https://wodolei.ru/catalog/accessories/elitnye/
Поезд мчался под проливным дождём на север, в Могилёв. За окном мелькал, словно на исцарапанной ленте синема, чёрно-серый осенний пейзаж Белой Руси, а перед глазами почему-то встал синий Индийский океан…
Но приятные воспоминания быстро стали блёкнуть, а на передний план выходили нескончаемые упрёки Mama во время его пребывания в Киеве в адрес Аликс и Старца, попытки навязать ему пожелания бывшего близкого друга, а теперь ставшего оппортунистом Сандро, тёти Михень, Родзянки, Зины Юсуповой и других враждебными ему людей, –дать «ответственное правительство». «Перед кем «ответственное»?! – спрашивал он Mama. – Перед революционерами и заговорщиками в Думе?! Одни болтуны и демагоги, вроде Родзянко и Милюкова, которые засядут в Мариинском дворце, будут «ответственны» перед другими болтунами и демагогами, сидящими в Таврическом! В том, что они наделают ошибок и приведут Россию к поражению, нет никаких сомнений… А отвечать перед Богом и историей должен буду я? Как ужасно, что это отвратительное «высшее общество» и родственники оказывают на добрую Mama такое истеричное влияние, что она не способна ничего понять и не желает знать истинного положения вещей!..»
Ощущение обиды и угрозы, надвигавшейся на Россию, на Семью, в сочетании с теплившимся ещё воспоминанием об Индийском океане почему-то навеяло картину, близкую к сюжету из «Морских рассказов» известного русского писателя-мариниста.
Ему представилось, что он – командир фрегата. В тропических широтах, когда океан тих и спокоен, он отпустил на шлюпках матросов и с ними своего сына искупаться в прозрачных струях. И вдруг он увидел с мостика над гладкой поверхностью вод треугольные плавники стаи акул… Опасность ещё далека, но она стремительно приближается… Заряжены ли орудия и готовы ли канониры не промазать по жуткой цели?.. Время ли только отдавать команды, или пришла пора самому бежать к ближайшей пушке, чтобы послать снаряд в коварного врага?..
Тряхнув головой, он отогнал от себя это видение, но взамен вернулась реальность с её неприятностями. На столе лежал только что полученный доклад начальника Департамента полиции Васильева с изложением агентурных данных и слухов о готовящихся вариантах дворцового переворота, о возможных покушениях на фрейлину Государыни Вырубову и Старца Григория Распутина-Новых… Ввиду активной помощи и поддержки виднейшим оппозиционерам и заговорщикам, в том числе финансовой, со стороны посольств Англии и Франции, лично послов этих стран, Васильев испрашивал разрешение установить наружное наблюдение за британским и французским дипломатическим персоналом, включая послов и здания посольств… Шеф Департамента полиции отмечал, что сэр Бьюкенен более активно действовал в поддержку врагов Государя, чем его коллега Палеолог. Если по представлению французского посла президент Пуанкаре дал Родзянке только орден Почётного легиона, то сэр Джордж лично вручил главе оппозиции в Москве Председателю городской Думы Челнокову высокий британский командорский крест Святого Михайла и Святого Георгия, а в дополнение к этому 27 октября на банкете Англо-Русского общества произнёс явно антиправительственную речь. Сначала британский посол весьма прозрачными намёками говорил о каком-то заговоре, якобы существующем в пользу заключения сепаратного мира, а в конце весьма дерзко и подстрекательски заявил, что недостаточно одержать победу на поле брани, но нужно победить ещё и внутренних врагов. Из текста приложенной речи Николай, владевший английским языком как родным, понял, что сэр Джордж под внутренними врагами имеет в виду Его, Государя, и Его правительство!
