— А ну, выходите... — по-сербски сказал он тем, кто сидел в кузове. Сербский язык они понимают точно так же, как узбеки или киргизы в Советском Союзе понимали русский.
Выпрыгнуло восемь испуганных парней. У одного были даже руки связаны за спиной. Слава разрезал веревку.
— Граница там... — показал он. — Наши следы еще свежие. Идите по ним, не сворачивая. Справа и слева — мины. По ту сторону границы мин нет. На дорогу выходите только за сопкой. Быстро, быстро...
Бегом... А то передумаю...
Албанцы побежали. Неуклюже, настороженно, ожидая чего-то страшного. Ведь они бегут от сербов, которыми их постоянно пугают.
Слава залез в кабину, остальные запрыгнули в кузов. Едва проложенная в снегу колея безошибочно вывела их на шоссе. Но там, у поворота, стояло несколько боевиков. Трое побежали наперерез машине, закричали что-то, замахали руками.
Опустив стекло в дверце, Слава трижды выстрелил из пистолета. Машина проехала по трупам и выскочила на асфальт. И тут же послышались автоматные очереди из кузова. Ребята захватили оружие боевиков с поляны.
Беженцы испуганно освобождали автомобилю дорогу. Думитру включил фары и часто сигналил, чтобы и дальние заметили вовремя.
— Связь у них есть, как думаешь? — спросил Слава, имея в виду, естественно, не беженцев.
— Кто их знает. Кажется, когда я сверху смотрел, с сопки, один из них по радиотелефону разговаривал.
— Будем надеяться на худшее, — сказал капитан. — Если что, тарань. Машину разрешаю не жалеть. А дальше как бог покажет.
— Сколько нам ехать?
— Часок хотя бы.
Мощный итальянский грузовик «Iveko» хорошо справлялся с горной дорогой, легко одолевал подъемы и совсем уж ходко бежал под гору. Капитан думал, что там, впереди, сейчас идут бои и едва ли сепаратисты держат серьезные силы в тылах. Но на час он рассчитывал напрасно. Через двадцать минут быстрой езды он дал команду остановиться, заглушить двигатель. И вышел, чтобы лучше понять, что же происходит.
Дорога внезапно опустела. И где-то вдалеке выла сирена.
— Похоже, тревога... — неуверенно сказал капитан. — Может, натовцы бомбить начали?
Натовцы обещали со дня на день начать бомбардировки Югославии. Сами жители в это не очень верили.
— Может, учебная? — спросил Ежи.
— Все может быть, только куда пропали беженцы?
— В лес спрятались.
— Но не от нас же?
— От тревоги.
— Значит, уже бомбить начали? Еще вчера? И они бегут не от сербов, а от бомбежек?
— Выходит, так. Бомбить могли начать, чтобы остановить наступление.
И словно в ответ на их слова в небе, не слишком высоко, раздался разрывающий барабанные перепонки гул. Летели на сверхзвуке самолеты. Но их видно не было. А через пару минут где-то вдалеке загрохотали взрывы.
— Ничего не понимаю... — сказал Слава. — Если я не совсем сдурел, то что-то бомбят, похоже, в Македонии. Но там же натовские войска! Кто их бомбит? Не сербы же? Что за чертовщина...
— Может, просто сербские казармы на границе.
Там, в той стороне, есть какие-то казармы...
— Есть, — подтвердили из кузова. — Точно. Я там был. Только сейчас там уже не сербы. Там сейчас беженцев поселили.
— Может, их заодно и бомбят... Этим мудакам без разницы — кого. Лупить будут, как на полигоне. Тренировочные полеты.
— Ладно, время терять не будем, — махнул Слава рукой. — Вперед.
Но через десять минут начал чихать двигатель.
Бензин кончился. Выпрыгнули на асфальт.
— Машину поджечь, — скомандовал капитан.
— Жалко, командир... — просительно посмотрел в глаза Думитру.
— Ты о своей жалости, Дум, вспомнишь завтра, когда на этой машине тебя будут преследовать. Быстрее.
Подожгли брезентовый верх. Костер разгорелся не скоро. Лишь когда группа ушла на значительное расстояние, со следующей сопки стало видно, что где-то там, внизу, пылает оставленный транспорт.
Взрыва не было — пустой бензобак, очевидно, просто обгорел.
* * *
Шли почти без остановки. Опять повалил снег.
На рассвете наткнулись на оставленный для просушки собранный сруб. Забравшись в него по венцам, спрятались от ветра и полчаса поспали — больше командир не разрешил. И к обеду уже вышли к точке рандеву. «Команды теней» на месте не оказалось.
Слава дважды сверился по карте. Вышли они строго в нужное место. Недалеко обгоревшее здание бывшей туберкулезной лечебницы. Ошибиться здесь трудно. Придется ждать.
Группа замаскировалась среди камней. Для этого пришлось срубить даже пару елей. Выставили часового. Остальные расположились отдыхать.
Через час часовой разбудил капитана.
