Но в воскресенье утром к Кораблевым нагрянули школьники.
Растерявшаяся Анна Денисовна засуетилась, забегала. Наконец она переоделась и, наказав Никите Кузьмичу присмотреть за печкой, направилась в сопровождении ребят к школе.
Витя с недоумением посмотрел на сестру:
– Зачем маму в школу приглашают?
– А вот пойдем послушаем, – сказала Галина Никитична. – Может, что и поймем.
В школе Анну Кораблеву ждал полный зал учащихся. На столе высилась горка розового картофеля; на стенах висели таблицы и диаграммы, повествующие об успехах Анны Денисовны.
Стиснув попавшийся под руку клубень, Костя Ручьев открыл «картофельную конференцию». Он объявил, что к ним в гости пришла первая картофелеводка в колхозе, Анна Денисовна Кораблева.
Зал поднялся и дружно захлопал в ладоши.
Анна Денисовна смущенно оглядела школьников, диаграммы на стенах, потом подошла к столу и потрогала клубни картофеля
– А ведь мои клубни-то, мои… Ишь, куда забрались! – шепнула она, и на глазах ее заблестели слезы.
– Тетенька Анна, что вы? – кинулись к ней девочки.
Анна Денисовна быстро смахнула уголком платка слезы.
– Так, вспомнилось всякое… – Она кивнула на таблицы и диаграммы: – Вы тут все расписали: сколько Анна Денисовна картошки вырастила, сколько трудодней заработала, а вот сколько горя она хлебнула, как ее жизнь кидала да метала – того и не знаете.
– А вы расскажите! – попросила Варя.
– Вот и расскажу.
Анна Денисовна отмахнулась от Кости, тянувшего ее за председательский стол, села рядом со школьниками, спросила, как им тут живется, молодым да веселым, потом как-то незаметно перешла на рассказ про былое:
– Смотрю на вас, молодые, и радуюсь. Про рожь-пшеничку речь ведете, про картошку, к земле, как к родной матушке, тянетесь… А я эту землицу в ваши-то годы за мачеху-злыдню почитала и кляла и бранила на чем свет стоит.
Отдали меня родители с малых лет к кулаку-толстосуму в батрачки за старые неоплатные долги. Утром еще петухи не поют, а меня уже будят: «Вставай, Нюшка, на полосу пора!» Ну, и жнешь чужой хлеб от зари до зари. Спина болит, жнивье босые ноги колет, пить охота, солнышко тебе в затылок словно гвозди вбивает… А то еще палец второпях серпом порежешь. И только последний сноп снят, а хозяин торопит молотьбу начинать: «Шевелись, поворачивайся, босая команда!» И возишь снопы день и ночь к риге, молотишь их. А потом зерно надо провеять, солому в стог сметать, мякину убрать, гумно подмести.
Только с рожью управишься, а там овсы поспели, потом картошку время копать. Так и маешься без сна, без продыха месяц за месяцем, пополняешь хозяйские закрома да амбары. Все жилочки стонут, все косточки болят. И что, думаешь, за прорва уродилась на этой земле, зачем столько добра одному человеку?.. А зимой опять радости мало: какие девчонки в школу ходят, а я чужих свиней откармливаю. Прибежишь домой на часок, поплачешь с горя вместе с матерью, да и опять на хозяйский двор… Вот так люди жили когда-то…
А сейчас, ребята! Разве кто из вас задумывается о куске хлеба? Земля отцам и матерям вашим на веки вечные дадена. Раскинулось среди полей привольное село Высоково, артельное наше хозяйство. Избы под железом, хлеб в закромах, на дворах коровы-удойницы, в поле машины-помощницы, свет новый в окнах. И все это для вашего счастья, ребята, чтобы вы жили, радовались да набирались ума-разума!..
Прижавшись к двери, Витя не сводил с матери глаз. В зале стояла тишина – Анну Денисовну никто не перебивал, словно она рассказывала редкостную сказку. Только по временам ребята поглядывали на окна. И хотя за окнами все было бело от снега и через поле мела поземка, но всем казалось, что земля выглядит по-весеннему красивой, молодой и радостной.