Писать на докладе Васильева резолюцию, официально одобряющую установление наружного наблюдения за дипломатическими представительствами, царь не стал, но поставил на первой странице небольшую косую черту между двух точек. Этот символ назывался в министерских канцеляриях «парафа» и означал, что доклад прочитан, возражений или замечаний Государя нет. Николай был уверен, что смышлёный шеф полиции правильно всё поймёт. Так и было. Васильев неофициально установил «наружку» за британским и французским посольствами…
Размышляя о поощрении оппозиционеров послами Англии и Франции, царь подумал ещё и о том, что правильно, наверное, сделал в феврале, когда, принимая из рук британского генерала Пэджета жезл и диплом фельдмаршала британской армии, пожалованный ему Георгом, не стал устраивать из этого какого-то праздника или представления… Он прекрасно осознал этот жест своего двоюродного брата как обычное британское лицемерие. Ещё Papa говорил ему, что у Великобритании нет друзей, а есть только собственные интересы. А интерес Англии был в том, чтобы Россия выстояла и прикрыла грудью своих солдат на Востоке британскую армию на Западном фронте, а после войны не сделалась бы так сильна, чтобы могла диктовать свою волю союзникам… И слава Богу, что он тогда не поддался на настойчивые требования Антанты послать на Западный фронт полмиллиона русских солдат под командование французских и британских офицеров… Французам, видите ли, очень нужно было русское пушечное мясо, чтобы заменить им выбитых почти начисто негров-сенегальцев, ходивших в атаки на немецкие пулемёты…
Николай прибыл в Ставку, где надеялся отдохнуть душой от тягостных разговоров с Mama и Ксенией, всецело поддерживавшей в оппортунизме против Аликс своего Сандро и его брата Николая Михайловича, но с изумлением в тот же вечер увидел своего дядюшку-историка за обеденным столом в Могилёве Оказалось, Николай Михайлович специально прибыл для важного разговора, и пришлось выделять ему время.
«Ну вот, опять будет выпрашивать себе пост председателя комиссии по подготовке к послевоенной мирной конференции кляузничать на министров, на Николашу, излагать свои предложения по вопросам, которые уже сейчас, не дожидаясь победы, хочет обнародовать: о дальнейшей судьбе Польши, Персии, как поступить с Болгарией и Грецией, как помочь территориальному восстановлению Сербии и Черногории!.. Рано ещё этим заниматься, нужно подготовить успех летнего наступления 17-го года, разгромить германские войска, вывести Австрию из войны, и тогда можно громко заявлять о своих претензиях, а голос России будет весомо звучать на мирном конгрессе!» – думал Николай. Однако главная тема разговора с великим князем – историком оказалась неожиданно очень неприятной.
Николай Михайлович сказал, что посылал Государю письмо с оценкой современного положения и доказательствами необходимости дать «ответственное правительство». Николай порылся в своей не читанной ещё из-за поездки в Киев почте и действительно нашёл конверт с монограммой Николая Михайловича. Однако читать письмо в присутствии автора было глупо, и он велел дяде изложить его суть на словах. Великий князь долго излагал племяннику аргументы Родзянки и Гучкова в пользу «правительства общественного доверия», которые навязли царю уже в зубах, услышал скрытую угрозу того, что вместо него может вступить на трон «Николай III» – то бишь другой дядя, Николай Николаевич, о чём верноподданнически Николай Михайлович уже однажды ему писал, кляня «чёрных женщин» – Анастасию и Милицу. Государь был мил и доброжелателен с великим князем, но как только Николай Михайлович стал говорить о том, что ему необходимо избавиться от Аликс, удалить её в Крым, не давать поводов «общественности» говорить о том, что Государем через неё управляет грязный мужик Распутин, Император равнодушно отвернулся от него, задумчиво уставился в окно и перестал поддерживать разговор.
Разобиженный родственник удалился, а Николай сел писать письмо жене. Он сообщил ей о болезни Алексеева, о том, что виделся с Николаем Михайловичем. Вместо изложения своих бесед с дядюшкой он послал Аликс его невскрытый конверт с письмом… Через два дня пришёл её ответ.