— По дороге какая-то часть идет, — махнул он рукой, показывая направление. — Далековато, трудно разобрать. По форме — вроде бы сербы. Но идут без строя, толпой. Сербы так не ходят.
Слава взял бинокль, стал рассматривать. Часовой определил правильно. Словно сброд какой-то.
Больше ста человек. Для банды мародеров слишком много. Ходили слухи, что боевики вырезали целые деревни, которые не слишком рвались их поддержать, а потом сваливали это на сербов. Журналистов иностранных приглашали посмотреть на «сербские зверства». Может быть, как раз такая толпа и идет? Эх, если бы встреча с «Командой теней» состоялась вовремя, Слава не упустил бы случая разобраться. А сейчас приходится смотреть со стороны.
— Еще кто-то по дороге двигался?
— Несколько телег было. Изредка машины. Небольшие группы военных.
— Какие группы? Чьи? По сколько человек?
— Три... Пять... Восемь... А кто такие — отсюда не разобрать. В камуфляже. А в камуфляже и наши, и ихние. Кто их поймет...
— Хорошо. Иди отдыхать. Я сам пока посмотрю.
И Слава остался за часового.
На душе, честно говоря, кошки мышам колыбельную пели. Слишком уж опаздывала «Команда теней».
Оставался вариант, при котором «Команда» отлеживается где-то в светлое время, а ночью или даже к утру подойдет. Но это значило бы, что наступление сербских частей остановлено. При существующем раскладе сил такое казалось невозможным. Если только не вступили в конфликт войска НАТО. Но они отрицали возможность ввода сухопутных войск.
Грозили только бомбардировками. И тем не менее что-то произошло такое, что планы сербского командования поломало.
На далекой дороге опять показалась группа.
Слава прильнул к окулярам бинокля. Шесть человек.
Идут без строя, очень быстро идут, почти бегут. И оглядываются слишком часто. Такое бывает, когда солдаты убегают после разгрома их части. Кто кого разгромил? Здесь, куда они вышли, должны быть или полицейские, или армейские части сербов.
Что же случилось?
* * *
Через два часа Слава, сменившись с поста, уснул так же быстро, как и просыпался. Он привык к такому рваному графику давно. Снились ему, как всегда, женщины. Ласковые и разные. Такие, каких очень не хватало в условиях армейской жизни. Но и в этот раз поспать и хотя бы во сне почувствовать необходимую живому мужчине женскую ласку снова не дали.
— Движение в лесу, под сопкой, — шепотом сообщил часовой.
— К бою! — скомандовал Слава. — Круговая оборона.
Так же беззвучно, как он сам, заняли свою позицию и другие. Внизу тоже стояла тишина. Близились сумерки. Слава долго всматривался в просветы между деревьями. И заметил под еловой веткой блик. Снег, даже самый искрящийся на солнце, так не блестит.
Это заходящее солнце, отраженное от сугробов, попало в окуляр бинокля. Значит, часовой оказался прав. Значит, снизу за сопкой кто-то наблюдает. Но так наблюдать могут только те, кто знает наверняка, что наверху люди. Могли обратить внимание на следы. Только следы идут по другому склону. Заметили их там и проверили противоположный склон, где следов нет? Вообще-то резонно, такое быть может.
Но часовой должен был бы сам их заметить и с другой стороны, когда они на следы и могли наткнуться.
А если это подошли свои — «Команда теней»? Их больше сотни, и если они видели следы, то бояться и прятаться не должны. К тому же должны знать, что здесь их ждет командир со своей группой. Нет, что-то тут не так. Свои бы уже показались. А что, если просто взять и встать? Если свои, то узнают. Снайпер?
А что снайперу один человек? Только себя обнаружить. Стоп! Так нельзя! В самом деле, если бы внизу были большие силы, то они уже пошли бы в атаку.
Значит, их немного. И тогда снайпер работать обязательно будет.
Слышно, как тикают часы. В ожидании опасности тишина всегда проникает внутрь тебя самого, ощущаешь ее, как собственное тело.
— Командир, — доложил Думитру, — с другой стороны обходят. Человек тридцать.
— Кто?
— В маскировочных костюмах. Разве разберешь?
— И с третьей обошли. Здесь человек двадцать.
— Теперь мы в «мешке». Скоро все прояснится.
Действительно, прояснилось все очень быстро.
Слава вдруг сообразил, выругался и достал из внутреннего кармана спутниковый телефон. У него звонок вызова был отключен, следовательно, с ним соединиться просто не могли. Набрал номер сам.
Ответили сразу, словно трубку в руках держали.
— Привет, капитан. Ты где?
— На месте. Жду вас.
— А мы внизу. Тебя ждем.
Из-под елки вылез человек, приветливо помахал рукой и двинулся вверх по склону. «Команда теней» прибыла, только непонятно было, чего они там внизу ждали. Мало ли что не дозвонились. Уже одно поведение «Команды» говорит, что обстановка вокруг сложилась не так, как планировалась до ухода Макарова в рейд. Что-то изменилось.
Ребята поднимались по склону. «Команда» явно не в полном составе. Слава вглядывался в лица и чувствовал в них напряжение, усталость, злость и... И непонятно, почему большинство не желало смотреть командиру в глаза.
