Один мой знакомый потерял любовь своей невесты только потому, что избрал для своего костюма цвет, напоминающий растение, которое эта девушка не терпела. Конечно, я бы охотно назвал мисс Паржизек своей невестой. Но, к сожалению, это не так. Она не пришла в тот вечер к вентиляционной трубе, и я до сих пор не имел возможности выразить ей свою симпатию и расположение. Тем не менее я буду вам очень обязан, сэр, если вы сообщите мне название цветка, который больше всего любит мисс Паржизек. Не резеда ли это?
– Тетушке Каролине всегда нравилась куриная слепота, – ответил Франтик. – Кстати, обратите внимание, сэр, ведь мне трудно дышать.
– О, в самом деле! – воскликнул Джон Смит и поспешно встал. Направился к тяжелому дубовому шкафу, стоящему в углу, и в нерешительности остановился.
– Если вы, сэр, будете так любезны и обещаете мне не совершать больше никаких необдуманных поступков, я выпущу вас на свободу.
– Выпустите меня, сэр, – взмолился Франтик, – ведь я и взаправду задохнулся!
Джон Смит открыл дверцы, и Франтик выскочил из недр исторической реликвии. Это был тот самый шкаф, в котором когда-то Джона Смита вынесли из Британского музея и бросили в Темзу; на нем проплыл он с поднятым флагом мимо Вестминстерского аббатства. Теперь шкаф служил тюрьмой для Франтика. Но чтобы понять эту метаморфозу, мы должны вернуться немного назад.
После неудавшейся попытки Джона Смита установить связи с тетушкой Каролиной Франтик решил действовать на собственный риск. Сознание, что он находится всего в нескольких шагах от тетушки и, несмотря на это, не может сообщить о страшной опасности, которая ей угрожает, наполняло его душу тревогой и горечью. Неужели он проделал трудный путь через Австрию, Горицу, Градиск и Триест только для того, чтобы, преодолев все препятствия, беспомощно застрять у самой цели? Тетушка неуклонно приближается к своей гибели. До сих пор она ничего не знает о бунте людоедов на острове Бимхо, а они, конечно, очень обрадуются, увидев перед собой одинокую и беззащитную женщину. Хотя познания Франтика по части гастрономических вкусов каннибалов были скудны, все же он догадывался, что внешность тетушки, без сомнения, подействует возбуждающим образом на фантазию их главного повара.
Короче говоря. Франтик понимал необходимость как можно скорей что-нибудь предпринять. «Алькантара» уже миновала Суэцкий канал и приблизилась к Индийскому океану. И вот однажды вечером, не обращая внимания на запрет, Франтик тайком покинул спасительную каюту Джона Смита и пустился по лабиринтам коридоров и палуб на поиски тетушки.
Путешествие окончилось печально. На трапе, ведущем к закрытой палубе, которая опоясывала пароход, он столкнулся со странным существом, напоминающим не то херувима, не то мопсика жены ревизора налогового управления пани Гарусаковой из Годковичек. Франтик, конечно, не знал, что это Долли, девятилетняя дочь мистера А. Г. Хукера из Чикаго, крупного оптового торговца скотом, с огромным успехом снимавшаяся в прошлом году в Голливуде в большом полнометражном культурно-просветительном фильме «Мошенники и атомная бомба». С тех пор ее уже два раза похищали гангстеры и возвращали за соответствующее вознаграждение. Франтик хотел пройти мимо, но был остановлен неожиданным вопросом:
– Значит, меня опять украдут, сэр?
– Ты что, спятила? – удивился Франтик; его опыт по части кинозвезд был невелик, и от неожиданности он перешел на жаргон.
– Я не понимаю вас, сэр, – пролепетало ангелоподобное существо, – но, судя по вашему костюму, вы принадлежите к банде Билля Хаммердела или Джека Мильфорда по прозвищу Тихая Сапа. Надеюсь, вы меня немедленно украдете… Меня не крали уже почти полгода, а вот Черри Конней, у которой все лицо в веснушках и курносый нос, за это время похищали уже два раза. А ведь у ее папы на целых три миллиона меньше, чем у моего. Пожалуйста, унесите меня поскорей…
При других обстоятельствах Франтик, возможно, заинтересовался бы, почему мистер Конней беднее миллионами мистера Хукера. Но сейчас ему было не до того. Совершенно упустив из виду, что находится на «Алькантаре», а не у браницкого перевоза, он лаконично ответил:
– Ну-ка, пошевеливайся, не задерживай!
Франтик совершил ошибку: ангелоподобному существу, очевидно, были незнакомы особенности браницкой разговорной речи. Оно в ярости затопало ножками и издало такой пронзительный визг, что даже труба архангела Гавриила не заглушила бы его. Коридоры огромного парохода мгновенно ожили, и Франтику с великим трудом удалось проскользнуть среди ног бегущих по лестницам людей и укрыться в глубинах теплохода.