«Мой ангел милый,
Большое тебе спасибо за твоё дорогое письмо, только что мною полученное. Я прочла письмо Николая и страшно возмущена им. Почему ты не остановил его среди разговора и не сказал ему, что если он ещё раз коснётся этого предмета или меня, то ты сошлёшь его в Сибирь, так как это уже граничит с государственной изменой? Он всегда ненавидел меня и дурно отзывался обо мне все эти 22 года, – и в клубе также (у меня был такой же самый разговор с ним в этом году), – но во время войны и в такой момент прятаться за спиной твоей Mama и сестёр и не выступить смело (независимо от согласия или несогласия) на защиту жены своего Императора, это – мерзость и предательство. Он чувствует, что со мной считаются, что меня начинают понимать, что моё мнение принимается во внимание, и это невыносимо для него. Он – воплощение всего злого, в с е п р е д а н н ы е люди ненавидят его, – даже те, кто не особенно к нам расположены, возмущаются им и его речами. А Фредерикс стар и никуда не годен, не сумел его остановить и задать ему головомойку, а ты, мой дорогой, с л и ш к о м добр, снисходителен и мягок. Этот человек должен трепетать перед тобой; он и Николаша – величайшие мои враги в семье, если не считать чёрных женщин и Сергея. – Он просто не выносит меня и Ани… Я не обращаю внимания на личные нападки, но так как я твоя жена, они не смеют этого делать. Милый мой, ты должен поддержать меня, ради блага твоего и Бэби. Не имей мы Его, всё давно было бы кончено, в этом я твёрдо убеждена, – я повидаюсь с Ним на минутку перед приходом Штюрмера. Бедный старик, – как подло с ним и о нём ежедневно говорят в Думе! – Во вчерашней речи Милюков привёл слова Бьюкенена о том, что Штюрмер изменник, а Бьюкенен в ложе, к которому он обернулся, промолчал, – какая подлость! Мы переживаем сейчас самые тяжёлые времена, но Бог всё же п о м о ж е т нам выйти из этого положения, я не страшусь. Пускай они кричат – мы должны показать, что мы не боимся и что мы тверды. Жёнушка – твоя опора, она каменной скалой стоит за тобой…»
Николай прочитал высказывание Аликс про речь Милюкова в Думе и удивился, как мягко она о ней отозвалась. «Видимо, ей ещё не дали текста этого мерзкого бреда сумасшедшего!» – решил Государь. Только сегодня ему привезли из Петрограда отчёт об открытии Пятой сессии Думы, он прочитал его и стал уже жалеть, что не послушался в своё время Аликс и не закрыл до конца войны эту богомерзкую говорильню. Подумать только! Адвокатишка Керенский, по сведению Департамента полиции получавший ещё до войны от немецких фирм огромные деньги и ведший на них противоправительственную пропаганду, осмеливается заявлять с высокой кафедры Государственной думы: «Связав великий народ по рукам и ногам, заткнув ему рот и завязав ему глаза, они бросили его под ноги сильного врага, а сами, закрывшись аппаратом военных положений, цензур, ссылок и других преследований, они предпочитают в то же время исподтишка, как наёмные убийцы, наносить удары. Где они, эти люди (Керенский показывает адвокатским жестом на правительственную ложу) в правительстве, подозреваемые, братоубийцы и трусы… Все жертвы и все попытки спасти страну бесплодны, пока власть находится в руках безответственных лиц, ставящих свои личные интересы, ставящих свои традиционные симпатии выше интересов и прав нации!»
Гнев поднялся в душе Государя от этих лживых и возмутительных слов, но он подавил его в себе и принялся за чтение донесения анонимного агента Департамента полиции.
Информатор прежде всего отметил, что появление Председателя Совета министров и членов Совета в правительственной ложе вызвало в зале оглушительные и явно сдирижированные вопли: «Вон Штюрмера! Стыдно присутствовать!» Лицо Императора вновь стало краснеть от гнева. Он прочитал ещё раз изложение речи Керенского. За этим следовало сообщение автора отчёта о том, что заявленное Родзянкой выступление магистра русской истории и бывшего приват-доцента Московского университета Милюкова долго готовилось, тщательно обсуждалось на бюро «Прогрессивного блока» и, по сути дела, предназначалось стать штурмовым сигналом к свержению правительства.
