Один двоих скрутит, – отозвался Паша.
Ребята задумались. Что же случилось с Костей? Он хоть и горяч, но в драку из-за пустяка не полезет, и, если решился схватиться с Кораблевым, были к тому причины серьезные и необычные.
Паша и Вася несколько раз пытались выведать у приятеля, из-за чего тот подрался с Витькой, но мальчик упорно отмалчивался.
– Да что ты, право, тихоней стал! – возмущался Вася. – Кораблев говорит: тебе по всем линиям приработка будет… А ты молчишь, как рыба. Защищайся!
Но однажды к Паше и Васе подошел Колька и рассказал, что случилось на реке Чернушке.
– Вы Костю в обиду не давайте! – попросил он.
Озадаченные приятели поделились новостью с Варей и Митей:
– Мы теперь знаем… Ручей за учителя вступился. Нам надо поддержать его!
Но Варя замахала на них руками:
– При чем тут Федор Семенович! Просто Костя с Витькой поцапались по мелочи. Вы же, мальчишки, не можете без этого…
Паша недоверчиво усмехнулся:
– Расскажи еще кому… А я Костьку вот как знаю!
– Говоришь, по мелочи поцапались, – возразил Вася. – Так давно бы и замирились. А они и не смотрят друг на друга.
– Ну и помирятся… дайте срок!..
– Эге! – присвистнул Паша. – Да скорее Чернушка вспять потечет!
Мальчики так ничего и не поняли, но про себя решили своего друга в обиду не давать.
– Дело тут темное. Но раз на то пошло, Кораблеву тоже будет не сладко… узнает он худые дни.
И «худые дни» начались.
Во время уроков Витя частенько получал записки без подписи:
«Кораблев, признайся честно, за что тебя побили. Будь хоть раз человеком!»
«Извинись перед Федором Семеновичем. Мы требуем»!
«Кто против учителя, тот против нас!»
Витя зло рвал записки на мелкие клочки, старался показать, что он спокоен и невозмутим, но в то же время невольно чувствовал, что вокруг него творится неладное.
Как-то после уроков старшеклассники собрались на спортплощадке сыграть в футбол. Витя был прославленным центром нападения, и ни одна игра не обходилась без его участия. Но в этот раз никто почему-то не передавал ему мяча.
Витя рассердился и, захватив мяч, повел его напролом к воротам противника. Но тут раздался свисток.
Вася Новоселов – он был неизменным судьей на всех футбольных состязаниях – отобрал у него мяч и назначил штрафной удар. Витя заспорил, что это отсебятина и таких правил нет.
– За пререкания с судьей удаляетесь с поля, – неумолимо объявил судья.
– С поля! Долой! – дружно закричали игроки.
– Плевал я на вашу лапотную команду! – фыркнул Витя и с независимым видом ушел с площадки.
В другой раз Паша и Вася задержали Кораблева в классе. Они загородили дверь и приперли ее стулом.
– Садись, Кораблев, поговорим…
Витя с недоумением оглядел ребят.
– Садись, не робей! Драки больше не будет, – усмехнулся Паша. – На днях Ручьева на комитет комсомола вызывают. И тебя, наверное, пригласят. Ты что говорить будешь? Напали на тебя, обидели?
– Как было, так и скажу, – глухо выдавил Витя, все еще не решаясь сесть за парту. – Не я первый в драку полез…
– Знаем мы, кто первый… – оборвал его Вася. – Ты лучше объясни: зачем Федора Семеновича оскорбил? Когда у него прощения просить будешь?
История с дракой приобрела для Кораблева странный и непонятный оборот. С каждым днем все больше и больше школьников не желало разговаривать с Витей.
Даже Прахов начал сторониться Вити, хотя Кораблев уже несколько раз приглашал Алешу к себе домой послушать радио и сыграть в шашки.
– Я бы с охотой… Да, понимаешь, все некогда… – юлил Прахов и куда-то исчезал.
«Подумаешь, свет клином сошелся! – храбрился Витя. – Проживу и один! Радио буду слушать, на охоту могу пойти».
Но в душе он сознавал, что обманывает себя, Слушать радио не хотелось, идти одному на охоту – скучно.
Вскоре уехал отец. Вторая бригада получила шесть путевок на районные курсы просоводов. На бригадном собрании Марина предложила, кроме молодежи, послать на курсы Никиту Кузьмича. Тот начал отказываться, ссылался на годы, на недомогание, но Марина настояла на своем.
Никита Кузьмич нехотя собрался и отправился в район.
В доме Кораблевых стало совсем тоскливо. Сестра почти все время проводила в школе, и лишь одна мать хлопотала по хозяйству.
По утрам Вите все тяжелее становилось ходить в школу. Он затягивал сборы до последней минуты, зачемто несколько раз переобувался, пока мать почти силой не выпроваживала его из дому.
Однажды после обеда Витя надел новый полушубок, валенки и теплую шапку.
– Ты куда это собрался? – удивленно спросила сестра.