– Ах я, старая, наговорила с три короба! – вдруг спохватилась Кораблева. – Чего же вы не уймете меня?
– Зачем же, Анна Денисовна? – сказал Федор Семенович. – Очень вы хорошо говорите. Продолжайте…
– Нет уж, раз вы к картошке интерес имеете, так спрашивайте, – потребовала Анна Денисовна.
И началась деловая беседа.
Вите было удивительно, что о колхозной земле, по которой он привычно ходил каждый день, можно было рассказывать с такой нежностью и любовью. А еще более удивительным казалось то, что об этом говорила его мать, к которой он уже давно привык относиться чуть покровительственно и снисходительно.
Опустив голову, плотно сжав губы, Витя стоял у двери, и ему все мерещилось, что ребята осуждающе посматривают на него и вот-вот спросят: «А ты почему, Кораблев, скрывал, что у тебя мать такая?»
Но никто его ни о чем не спрашивал.
Анна Денисовна беседовала со школьниками до полудня. Потом ребята о чем-то пошептались между собой, и Митя Епифанцев исчез из зала.
Костя потребовал, чтобы все сели, и от имени школьников поблагодарил Анну Денисовну за интересную беседу. Затем дверь распахнулась, и Митя, держа на вытянутых руках, как хлеб-соль, огромный пятнистый арбуз – один из последних в юннатских запасах, – поднес его Витиной матери.
– Не возьму, не просите! Как вам не жалко такое чудо! – замахала она руками. – Да мне его и не донести.
– А мы его вам на дом доставим, – сказала Варя.
И большая компания учеников направилась провожать Анну Денисовну.
Витя поплелся позади всех.
Когда он вошел в дом, мать сидела у стола и держала арбуз на коленях. Глаза ее улыбались. Заметив сына, она смущенно поднялась и убрала арбуз в шкаф, за стеклянную дверь, где красовалась чайная посуда.
– Добрая память… Поберегу! – и обернулась к Вите: – Ну как, сынок, очень я ребятам наскучила?
– Да нет… тебя хорошо слушали. – Витя посмотрел на мать-лицо ее казалось помолодевшим. – Ты бы и мне рассказала…
– Сказку, что ли? Не охотник ведь ты до них.
– Нет… ты про жизнь, про себя, – тихо сказал Витя.
Глава 25
«Субин Фатов»
В субботу вечером Костя, по обыкновению, забежал в правление колхоза: а вдруг есть какие-нибудь новости?
Счетовод Великанов только что принял загадочную телефонограмму и вручил ее Сергею.
– «Прибыл Субин Фатов. Срочно отгружайте, шлите подводы», – прочел председатель и с недоумением посмотрел на бригадиров. – Кто такой Субин Фатов?
– Возможно, уполномоченный из района или от газеты кто? – высказал свое предположение счетовод.
– Так зачем же ему подводы? – удивился Сергей.
– Да это же суперфосфат прибыл, минеральные удобрения! – захохотала Марина, вглядевшись в телефонограмму.
Сергей сконфуженно покосился на счетовода:
– Что же ты, Антон? Иль уши заложило?
– Скажи на милость! – Счетовод развел руками. – Семь раз переспрашивал, по буквам принимал.
Сергей поручил бригадирам завтра же выехать за удобрением.
– А у меня почти вся бригада на лесозаготовках, – сказала Марина. – Кого и направить, не знаю.
Костя подошел к девушке:
– Школьная бригада может поехать… Завтра же воскресенье.
– А с уроками как?
– Управимся. Сегодня вечером приготовим.
– Тогда, пожалуй, помогите, – согласилась Марина. – Собери к утру ребят. Поедете на станцию вместе с Никитой Кузьмичом.
В этот же вечер Костин связной, Колька, получил от брата задание предупредить пятерых членов школьной бригады.