Далее информатор довольно подробно и с комментариями излагал речь Милюкова. Он писал о том, что лидера кадетов вдохновила на выступление речь британского посла в Англо-Русском обществе, где союзный дипломат клеветнически намекал на существование каких-то «тёмных сил» при Дворе и в правительстве России. В своей речи Милюков, писал автор из Департамента полиции, удары главным образом направил против Штюрмера. Он говорил о «подозрительных личностях», окружающих премьера, обильно цитировал германские и австрийские газеты, иронически отзывавшиеся о том, что «панславистскую» политику проводит «немец» Штюрмер. Вместе с какими-то немецкими листками Милюков причислял премьера к дворцовой «партии сепаратного мира» и формулировал свои мысли так, что получалось, будто сторонники «сепаратного мира» группируются вокруг молодой царицы и Александра Фёдоровна поддерживает изменников… Все свои лживые и клеветнические построения Милюков завершал риторическим вопросом: «Что это? Глупость или измена?» – и распалённые ненавистью к Государю и молодой Императрице левая часть и центр думских скамей во всю силу глоток ревели: «Измена!»
Информатор сообщил также, что после того, как Милюков сошёл с кафедры, рядом с ним неизвестно как оказался военный министр генерал Шуваев, который после такой подлой речи публично пожал приват-доценту руку.
Николай не мог далее терпеть. Он не глядя выхватил из серебряного стаканчика первый попавшийся карандаш, оказавшийся красного цвета, и резко, ломая грифель, подчеркнул эти слова. Затем очеркнул на полях и следующий пассаж автора о том, что несколько правых членов Думы, разъярённые выступлением Милюкова, направились к нему с явным намерением нанести оскорбление действием, то есть попросту поколотить клеветника и лжеца. Но Бьюкенен мгновенно подхватил под руку Милюкова и увлёк его через коридор министерского павильона в свой мотор, по дороге пригласив нескольких думцев, в том числе и Родзянку, ужинать к себе в посольство…
«Пока эта сессия Думы не закончится, я их, во избежание скандала во время войны, трогать не буду!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Но приятные воспоминания быстро стали блёкнуть, а на передний план выходили нескончаемые упрёки Mama во время его пребывания в Киеве в адрес Аликс и Старца, попытки навязать ему пожелания бывшего близкого друга, а теперь ставшего оппортунистом Сандро, тёти Михень, Родзянки, Зины Юсуповой и других враждебными ему людей, –дать «ответственное правительство». «Перед кем «ответственное»?! – спрашивал он Mama. – Перед революционерами и заговорщиками в Думе?! Одни болтуны и демагоги, вроде Родзянко и Милюкова, которые засядут в Мариинском дворце, будут «ответственны» перед другими болтунами и демагогами, сидящими в Таврическом! В том, что они наделают ошибок и приведут Россию к поражению, нет никаких сомнений… А отвечать перед Богом и историей должен буду я? Как ужасно, что это отвратительное «высшее общество» и родственники оказывают на добрую Mama такое истеричное влияние, что она не способна ничего понять и не желает знать истинного положения вещей!..»
Ощущение обиды и угрозы, надвигавшейся на Россию, на Семью, в сочетании с теплившимся ещё воспоминанием об Индийском океане почему-то навеяло картину, близкую к сюжету из «Морских рассказов» известного русского писателя-мариниста.
Ему представилось, что он – командир фрегата. В тропических широтах, когда океан тих и спокоен, он отпустил на шлюпках матросов и с ними своего сына искупаться в прозрачных струях. И вдруг он увидел с мостика над гладкой поверхностью вод треугольные плавники стаи акул… Опасность ещё далека, но она стремительно приближается… Заряжены ли орудия и готовы ли канониры не промазать по жуткой цели?.. Время ли только отдавать команды, или пришла пора самому бежать к ближайшей пушке, чтобы послать снаряд в коварного врага?..
