли распрямился и принялся перебирать бумаги на столе.– Шотландия! – проворчал он. – Полагаю, на сентиментальные рассуждения о стране чертополоха вас навело желание принять воскресную дозу спиртного, верно, сержант?Рассмеявшись, она оставила в покое наречие Роберта Бернса.– Заглянем в «Герб Короля», инспектор. Вы поставите мне порцию «МакАллана», и мы споем на пару «Бредущие во ржи». Вы же не захотите пропустить такое, инспектор. Мое меццо-сопрано непременно вызовет слезы на ваших прекрасных карих очах.Линли протер очки и, снова водрузив их на нос, уткнулся в принесенный Барбарой отчет.– Польщен вашим приглашением, Барбара, честное слово, польщен. Послушать ваши завывания – что может быть прекраснее. Но нет ли сегодня на службе кого-нибудь, в чей кошелек вы не запускаете лапу столь регулярно, как в мой бумажник? Как насчет констебля Нката? По-моему, я недавно видел его поблизости.– Уехал по вызову.– Очень жаль. Не повезло вам, Барбара. Я обещал Уэбберли, что к утру отчет будет готов.Барбара едва не сдалась. Линли сумел отвергнуть ее приглашение даже более ловко и умело, чем ей удалось его сформулировать. Но кое-какое оружие в запасе еще оставалось.– Вы обещали Уэбберли подготовить отчет к утру, но мы оба прекрасно знаем, что он еще неделю никому не понадобится. Полно, инспектор. Вернитесь наконец к реальности.– Хейверс! – Линли не пошевелился, даже не оторвал глаз от своих бумаг, только в изменившейся интонации Барбара различала предостережение, попытку установить дистанцию, напомнить ей, кто тут начальник. Барбара достаточно долго проработала с ним и хорошо знала, в каких случаях Линли подчеркнуто официально произносит ее имя. Она перешла все границы, проникла в запретную зону. Дальше он не желает ее пропустить.Так-то вот, вздохнула она, отступая. И все же, покидая чужие территориальные воды, Барбара не удержалась и, резким движением подбородка указав на почтовую открытку, выпустила напоследок самый мощный заряд:– Наша Хелен не очень-то вас балует, верно, сэр?Линли вскинул голову, уронив отчет. Только пронзительный звонок служебного телефона спас Барбару от разноса.В трубке послышался голос одной из девиц, дежуривших в мрачной, серо-черного мрамора приемной Скотленд-Ярда. Не здороваясь, насморочный голос поведал, что внизу находится посетитель, звать Джон Корнтел, спрашивает инспектора Ашертона. Полагаю, это и есть вы? Некоторые люди вечно путают чужие имена, особенно когда этих имен такое количество, словно у какого-нибудь принца, а мы тут, внизу, должны все упомнить и разбираться, что к чему, когда вашим старым приятелям вздумается вас навестить…– Корнтел? – переспросил Линли, прерывая неиссякаемый поток жалоб. – Сейчас сержант Хейверс спустится за ним.Прежде, чем он положил трубку, телефонная мученица попросила уточнить, как он собирается именовать себя на будущей неделе – Линли, Ашертоном, или где-то на чердаке пылится еще парочка семейных титулов, которые ему вздумается обновить? Хейверс, не дожидаясь указаний инспектора, уже вышла из его кабинета, направившись к лифту.Линли поглядел ей вслед– шерстяные брюки плохо сидят на коренастой фигуре, к локтю заношенного до дыр свитера прилип, словно моль, обрывок бумаги. Сейчас она приведет Корнтела, давно забытый призрак из прошлой жизни.В Итоне они приятельствовали. Корнтел получал Королевскую стипендию, принадлежал к элите. Один из лидеров старшего класса, высокий, задумчивый, всегда меланхоличный. Рыжие волосы, аристократические черты лица, вдохновенного, точно у Наполеона на романтических портретах Антуана-Жана Гро. В соответствии со своей наружностью Корнтел выбрал в качестве основных предметов литературу, музыку и искусство. Линли понятия не имел, что сталось с Джоном Корнтелом после окончания Итона.Но человек, вошедший вскоре в его кабинет, следуя по пятам за сержантом Хейверс, имел удивительно мало общего с тем образом, что запечатлелся в памяти Линли и составлял как бы часть его собственного прошлого. Только рост оставался прежним – шесть футов и два дюйма, в точности как у самого Линли. Но когда-то эта высокая фигура горделиво распрямлялась в окружении соучеников– уверенный в себе, многообещающий студент престижнейшей школы, – а теперь плечи ссутулились, будто Джон побаивался соприкосновения с внешним миром.