Первым делом Колька забежал к Варе:
– Принимай приказ. Срочное дело. Собираться утром у конюшни. Одеться юплее.
– Коленька, а какое задание? Куда-нибудь ехать? – ласково спросила Варя.
– Секрет пока… На месте узнаешь.
Девочка сделала вид, что обиделась:
– Это от меня-то секрет! Спасибо!..
Колька помял в руках шапку:
– Ладно, скажу… Вы на станцию едете… на подводах. За этим, как его… за суп… суп…
– А-а… знаю! – догадалась Варя. – А еще кому приказ?
Колька назвал Митю, Пашу, Васю и Алешу.
– А Вити Кораблева почему нет?
– Так он же не член бригады!
– Кто тебе сказал?
– А вы разве его зачислили? Когда?
– Да ты, Колька, чего-то не разобрал. Не пять, з шесть ребят предупредить надо. Шесть! Понял?
– Могу и шесть, мне нетрудно, – согласился мальчик.
Каково же было удивление Кости, когда наутро он заметил у конюшни, кроме членов школьной бригады, еще и Витю Кораблева. В рукавицах, в дубленом полушубке, тот препирался с отцом. Никита Кузьмич убеждал сына не ехать на станцию: дорога дальняя, мороз крепнет, может разыграться пурга.
– Нужно мне… Понимаешь, нужно! Задание у меня! – упрямо стоял на своем Витя.
Костя подошел к Варе:
– Что он выдумывает? Кто его звал?
– А кто у нас бригадир? Он и звал! – сказала Варя и прикрыла рукавичкой лицо.
– Я?!
– Не сам, конечно… Через связного.
– Через Кольку? – Костя шагнул к девочке, но увидев ее лукавые глаза, все понял. – Ну, знаешь, Варька… это уж чересчур! Да кто я, в самом деле? Бригадир или ноль без палочки?
– Ладно, ладно, потом посчитаемся… Ну как ты не понимаешь! Витя же сейчас как на выселках живет… на необитаемом острове. Домой к нему никто не заходит, в классе его все чураются…
– Мало мы для него сделали…
– Мало не мало, а до конца еще не вытянули… Доведись нам без товарищей остаться – с тоски бы взвыли.
– Это уж как есть… Я бы и дня не прожил, – согласился Костя и про себя отметил, что ему с каждым днем становится все труднее спорить с Варей.
Вскоре восемь широких саней-розвальней выехали за околицу. Впереди ехал Никита Кузьмин, за ним на Гордом – Витя, потом члены школьной бригады, а позади всех, замыкая обоз, погонял Командировочную Костя.
Чтобы сократить путь, Никита Кузьмич решил ехать не через мост, а напрямик, через замерзшую реку, по которой кто-то уже успел проторить полозьями санную дорогу.
Река была ровная, белая от снега, точно ее застелили чистой скатертью, и даже черные, неприглядные ольхи на берегу похорошели от серебряного инея. Кое-где среди снега проступали темные полыньи – незамерзшие озерца воды, и над ними курился парок. Но лед держал прочно и только слегка потрескивал, когда сани проезжали близко от полыньи.
Правда, в одном месте Никита Кузьмич неожиданно остановил свою подводу, вылез из саней и несколько раз прошелся впереди лошади, проверяя прочность льда. Но потом вновь тронул лошадь и только крикнул едущим сзади, чтобы они увеличили расстояние между подводами.
К полудню возчики были уже на станции.
Быстро нагрузили сани бумажными кулями с удобрением, увязали веревками, задали лошадям корму и направились в чайную отогреваться.
Здесь было тепло и шумно, на подмостках играл баянист.
Костина компания заняла столик в углу, заказала вскладчину яичницу-глазунью на десять яиц и чай с баранками. Чай попахивал березовым веником, яичница была испещрена угольками, но ребятам с мороза все казалось необыкновенно вкусным.