Тряхнув головой, он отогнал от себя это видение, но взамен вернулась реальность с её неприятностями. На столе лежал только что полученный доклад начальника Департамента полиции Васильева с изложением агентурных данных и слухов о готовящихся вариантах дворцового переворота, о возможных покушениях на фрейлину Государыни Вырубову и Старца Григория Распутина-Новых… Ввиду активной помощи и поддержки виднейшим оппозиционерам и заговорщикам, в том числе финансовой, со стороны посольств Англии и Франции, лично послов этих стран, Васильев испрашивал разрешение установить наружное наблюдение за британским и французским дипломатическим персоналом, включая послов и здания посольств… Шеф Департамента полиции отмечал, что сэр Бьюкенен более активно действовал в поддержку врагов Государя, чем его коллега Палеолог. Если по представлению французского посла президент Пуанкаре дал Родзянке только орден Почётного легиона, то сэр Джордж лично вручил главе оппозиции в Москве Председателю городской Думы Челнокову высокий британский командорский крест Святого Михайла и Святого Георгия, а в дополнение к этому 27 октября на банкете Англо-Русского общества произнёс явно антиправительственную речь. Сначала британский посол весьма прозрачными намёками говорил о каком-то заговоре, якобы существующем в пользу заключения сепаратного мира, а в конце весьма дерзко и подстрекательски заявил, что недостаточно одержать победу на поле брани, но нужно победить ещё и внутренних врагов. Из текста приложенной речи Николай, владевший английским языком как родным, понял, что сэр Джордж под внутренними врагами имеет в виду Его, Государя, и Его правительство!
Писать на докладе Васильева резолюцию, официально одобряющую установление наружного наблюдения за дипломатическими представительствами, царь не стал, но поставил на первой странице небольшую косую черту между двух точек. Этот символ назывался в министерских канцеляриях «парафа» и означал, что доклад прочитан, возражений или замечаний Государя нет. Николай был уверен, что смышлёный шеф полиции правильно всё поймёт. Так и было. Васильев неофициально установил «наружку» за британским и французским посольствами…
Размышляя о поощрении оппозиционеров послами Англии и Франции, царь подумал ещё и о том, что правильно, наверное, сделал в феврале, когда, принимая из рук британского генерала Пэджета жезл и диплом фельдмаршала британской армии, пожалованный ему Георгом, не стал устраивать из этого какого-то праздника или представления… Он прекрасно осознал этот жест своего двоюродного брата как обычное британское лицемерие. Ещё Papa говорил ему, что у Великобритании нет друзей, а есть только собственные интересы. А интерес Англии был в том, чтобы Россия выстояла и прикрыла грудью своих солдат на Востоке британскую армию на Западном фронте, а после войны не сделалась бы так сильна, чтобы могла диктовать свою волю союзникам… И слава Богу, что он тогда не поддался на настойчивые требования Антанты послать на Западный фронт полмиллиона русских солдат под командование французских и британских офицеров… Французам, видите ли, очень нужно было русское пушечное мясо, чтобы заменить им выбитых почти начисто негров-сенегальцев, ходивших в атаки на немецкие пулемёты…
Николай прибыл в Ставку, где надеялся отдохнуть душой от тягостных разговоров с Mama и Ксенией, всецело поддерживавшей в оппортунизме против Аликс своего Сандро и его брата Николая Михайловича, но с изумлением в тот же вечер увидел своего дядюшку-историка за обеденным столом в Могилёве Оказалось, Николай Михайлович специально прибыл для важного разговора, и пришлось выделять ему время.
«Ну вот, опять будет выпрашивать себе пост председателя комиссии по подготовке к послевоенной мирной конференции кляузничать на министров, на Николашу, излагать свои предложения по вопросам, которые уже сейчас, не дожидаясь победы, хочет обнародовать: о дальнейшей судьбе Польши, Персии, как поступить с Болгарией и Грецией, как помочь территориальному восстановлению Сербии и Черногории!.. Рано ещё этим заниматься, нужно подготовить успех летнего наступления 17-го года, разгромить германские войска, вывести Австрию из войны, и тогда можно громко заявлять о своих претензиях, а голос России будет весомо звучать на мирном конгрессе!» – думал Николай. Однако главная тема разговора с великим князем – историком оказалась неожиданно очень неприятной.
Николай Михайлович сказал, что посылал Государю письмо с оценкой современного положения и доказательствами необходимости дать «ответственное правительство». Николай порылся в своей не читанной ещё из-за поездки в Киев почте и действительно нашёл конверт с монограммой Николая Михайловича. Однако читать письмо в присутствии автора было глупо, и он велел дяде изложить его суть на словах. Великий князь долго излагал племяннику аргументы Родзянки и Гучкова в пользу «правительства общественного доверия», которые навязли царю уже в зубах, услышал скрытую угрозу того, что вместо него может вступить на трон «Николай III» – то бишь другой дядя, Николай Николаевич, о чём верноподданнически Николай Михайлович уже однажды ему писал, кляня «чёрных женщин» – Анастасию и Милицу. Государь был мил и доброжелателен с великим князем, но как только Николай Михайлович стал говорить о том, что ему необходимо избавиться от Аликс, удалить её в Крым, не давать поводов «общественности» говорить о том, что Государем через неё управляет грязный мужик Распутин, Император равнодушно отвернулся от него, задумчиво уставился в окно и перестал поддерживать разговор.
