Массивные двойные двери распахнулись перед ними, как только они приблизились к ним, и худой пожилой человек в черно-белой ливрее вышел им навстречу, глаза его радостно светились.
— Сэр, — закричал он, — это замечательно, что вы приехали! Миссис Сэттерли как раз в эту минуту занята на кухне, она готовит ваши любимые кушанья — тушеную баранину, приправленную карри, и рис с шафраном. Еще она испекла ваш любимый торт с крыжовником.
— Я тоже рад видеть тебя, Сэттерли. В море я часто думал о том, как хорошо было бы вернуться сюда, и можешь быть уверен, частенько вспоминал кулинарное искусство твоей жены. Ну а теперь, когда я решил оставить морские дела и поселиться здесь, надеюсь, вам не очень надоест мое постоянное присутствие.
— Надоест?! — воскликнул дворецкий. — Мы соскучились без вас, сэр!
— Мне повезло, что ты, миссис Сэттерли и Ричард согласились поселиться со мной в этом поместье, — сказал Габриэль слегка смутившись.
— Сэттерли всегда служили Ланкастерам! — гордо вытянувшись, сказал дворецкий.
— Да, так было всегда, — кивнул Габриэль и, посмотрев вокруг, спросил:
— А где же Ричард? Я думал, он выйдет поприветствовать меня.
— Так бы и было, сэр, если бы одной из кобыл не пришло время жеребиться. Там требуется его помощь.
Ричард придет, как только все закончится.
Во время разговора Сэттерли все время посматривал на Марию и, не в силах больше сдерживать любопытство, спросил:
— А это та самая леди, о которой вы писали нам?
— Да, это Мария Дельгато. Она будет здесь.., моей невольницей.
Сэттерли был уже немолод; он и его семья прошли через те же лишения, что и Ланкастеры, сопровождая своих господ в годы их добровольного изгнания. Они приехали на Ямайку вместе с Ланкастерами. Когда сэр Уильям и Габриэль отправились в то злополучное путешествие, которое стало причиной гибели старшего Ланкастера, Сэттерли, его жена Нелли и их сын Ричард остались на Ямайке, охраняя владения Ланкастеров. Они были преданными людьми — поколения Сэттерли верой и правдой служили поколениям Ланкастеров, — и не было такого, чего бы одна семья не знала о другой.
— Ваша невольница! — удивленно воскликнул дворецкий. — Эта милая молодая леди ваша невольница? — с негодованием повторил он.
— Эта милая молодая леди, — сухо сказал Габриэль, — если ты, конечно, не забыл, носит имя Дельгато. Она дочь дона Педро. — Он коснулся шрама на щеке. — : И пусть тебя не обманывает ее беззащитная внешность — она вполне может постоять за себя, и этот шрам свидетельство тому.
— Может быть, все, что вы говорите, сэр, чистая правда, но я думаю, что нельзя обвинять эту молодую леди в том, что сделал ее отец! А что касается остального.., простите меня, сэр, но, вполне вероятно, вы заслужили это.
Мария смущенно улыбнулась своему неожиданному защитнику, и старик улыбнулся ей в ответ, твердо сказав:
— Она, должно быть, устала после дороги. Я провожу ее в розовые покои, а потом немедленно займусь вами, сэр.
Габриэль нахмурился. Ему не понравилось, как отнесся к приезду Марии самый преданный из его слуг.
— Она не гость в этом доме! С ней надо обращаться, как с обычной невольницей. Отведи ее к Нелл, пусть помогает ей на кухне.
Притворившись, что плохо слышит, Сэттерли еще раз улыбнулся Марии и пробурчал:
— Пойдемте со мной, госпожа. Вы почувствуете .себя намного лучше после небольшого отдыха.
Габриэль растерянно смотрел им вслед, не понимая, как реагировать на то, что произошло, и стоит ли сердиться на слугу, намеренно пропустившего его приказание мимо ушей. Он с трудом представлял себе Марию рабыней, но будет еще труднее, если и другие обитатели дома отнесутся к ней так же, как Сэттерли. И, покачав головой, он нехотя двинулся следом за ними.
Доброе отношение дворецкого приободрило Марию, и с легким сердцем она направилась за пожилым слугой, который неторопливым шагом пересекал просторный холл. Она с любопытством смотрела по сторонам, ей не терпелось узнать, как живет человек, построивший дом посреди тропического леса.
Комнат в доме было немного, но все они просторные, с высокими потолками, всюду витал приятный запах кедра, из которого были сделаны массивные потолочные балки. Стены отделаны панелями красного дерева и украшены гобеленами чудесной работы, придававшими дому особый уют и изящество. Пол в каждой комнате был покрыт восточными коврами, которых в доме оказалось великое множество, а к стенам крепились бронзовые канделябры с толстыми цвета слоновой кости свечами. Проходя вслед за Сэттерли через анфиладу комнат первого этажа, Мария отмечала и дорогую удобную мебель, и богатую разноцветную обивку. В одной из комнат на стене она увидела большой портрет мужчины и женщины, и ей захотелось рассмотреть их получше, но Сэттерли уже вышел из комнаты через другую дверь и направлялся к лестнице, широкие ступени которой вели на второй этаж.