– К отцу поеду, в район… – мрачно заявил Витя. – Пусть он меня в другую школу устраивает. Ребята мне здесь житья не дают…
– Не выдумывай! – перебила его Галина Никитична. – Я ведь знаю, почему ребята тобой недовольны.
– Я по правде сказал, как есть. Не терпит нас учитель…
– Как у тебя язык поворачивается на такие слова! Отец наш в трех соснах заблудился, а ты, как попугай, повторяешь его несправедливые слова. Надо же думать, Виктор, самому думать!
Галина Никитична несколько раз прошлась по комнате, потом достала лист бумаги и, присев к столу, решительно написала записку. Затем вложила ее в конверт.
– Хорошо! Поезжай к отцу. Устраивайся в другую школу. Только передай, пожалуйста, новому директору вот это письмо.
– Какое письмо? – насторожился Витя.
– Я написала коротко, – объяснила сестра. – Ты оскорбил учителя. Товарищи требуют, чтобы ты извинился перед ним. Но у тебя не хватило на это мужества, и ты предпочитаешь перейти в другую школу. Так пусть новый директор знает об этом.
Галина Никитична сунула брату письмо, оделась и вышла из дому.
Мальчик долго смотрел на синий конверт, не зная, что с ним делать.
К нему подошла мать:
– Не ожесточай себя, сынок! Коль провинился в чем, так повинись. Повинную голову и меч не сечет, да и тебе легче будет.
– Ничего ты не знаешь! – раздраженно сказал Витя. – Не вмешивайся не в свое дело! – И, сунув письмо в карман, он выскочил за дверь.
Глава 22
Отец
До районного центра было километров десять, и Витя решил добраться на попутной машине. Но на шоссе не видно было ни одного грузовика, и мальчик пошел пешком. Но чем дальше уходил он от Высокова, тем сильнее охватывали его сомнения. Удастся ли ему устроиться в районную школу, да еще в середине года? Как встретят его учителя и ребята, особенно после того как узнают, почему он ушел из старой школы?
А если серьезно подумать, что Витя имеет против Федора Семеновича? Два или три раза директор вызывал его к себе в кабинет по поводу каких-то проделок. В остальное же время он был добр к нему, внимателен и всегда радовался его успехам по математике. Когда же речь заходила об изготовлении новых приборов по физике, то учитель одним из первых называл имя Вити Кораблева.
Правда, учителя сильно недолюбливает отец. Почему так, Витя никогда толком не понимал, а просто верил отцу на слово.
Мальчик оглянулся на «школьную гору».
В саду на высоком шесте был виден жестяной флюгер метеостанции, торчали на деревьях осиротевшие дуплянки и скворечники; на белой, заснеженной крыше школьного здания чернели крылья маленького ветродвигателя, который давал электроэнергию для физического кабинета.
Витя вздохнул и отвернулся. Нет, что там ни говори, а все же хорошие были дни, когда он вместе с ребятами мастерил и флюгер, и скворечни, и ветродвигатель!
Мальчик прошел километра четыре, когда из-за поворота шоссе навстречу ему неожиданно выскочила зеленая трехтонка и, обдав снежной пылью, пролетела мимо. В кузове машины сидели колхозники, и среди них Витя заметил отца. Мальчик замахал руками, бросился вслед за трехтонкой, но та была уже далеко.
Не понимая, почему отец возвращается домой, Витя повернул назад.
Жесткие, необношенные валенки натирали ему ноги, он еле шел и только к сумеркам добрался до Высокова. Заглянул в контору колхоза. Здесь было людно: заседало правление с активом. В углу сидела группа школьников.
Сергей Ручьев что-то говорил. Рядом с ним Федор Семенович писал протокол.
В углу Витя заметил отца. Тот сидел на корточках, нахохлившись, как сыч, и дымил папироской-самокруткой.
Сергей рассказывал об учебе колхозников. Большинство членов артели уже сейчас посещают агротехнический кружок, созданный при помощи учителей. Несколько человек удалось направить в район, на курсы просоводов.
– Направить – направили, а некоторые уже утомились… на каникулы приехали, – сказал один из членов правления.
– Да, Никита Кузьмич, в чем дело? – спросил Сергей Кораблева. – Недели не прошло, а вы уже дома?
– Я, председатель, тебе потом доложу… – отозвался тот. – Не ломай собрания.
Неожиданно вошла Марина, протолкалась к столу и что-то шепнула Сергею. Тот покрутил головой:
– Срочное донесение, товарищи… Марина только что по телефону с районом говорила. Кораблев-то наш того… Вроде как сам себя с курсов уволил… Никита Кузьмич, вы бы объяснили людям.
Кораблев потушил цигарку и, кряхтя, поднялся:
– Освободите, граждане! Не по годам мне эти курсы. Там одних наук, почитай, полная дюжина: агротехника, машиноведение, ботаника… И не выговоришь, язык заплетается. А у меня мозги задубели, пальцы перо не держат… Да и в сон, признаться, клонит.
– Насчет сна это в аккурат, – фыркнул дед Новоселов. – Мы с Кузьмичом осенью на слете в районе были. Так он все прения проспал и художественную часть вдобавок. Я его бужу, домой пора ехать, а он сердится: «Погоди, Тимофей, еще петухи не пели».