Джон Смит реагировал на это событие по-своему. Он ни на минуту не выпускал более Франтика из поля зрения, а если по каким-нибудь важным обстоятельствам принужден был ослабить внимание, то для большей безопасности запирал его в шкаф. Подобный случай имел место и сегодня. Джон Смит был целиком поглощен письмом к его величеству английскому королю по крайне серьезному вопросу.
Он просил новый костюм. Такой костюм, в котором можно было бы предстать перед тетушкой Каролиной и надеяться на успех. Джон Смит рисовал себе, как взор ее с наслаждением остановится на его туалете и она скажет: «Вы прекрасны, сэр! Изысканность вашего вкуса доказывает, что сердце ваше способно на глубокие и благородные чувства». Несомненно, король признает справедливость его претензии. Когда-то Джон Смит не стал настаивать на том, чтобы его величество повесили, и этот факт давал ему право рассчитывать на ответное великодушие. Без сомнения, просьба его будет удовлетворена, об этом нечего и беспокоиться. Только бы не ошибиться в выборе цвета панталон, сюртука, жилета и галстука… Сообщение о том, что тетушка Каролина любит куриную слепоту, наполнило сердце Джона Смита счастьем – он и сам любил ярко-желтый цвет, символ радости и веселья. По его убеждению, этот цвет прекрасно гармонировал с зеленым, сливовым и жемчужно-серым, которые он избрал для панталон, галстука и жилета. Новый костюм сделает его привлекательным, и он произведет впечатление даже на такую гордую и своенравную женщину, какой, несомненно, является мисс Паржизек.
От таких приятных мыслей Джон Смит расчувствовался и решил открыть двери тюрьмы Франтика.
– Я очень сожалею, сэр, что причинил вам некоторые неудобства, – сказал Джон Смит, выпуская мальчика. – Но я прежде всего думал о вашей безопасности. Надеюсь, свежий воздух комнаты благотворно подействует на вас. А теперь извините, если я опять отдамся работе, которую вынужден был прервать.
Проговорив эти любезные слова, Джон Смит сделал большой глоток из пузатой бутылки, схватил перо и склонился над пожелтевшим пергаментом.
– Благодарю вас, сэр, – ответил Франтик и, вытерев пот со лба, скромно присел на сундук у двери.
Как и все предметы в этой комнате, сундук был из темного дуба; прочность его свидетельствовала о высоком мастерстве английских ремесленников конца шестнадцатого века. Сундук запирался на огромный висячий замок, ибо Джон Смит хранил в нем вещи, которые были для него особенно дороги. Тут лежал аккуратно свернутый флаг, водруженный им когда-то на острове в устье Темзы, несколько печатей времен Ричарда Львиное Сердце и, кроме того, справка о перенесенной кори, выданная администрацией Флитской тюрьмы; особенно ценил он рукопись справочника «Что должен знать каждый налогоплательщик» с грифом «Для служебного пользования» – в целях большей удобопонятности Джон Смит образцово перевел ее на халдейский язык.
Вот на этот знаменитый сундук и присел Франтик, чтобы предаться своим в общем нерадостным размышлениям, пока Джон Смит царапал пером пергамент, доверительно беседуя с его величеством. Время от времени левая рука Джона Смита, нырнув под стол, извлекала оттуда бутылку, к горлышку которой он торопливо приникал губами. После этого на лбу Джона Смита выступали мелкие капельки пота, а перо его начинало еще быстрее бегать по бумаге.
Часы текли. Вокруг электрической лампочки, как шальная, кружилась муха. Жучок точил стенку шкафа, карта Британской империи еле слышно похрустывала – так хрустят суставы от подагры, которая в наш век является признаком добропорядочности и прогрессивного образа мыслей. Глаза Франтика начали постепенно слипаться.
* * *
Было уже половина десятого, когда Франтик внезапно очнулся от дремоты.
Джон Смит все еще сидел за столом, склонившись над пергаментом. Но спина его была согнута больше, чем требовало почтение к королю. Положив голову на средневековый фолиант, он мирно похрапывал, и это свидетельствовало о том, что Джону Смиту удалось сменить суровую действительность на сладкие сновидения.
Франтик потихоньку слез с сундука. Он перевел взгляд с раскрытого фолианта, на котором покоилась голова Джона Смита, на замочную скважину с торчавшим в ней ключом и решил, что настало время действовать.
* * *
Клуб «Жрицы Афродиты» переживал тяжелые времена. Казалось, добрый старый порядок рухнул, вместо него на свете воцарилась никем невиданная и неслыханная анархия.
Подумать только: клуб, вступление в который почиталось огромной честью, стал предметом злых насмешек со стороны женщины, чей культурный уровень, как остроумно заметила миссис Компсон, вряд ли был выше уровня «каннибалов и прочих обитателей Центральной Европы». Вместо того чтобы благодарить членов клуба за их бескорыстное желание научить ее хорошим манерам, она имела наглость произнести ряд обличительных речей и осквернила все их святыни. Пыталась заставить жриц вязать какие-то мерзкие носки. И в довершение всего подняла на смех самую богатую из них, публично продемонстрировав ее физические недостатки. Это было уж слишком.