Одним из последних поднялся капитан Юрьев, которого Слава оставил за себя. Он должен был привести «Команду» сюда после участия в наступлении сербских частей. Саша Юрьев — с ним вместе Макаров воевал в Боснии. Офицер-десантник. Афган за спиной — командир разведроты в десантно-штурмовом батальоне. Сейчас тоже — словно земля и камни под ногами самородками усыпаны — не может глаза поднять.
— Что случилось? — предчувствуя самое плохое, мрачно спросил Слава, едва Саша присел на камень перед командиром.
— Не знаю, — устало ответил Саша.
— Ну-ну... Ты не знаешь, я не знаю. А кто знает?
Где остальные ребята?
— И этого не знаю...
Слава промолчал.
— Всех, что смог собрать, привел...
Это ударило больно, даже в груди резануло, хотя никогда раньше Макаров на сердце не жаловался, считая его железобетонным.
— Рассказывай.
Юрьев закурил, отгоняя дым ладонью в сторону.
Знал, что командир табачный дым переносит с трудом. Долго молчал. Молчал и Слава, ожидая.
— Нашу задачу ты знаешь, — наконец начал Саша. — Сербы должны идти полукругом, полностью охватывая обе базы. На правом фланге ударная колонна. Она по дороге должна в самую гущу албанцев врезаться и пополам их разрубить. А мы за шесть часов до начала выступили. С тыла должны были ударить после общего наступления и с колонной соединиться.
— Дальше, дальше... План я помню.
— Ночью натовцы бомбить начали. Но толку от этой бомбежки мало было. Даже коммуникации не разорвали. И операцию не задержали. Сначала все нормально пошло. Я связь поддерживал. И сербы правильно выдвинулись, и колонна как ножом по маслу прошла. Ни один танк не потеряли. И мы ударили. Потом слышу переговоры. Отступают сербы.
Не поверил сначала. Как они отступать могут, у них троекратное преимущество в силе. И плюс бронетехника. Потом — колонна тормознулась. И тут вообще непонятное началось. Они просто побежали. Шли вперед, и вдруг повернули. Но даже боя сильного не было. Просто повернули, и все. А мы уже вгрызлись боевикам под самое горло. Завязли. Шли с вытеснением, шаг за шагом. Должны были на полукольцо их отбросить. А тут сербская колонна в бега ударилась.
И прямо через нас. Бегут, глаза дикие, как от черта спасаются.
Слава сказал:
— Не понимаю...
— И я. А что дальше было, вообще разобраться трудно. Мы тоже побежали. Массовый психоз какой-то. От бегущих сербов нам передалось это состояние.
— И ты?
— И я побежал. Сейчас вспоминаю, понять ничего не могу. Словно и не я это был.
— Испугался? — не поверил Слава.
— Испугался... — Саша посмотрел в глаза взглядом виноватой собаки. — Не знаю, командир, как такое случилось. Никогда со мной такого не было.
А тут — испугался вместе со всеми. Побежал...
— Дальше.
— Уже среди сербов, когда километров на пять оторвались об албанской базы, в себя пришел. Стал ребят собирать. Вот все, что собрал, — показал Юрьев рукой. — Сюда привел. И делай со мной, что хочешь.
Я сам ничего не понимаю. Я уже командовать не могу.
— А ребята?
— А ребята, мне кажется, не лучше себя чувствуют. Им и стыдно, и страх еще не прошел. Сейчас, может, и не страх уже, а какое-то последствие перевозбуждения. Непонятное состояние, истеричное.
Застрелиться хочется. Веришь?
— Верю, — жестко сказал Слава.
Ему хотелось добавить: «Я бы застрелился...», но он сдержался, потому что видел Юрьева не в одном серьезном деле и знал, чего тот стоит. Если командир в сердцах скажет так, то Саша и вправду может застрелиться.
— Отдыхай. Ночью выступим.
— Командир... — голос у Саши хриплый. — Что скажешь обо всем этом?
— Ничего. Мне нечего сказать, потому что я там не был. Отдыхай.
И, видя глаза своего заместителя, понимая состояние Юрьева, добавил уже мягче:
— Потом вместе подумаем и разберемся.
Ему тоже необходимо было побыть одному, предварительно самому поразмыслить над случившимся.
Слава давно привык после каждой удачной или неудачной операции проводить анализ, чтобы впоследствии не повторять ошибки. Но сейчас ситуация анализу не поддавалась. Ему просто нечего было предположить, чтобы оправдать случившееся.
Что такое паника, теоретически он знал прекрасно и даже умел ее создавать в чужих рядах. Хотя сам склонности к панике не имел и никогда не случалось поддаваться ей. Паника — близкая родственница страха. Это страх плюс стадный инстинкт. Любая толпа подвержена стадному инстинкту. Но в своих парнях он этого не замечал. Он готовил их так, как когда-то готовили его самого. Они привыкли действовать так, как и положено спецназу, — в отрыве от основных войск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53