В правлении дружно засмеялись. Сергей постучал карандашом по столу.
– Давайте по существу, товарищи…
– Давайте! – поднялась Марина. – Я давно о Никите Кузьмиче хочу поговорить. Человек он будто уважаемый, хозяйственный, а вот учиться не желает. И людей в бригаде с толку сбивает…
– Кого это я сбиваю? – спросил Кораблев.
– А помните, весной что было? Просила я вас с девчатами озимую пшеницу бороновать, а вы такое им наговорили… «Боронование, мол, затея опасная, можем весь хлеб погубить». Чуть тогда всю работу не сорвали…
– Было такое дело? – спросил Сергей.
– За год много чего было, всего не упомнишь… – неопределенно буркнул Кораблев.
– Словом, я так скажу, – продолжала Марина: – работает Никита Кузьмич, как мужик доколхозный, от всего нового шарахается. Вот теперь и с курсов сбежал.
– Что же ты предлагаешь? – спросил Сергей.
Витя, подавшись вперед, старался рассмотреть в полутьме лицо отца. Ему казалось, что после слов Марины отец должен был подняться во весь рост, подойти к столу и так ответить бригадиру, чтобы та не знала, куда деваться. Но он почему-то молчал и курил цигарку за цигаркой.
– Есть у меня предложение, – сказала Марина. – Не желает Никита Кузьмич учиться – дать ему другую работу в колхозе. Пусть в шорники идет или в сторожа.
Кораблев приподнялся и уставился на девушку с таким видом, словно с малых лет не видел ее и теперь не может признать.
– Ну Балашова! Ну соседка! Вон ты какая стала!.. – И он, расталкивая колхозников, пошел к двери.
– Обождите, Никита Кузьмич! – остановил его Сергей. – Что вы взвились прежде срока? Разговор полюбовный идет. Послушаем, что еще люди скажут.
Раздались голоса, что просьбу Кораблева надо уважить и не посылать его больше на курсы.
Слова попросил Федор Семенович. Витя так и подался вперед: вот когда учитель высмеет отца, сведет с ним счеты!..
– Легко же вы с человеком разделались! – заговорил Федор Семенович. – «Уважить, освободить»… Слов нет, шила в мешке не утаишь: Никита Кузьмич поотстал от людей, постарел не по годам… Но что в поле он работать умеет, землю понимает – этого у него не отнимешь. И рано ему еще в сторожа уходить…
Витя все ждал, что после такого осторожного вступления учитель наконец-то обрушится на отца. Но ничего плохого он не сказал. Он даже посоветовал правлению Никиту Кузьмина от курсов не освобождать, а обязать закончить их, да не как-нибудь, а с отличием.
– Кораблев у нас не из слабеньких, в азарт войдет – одолеет.
Члены правления согласились с учителем.
Витя с недоумением поглядывал то на отца, то на Федора Семеновича. Вдруг он заметил рядом с собой Костю Ручьева. Взгляды их встретились.
«Слушай, как учитель на твоего отца нападает! – казалось, говорили Костины глаза. – Все бы так нападали!»
Витя зябко поежился и выскользнул за дверь. Дома он молча разделся и забрался на печь.
В голове у него все перепуталось. До сих пор Витя считал отца одним из самых уважаемых людей в колхозе. Никита Кузьмич много лет был членом правления, потом кладовщиком; с его мнением считались, к нему прислушивались. Он отлично знал все колхозные угодья; по его сигналу начинали сев, сенокос, уборку хлебов. Никто удачливее и дешевле Кораблева не умел купить для колхоза племенного быка или рабочих коней… И вдруг против отца подняли голос. И кто же? Марина Балашова, соседка, молодой бригадир.
Витя ничего не мог понять. А ведь ему всегда так хорошо и покойно было с отцом. Отец был ласков, заботлив, никогда ни в чем не отказывал, всегда вовремя приходил к нему на помощь.
…Вскоре Никита Кузьмич вернулся из правления. Семья села ужинать. Витя сослался на головную боль и от ужина отказался.
За столом царило молчание. Первой его нарушила мать. Она спросила отца, правда ли, что на собрании Марина Балашова предложила ему пойти в сторожа.
– Уже пошло по свету гулять… – Никита Кузьмич поморщился и отложил в сторону ложку. – Марина, она скажет… горяча чересчур!
Он поднялся, зашагал по избе и, все больше распаляясь, заговорил о том, что в колхозе его не ценят, старые заслуги забыли, люди сводят с ним личные счеты…
Вдруг он остановился: Витя смотрел на него с печки.
– Не спишь, сынок?
– А почему на собрании этого не сказал? – глухо спросил мальчик.
– А ты разве был на собрании? – опешил отец. – Слышал что-нибудь?
– Все слышал… Били тебя, судили, а ты в уголке сидел, отмалчивался.
Никита Кузьмич часто заморгал глазами и как-то боком отошел от печки.
– Ладно, ты спи, коль нездоров, спи… – Потом он вспомнил: – Да, мать сказывала, ты в район ко мне собрался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43