Жрицы начали с того, что возмутились поступком мисс Пимпот, которая обманным путем захватила клубное первенство в тяжелом весе. Однако успокоившись и обсудив положение на срочно созванном собрании, они единодушно решили, что мисс Пимпот – невинная жертва коварного врага и поступок ее заслуживает снисхождения.
– Была совершена злодейская попытка опорочить славные традиции нашего клуба! – воскликнула по этому поводу миссис Компсон. – Но нас не запугаешь. Мы не позволим, чтобы особа, которая без стыда признается в знакомстве с людьми, отвергающими республиканскую партию, лучшую партию в мире, втерлась в нашу среду. Сомкнёмся же теснее вокруг своего председателя и объединенными силами расправимся с этой гадиной так, как она того заслуживает. Что касается мисс Пимпот, то, разумеется, мы обязаны принести ей свои извинения.
За эту резолюцию, встреченную бурным одобрением, голосовали единодушно все жрицы. Все ли?..
Нет. Как раз мисс Пимпот и отсутствовала. Целое утро ее никто не видел. Жриц охватило страшное беспокойство, не совершила ли их несчастная подруга в порыве понятного отчаяния какой-нибудь безрассудный поступок.
После долгих поисков мисс Пимпот обнаружили в ее каюте, где она заперлась на ключ. Она долго не откликалась на стук, но наконец все же открыла дверь; вид у нее был совершенно подавленный. Остекленевшие глаза и нетвердый шаг ясно говорили о том, что нервная система мисс Пимпот сильно пострадала от перенесенных волнений.
– Милая, – хором воскликнули жрицы, – не мучьте себя понапрасну! Мы не хотели вас обидеть, все забыто. Обещайте нам, что ничего с собой не сделаете и будете, как всегда, веселы и счастливы!
– Ладно, – невнятно пробормотала мисс Пимпот и попыталась захлопнуть дверь.
Но миссис Компсон помешала ей.
– О, вы на нас еще сердитесь, не так ли? – жалобно простонала она. – Скажите, как помочь вам снова стать радостной и счастливой?
– Никак, – ответила мисс Пимпот и всей тяжестью навалилась на дверь.
– О нет, нет! – воскликнула взволнованно миссис Компсон. – Вы должны нам откровенно сказать! Мы не уйдем отсюда, пока не загладим несправедливость, которую совершили по отношению к вам. Ну же, чего больше всего жаждет ваше сердечко, моя милая?
Мисс Пимпот мгновение тупо глядела на миссис Компсон и на толпу слоноподобных жриц, выглядывавших из-за ее спины. Поморгав глазами, она растерянно улыбнулась и наконец с видимым усилием выдавила из себя одно-единственное слово:
– Сиротку!..
– Сиротку?! – подхватила миссис Компсон с восторгом. – Ну, конечно! Чего же другого может желать ваше сердце, отдавшееся целиком бедным, страдающим существам… Только… – лицо миссис Компсон внезапно омрачилось. – Увы! Где же мы ее найдем? На «Алькантаре» нет сироток. Нельзя ли заменить чем-нибудь другим, моя дорогая?
– Нельзя, – упрямо повторила, мисс Пимпот и отпустила дверь, которая тотчас с треском захлопнулась.
Жрицы растерянно переглянулись. Очевидно, не в их силах было успокоить исстрадавшееся сердце мисс Пимпот. Грустные и подавленные расходились в тот вечер жрицы по своим каютам.
– Я еще побуду на палубе, – сказала на прощание миссис Компсон своим подружкам. – Вдруг бог услышит мою просьбу и поможет нам разогнать печаль мисс Пимпот.
Произнеся эти пророческие слова, миссис Компсон покинула жриц и отправилась на поиски тихого, уединенного местечка, удобного для размышлений. Задумчивая, мрачная, как трагическая тень, удалялась она, не подозревая, что бог уже милостиво внял ее горячей мольбе.
* * *
Франтику удалось в общем довольно благополучно выбраться из запутанных ходов и переходов нижней части корабля. Его ноги в драных тапочках ступали неслышно, точно обутые в мокасины ноги индейского следопыта, к тому же по пути попадалось достаточно всяких темных углов, куда можно нырнуть в случае необходимости.
Не прошло и пяти минут, как Франтик очутился на палубе; черный веер небес, усыпанный звездами, развернулся вдруг над его головой. Пароход шел быстро, но движение его было таким плавным и бесшумным, что казалось, он стоит на одном месте. Словно тридцать тысяч тонн железа и стали недвижно повисли в черном пространстве без конца и края, содрогаясь от легких, тревожных толчков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48