Поднявшись наверх, Мария оказалась в просторном холле, куда выходило несколько дверей.
— Я уверен, что вам здесь понравится, мисс, — сказал Сэттерли, останавливаясь у одной из них, и, улыбнувшись; широким жестом распахнул ее. — Я вас пока оставлю и пойду посмотрю, не приготовила ли миссис Сэттерли что-нибудь перекусить. Немного фруктов и лимонада?
— Да! Это было бы замечательно! Спасибо! — улыбнулась Мария; с ней давно уже никто не был так предупредителен. — Вы так добры ко мне, мистер Сэттерли!
— Я делаю это с удовольствием, мисс! Я надеюсь, что пребывание в этом доме будет для вас приятным!
Подходя к комнате, Габриэль слышал последние слова, сказанные дворецким, и они разозлили его. Его жена погибла из-за Диего Дельгато, какой-нибудь “невинный” испанец изнасиловал, а может быть, и убил его сестру. Неужели он не может заставить себя быть жестким и решительным?
— Ей ничего не потребуется. Я сейчас отправлю ее на кухню, — тихо, но четко, произнес Габриэль.
Сэттерли хотел бы сделать вид, что недослышал, но, взглянув в лицо Габриэля, понял, что настал момент, когда больше не следует испытывать терпение хозяина. С удрученным видом он повернулся и пошел прочь. “Что скажет на это миссис Сэттерли”, — думал он, спускаясь по лестнице.
Мария не видела, как подошел Габриэль, не слышала того, что он говорил дворецкому, — она была поглощена тем, что увидела. В этой просторной элегантной комнате все было сделано с большим вкусом, каждый предмет дышал любовью, с которой был выбран: и ковры из белой и розовой шерсти, и резные шкафчики из сандалового дерева, и изящный туалетный столик. Диванчики были обиты темно-розовым бархатом, такого же цвета были и подушки, лежащие на них, покрывало на чудесной кровати тоже было розового цвета.
Тяжело вздохнув, Мария еще раз оглядела комнату, не замечая стоящего в дверях Ланкастера. Нет, никогда ей не спать на такой кровати! Как же ей здесь нравилось! Жаль, что она была не той, для кого все это предназначалось.
— Тебе тут нравится? — спросил Габриэль. При звуке его голоса Мария вздрогнула от неожиданности и обернулась. Габриэль стоял в дверях, держа в руке сверток, который привез из Порт-Рояля.
— Красивая комната, — с восхищением произнесла Мария, стараясь голосом не выдать внутреннего напряжения. — Намного богаче и элегантнее, чем я ожидала.
— А что, только испанцы знают толк в вещах и способны ценить красоту?
— Но ты же сам сказал, что твое поместье стоит на границе джунглей. Я уверена, что в этих местах найдется мало домов, обставленных с таким же изяществом, как этот. Да и вряд ли кто-нибудь из пиратов может позволить себе иметь такой дом.
— Но это только потому, что они спускают все свои деньги в винных лавках и борделях и никогда не думают о будущем.
— А ты, значит, думал о будущем?
Габриэль неопределенно пожал плечами.
— Да нет, пожалуй, и я не думал о будущем. Я строил этот дом, обставлял его, осваивал новые земли только для того, чтобы выполнить завет отца. Он очень хотел, чтобы здесь был наш дом. Я в долгу перед его памятью. Это как завещание мне и… Каролине.
— Ну а как насчет твоего будущего? Ты мечтаешь о чем-нибудь? — нерешительно спросила Мария.
— Мечты? Мои мечты умерли в тот день, когда “Санто Кристо” напал на “Ворона”! — мрачно произнес Габриэль. — А знаешь ли ты, что моя жена ждала ребенка? Что вместе с ней умер мой наследник и погибли все мои надежды на будущее?
При этих словах Мария вздрогнула, как от удара. Как все это жестоко и бессмысленно! Так много потерять в один день… Сердце ее сжалось от сострадания. Ей захотелось пожалеть его, рассказать о чувстве вины, которое мучило ее с того самого дня, когда она впервые увидела его и Каролину… Ей так хотелось прикоснуться к нему, утешить.., но она не умела выразить свои переживания.
Габриэль внимательно посмотрел на притихшую вдруг Марию, взгляд ее говорил лучше всяких слов.
— Есть многое, что я хотел бы иметь в этой жизни, но только не жалость таких, как ты! — И, схватив девушку за руку, он вытолкнул ее из комнаты. — Я не позволю тебе пачкать комнату моей сестры, которую я все еще надеюсь отыскать! Ты рабыня, и с тобой будут обращаться соответственно твоему положению!