Этим перемены не ограничились. Корнтел коротко остриг волосы. Прежде они вились, сейчас же плотно прилегали в черепу и в них мелькала ранняя седина. Прекрасно вылепленное лицо, запомнившееся Линли не только тонкостью черт и здоровым румянцем, но и особой печатью мощного интеллекта и глубокой эмоциональности, теперь покрылось больничной бледностью, кожа на нем натянулась, темные глаза налились кровью.Отчего Корнтел так изменился за эти семнадцать лет? Тому должно быть какое-то объяснение: человек не теряет свой изначальный облик без существенной на то причины. Внутри Джона Корнтела будто затаилась болезнь, то ли спалившая, то ли оледенившая его; и вот этот недуг, уничтожив внутренний мир человека, прорывается наружу, истребляя остатки его красоты.– Линли? Ашертон? Я не знал, каким именем ты пользуешься. – Корнтел говорил почтительно, но его любезность казалась вымученной, словно он заранее отрепетировал это приветствие. Он протянул Линли руку. Рука была болезненно горячей.– Я вообще-то не пользуюсь титулом. Линли, и все тут.– Титул неплохая вещь. В школе мы звали тебя Виконт Шаткость. А собственно, почему? Я уж забыл.Линли тоже предпочел бы не вспоминать об этом. Этот разговор затрагивал запретные уголки его души. Но что поделать.– Виконт Шат-Несс.– Ах да. Твой второй титул. Здорово все-таки быть сыном графа, правда?– Не уверен.– Ну-ну.Корнтел беспокойно обшаривал взглядом комнату– стеллажи, полки с книгами, беспорядок на столе, два офорта с видами американского Запада. Наконец он обратил внимание на фотографию. Сейчас скажет что-нибудь по этому поводу. Саймон Алкурт Сент-Джеймс учился в Итоне вместе с Линли и Корнтелом. Этой фотографии уже тринадцать лет, Корнтел не может не узнать полное радости лицо и растрепанные волосы этого игрока в крикет– юношу, застывшего в момент своего торжества, излучающего чистое, бездумное веселье молодости, брюки перемазаны и разорваны, рукава свитера высоко закатаны, на обнаженном локте тоже грязь – он опирается на биту, хохоча от восторга. Три года спустя авария, виновником которой был Линли, превратила Саймона в калеку.– Сент-Джеймс, – проговорил Корнтел, кивув. – Сто лет не вспоминал о нем. Господи, время как летит.– Верно, – отозвался Линли, все так же пристально всматриваясь в бывшего соученика, подмечая, как быстро угасает на его лице мимолетная улыбка, как ладони то проникают внутрь карманов куртки, то охлопывают их сверху, вероятно, в поисках какой-то забытой дома мелочи.Хейверс включила свет, разгоняя вечерний сумрак, и вопросительно поглядела на Линли. «Мне идти или оставаться?»– спрашивала она взглядом. Линли кивком указал ей на стул. Барбара, усевшись, извлекла из кармана пачку сигарет, вытащила из нее сразу две сигареты.– Хотите? – протянула она одну Корнтелу. – Наш инспектор завязал – черт бы побрал его благочестивые намерения беречь окружающую среду – а мне одной курить противно.Корнтел с некоторым удивлением покосился на Барбару, но сигарету взял и, в свою очередь, вытащил зажигалку.– Да, спасибо, спасибо, – пробормотал он, взглянул на Линли и поспешно отвел глаза. Правой рукой он катал сигарету по ладони левой, безжалостно теребя зубами нижнюю губу. – Я к тебе за помощью, Томми! – вырвалось наконец у него. – Сделай что-нибудь, умоляю! Я попал в беду. 2 – У нас в школе пропал ученик. Из моего пансиона. Вся ответственность ложится на меня. Господи, если с ним что-то случилось…Корнтел говорил отрывисто, глубоко затягиваясь дымом между короткими фразами. Он – старший преподаватель английского языка и глава одного из общежитий в Бредгар Чэмберс, частной школе, ютящейся на небольшом клочке земли в Западном Сассексе, между Кроули и Хоршэмом, в часе езды от Лондона. Мальчику тринадцать лет, он учится в третьем классе, то есть он только в этом году поступил в школу, до того учился в Хэммерсмите. По-видимому, мальчик тщательно продумал план, чтобы ускользнуть от надзора старших на все выходные, но потом что-то не заладилось, он так и не вернулся в школу– пропал неизвестно куда и отсутствует вот уже более двух суток.– Наверное, он решил сбежать из школы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57