Варе очень хотелось, чтобы Витя попробовал с ними яичницы и чая, и она показала ему на место рядом с собой. Но Витя, сидевший с отцом за соседним столиком, только пожал плечами.
Никита Кузьмич встретил знакомого колхозника и заказал водки. Первые сто граммов они выпили за встречу, вторые – за давнюю дружбу, третьи – еще за что-то. Никита Кузьмич быстро захмелел и принялся жаловаться приятелю на-свои неудачи в колхозе.
Витя то и дело оглядывался на соседний столик, дергал отца за рукав, болезненно морщился:
– Ну, хватит тебе, уймись!
Костина компания притихла, забыла про чай.
– Ох, ребята, – сказал вполголоса Вася, – не хотел бы я такого батьку иметь!.. Так вот попадешь куда – со стыда сгоришь…
– А мне Витьку жалко, – вздохнула Варя. – Он-то при чем?
Никита Кузьмич между тем заказал еще сто граммов и принялся ругать Сергея, Марину, Федора Семеновича.
– Да что он, в самом деле!… – вскочил Костя. – Людей чернит. Так мы ему и позволим!..
– Погоди… Я сама скажу! – остановила его Варя и подошла к соседнему столику: – Никита Кузьмич, нам же ехать пора. Смотрите, пурга начинается.
– Да… Мы поехали! – поднялся Витя и первый выскочил из чайной.
– Ну-ну, трогайте… я сейчас…
Никита Кузьмич осоловелыми глазами проводил ребят и поплелся за ними следом. На улице он подошел к Вите:
– Ты, сынок, лишнюю каплю отцу в счет не ставь. Я, можно сказать, от расстройства жизни пригубил.
Витя молча подвязывал чересседельник.
– Я, пожалуй, в хвосте поеду… подремлю. А ты передом давай. Гордый, он дорогу найдет… Умник конь!.. Только через реку его не пускай. С грузом едем – как бы лед не сдал… На мост держи.
– Знаю!.. Не маленький! – буркнул Витя и первый вывел свою подводу на дорогу.
Поскрипывая полозьями, обоз тронулся в обратный путь.
Глава 26
Ледяная купель
Мороз крепчал, поземка усиливалась. Снег, как песок, с шорохом перекатывался по полю. Около каждой сухой былинки быстро вырастали маленькие острогранные сугробики и так же быстро развевались ветром. Дорогу переметало. Шерсть у лошадей на боках заиндевела.
Холод забирался под полушубки, покусывал пальцы на ногах. Ребята, спрыгнув с возов, подолгу бежали вслед за санями, оглушительно хлопали рукавицами, приплясывали или начинали бороться.
Только Витя, нахохлившись, сидел на возу, хотя мороз не щадил и его. Но после пьяной болтовни отца в чайной ему было трудно примкнуть сейчас к ребятам.
«Набрехал, наплел – ему и горя мало!» – с раздражением думал он об отце, который, закутавшись в тулуп, дремал на последней подводе и далеко отстал от обоза.
Начинало смеркаться. Лошади устали, обоз растянулся. Продрогший Витя то и дело покрикивал на Гордого, торопясь скорее добраться до дому. Его подвода далеко ушла вперед.
Умный конь хорошо помнил дорогу, и, когда она раздвоилась – вправо путь шел в объезд на мост, влево – прямо через реку, – он уверенно повернул влево.
Витя вспомнил наказ отца ехать через мост и потянул за правую вожжу. Но за рекой приветливо светились окна в домах, оттуда потянуло дымом печей, донесся дружный лай собак, и мальчику поскорее захотелось к теплу, к свету.
«Ничего, проскочим», – вяло подумал он и опустил вожжу.
Разбежавшись с заснеженного берега, лошадь вынесла сани на лед. За день ветер сдул с замерзшей реки снег, перемел дорогу, и Гордый брел наугад, испуганно кося глазом на темные полыньи. Но сумерки сгущались, и трудно было отличить, где находилась полынья, где просто лед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43