Он шагал так быстро, что Мария еле успевала за ним. Миновав две двери, Габриэль остановился у третьей и, распахнув ее ногой, грубо втащил за собой слабо упиравшуюся Марию. Судя по тяжелой и массивной мебели, это была его спальня. Чувствовалось, что он настроен решительно, но, обернувшись к ней и увидев ее прекрасные испуганные глаза, Габриэль понял, что никогда не сможет привести в исполнение ни один из своих мстительных планов. Ему стоило только взглянуть на нее, как он тут же терял над собой контроль; он уже думал не о мщении, а о том, как чудесно было бы обнять ее, прижать к груди, ощутить сладость ее нежных и чувственных губ. Страстное и сильное желание обожгло его.
Мария, почувствовав, что его намерения изменились, нерешительно посмотрела на него, и от теплого, дышащего нежностью взгляда у нее перехватило дыхание.
— Сеньор? Вы что-то хотите? — спросила она прерывающимся голосом.
Габриэль молча снял камзол и, не отрывая взгляда от ее губ, отбросил его в сторону, пальцы начали нервно расстегивать ворот рубашки.
— Хочу? — повторил он вопрос. — Конечно же! Я хочу тебя.., и сейчас же!
Скинув рубашку, он протянул к ней руки, и Мария была не в силах противиться ему. А когда он приник к ее губам, дурманящее, сводящее с ума желание захлестнуло и Марию. Не прерывая поцелуя, Габриэль подхватил ее на руки и осторожно понес к кровати, бережно опустив на шелковое покрывало.
Быстро расставшись с остатками одежды, он стал раздевать Марию, стараясь побыстрее освободить ее тело от шелка и кружев. Движения его были лихорадочны, как будто он больше не мог ждать ни минуты.
Мария, не стесняясь, отвечала ему жаркими поцелуями. За эти минуты, наполненные страстью, она готова была забыть обо всех невзгодах, прошлых и будущих. Он разбудил в ней чувственность, научил получать наслаждение, и она горела страстным желанием вновь погрузиться в эту пучину экстаза. Любовь к нему, которую она так тщательно скрывала, заполнила ее без остатка и рвалась наружу. Габриэль был как одержимый: казалось, он не может насытиться ею, его руки и губы не могли оторваться от ее тела. Сладострастный стон вырвался из уст обоих, когда тела их соединились. Они, как безумные, бросились в этот омут наслаждений после долгих недель воздержания.
Потом они долго лежали молча, тесно прижавшись друг к другу, боясь нарушить эту неожиданную чувственную гармонию.
Габриэль с удивлением посмотрел на Марию. — Почему, как только ты появляешься, мои мысли начинают путаться? Твой отец убил моего, твой брат безжалостно разрушил мою жизнь, Дельгато и Ланкастеры из поколения в поколение были непримиримыми врагами, а я с тобой… — Голос его дрогнул, и взгляд остановился на ее груди, которая касалась его тела. Он, как завороженный, смотрел на коралловые бугорки сосков. — Я теряю разум в твоем присутствии, — сказал он хрипло. — Вместо того, чтобы мстить, я думаю только о наслаждении, которое мне сулит твое тело, и стыжусь своих чувств. Страсть к тебе — это измена всему, что мне дорого. Это насмешка над клятвой, которую я себе дал. — Он неожиданно замолчал, как будто осознав, какое оружие против себя он столь опрометчиво ей дал.
Отшатнувшись от нее, он резко встал с постели, и Мария чуть не заплакала от обиды. Его слова наполнили ее душу радостью и болью — радостью, потому что он выразил словами то, что существовало между ними, а болью, потому что находил их отношения постыдными и сводил их к чувственной страсти. Может быть, для него это так и было, но только не для нее.
Габриэль быстро оделся и, оглянувшись на Марию, которая, прикрывшись покрывалом, с обескураженным видом сидела на постели, ухмыльнулся.
— Что вы собираетесь делать со мной, сеньор? — робко спросила Мария.
Габриэль задумчиво посмотрел на ожидавшую ответа Марию, на ее точеные руки, иссиня-черные волосы, рассыпавшиеся по обнаженным белоснежным плечам, и подумал, что никогда, пожалуй, она не казалось ему такой соблазнительной. Даже сейчас после недавней близости мысль о том, что ее нежное тело прикрыто только легкой тканью, возбуждала его. Недовольный собой, он отвернулся.
— Пока ничего. То, что произошло, не меняет дела. Ты по-прежнему моя раба, и так будет всегда! Мария оцепенела.
— Мне гораздо приятнее быть твоей рабой, нежели наложницей.
Габриэль вздрогнул, как от пощечины.
— В таком случае тебе следует проявлять больше усердия в хозяйственных делах, а не в постели. В комнате наступила неприятная тишина. Габриэль взял сверток и небрежно бросил его на кровать. — Это твоя новая одежда. Тебе ведь больше не нужны шелка и кружева.
Мария молча развернула сверток, в котором лежали две нижние рубашки, три лифа и три верхние юбки, сшитые из дешевого грубого материала.
— А как же без нижних юбок и корсета, сеньор? — спросила она с наигранным недоумением.
— Тебе не нужны корсеты, — сказал Габриэль с язвительной усмешкой. — А что до нижних юбок, то, боюсь, кроме тех, что лежат в сундуках, привезенных из Пуэрто-Белло, мне нечего тебе предложить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47