Разобиженный родственник удалился, а Николай сел писать письмо жене. Он сообщил ей о болезни Алексеева, о том, что виделся с Николаем Михайловичем. Вместо изложения своих бесед с дядюшкой он послал Аликс его невскрытый конверт с письмом… Через два дня пришёл её ответ.
«Мой ангел милый,
Большое тебе спасибо за твоё дорогое письмо, только что мною полученное. Я прочла письмо Николая и страшно возмущена им. Почему ты не остановил его среди разговора и не сказал ему, что если он ещё раз коснётся этого предмета или меня, то ты сошлёшь его в Сибирь, так как это уже граничит с государственной изменой? Он всегда ненавидел меня и дурно отзывался обо мне все эти 22 года, – и в клубе также (у меня был такой же самый разговор с ним в этом году), – но во время войны и в такой момент прятаться за спиной твоей Mama и сестёр и не выступить смело (независимо от согласия или несогласия) на защиту жены своего Императора, это – мерзость и предательство. Он чувствует, что со мной считаются, что меня начинают понимать, что моё мнение принимается во внимание, и это невыносимо для него. Он – воплощение всего злого, в с е п р е д а н н ы е люди ненавидят его, – даже те, кто не особенно к нам расположены, возмущаются им и его речами. А Фредерикс стар и никуда не годен, не сумел его остановить и задать ему головомойку, а ты, мой дорогой, с л и ш к о м добр, снисходителен и мягок. Этот человек должен трепетать перед тобой; он и Николаша – величайшие мои враги в семье, если не считать чёрных женщин и Сергея. – Он просто не выносит меня и Ани… Я не обращаю внимания на личные нападки, но так как я твоя жена, они не смеют этого делать. Милый мой, ты должен поддержать меня, ради блага твоего и Бэби. Не имей мы Его, всё давно было бы кончено, в этом я твёрдо убеждена, – я повидаюсь с Ним на минутку перед приходом Штюрмера. Бедный старик, – как подло с ним и о нём ежедневно говорят в Думе! – Во вчерашней речи Милюков привёл слова Бьюкенена о том, что Штюрмер изменник, а Бьюкенен в ложе, к которому он обернулся, промолчал, – какая подлость! Мы переживаем сейчас самые тяжёлые времена, но Бог всё же п о м о ж е т нам выйти из этого положения, я не страшусь. Пускай они кричат – мы должны показать, что мы не боимся и что мы тверды. Жёнушка – твоя опора, она каменной скалой стоит за тобой…»
Николай прочитал высказывание Аликс про речь Милюкова в Думе и удивился, как мягко она о ней отозвалась. «Видимо, ей ещё не дали текста этого мерзкого бреда сумасшедшего!» – решил Государь. Только сегодня ему привезли из Петрограда отчёт об открытии Пятой сессии Думы, он прочитал его и стал уже жалеть, что не послушался в своё время Аликс и не закрыл до конца войны эту богомерзкую говорильню. Подумать только! Адвокатишка Керенский, по сведению Департамента полиции получавший ещё до войны от немецких фирм огромные деньги и ведший на них противоправительственную пропаганду, осмеливается заявлять с высокой кафедры Государственной думы: «Связав великий народ по рукам и ногам, заткнув ему рот и завязав ему глаза, они бросили его под ноги сильного врага, а сами, закрывшись аппаратом военных положений, цензур, ссылок и других преследований, они предпочитают в то же время исподтишка, как наёмные убийцы, наносить удары. Где они, эти люди (Керенский показывает адвокатским жестом на правительственную ложу) в правительстве, подозреваемые, братоубийцы и трусы… Все жертвы и все попытки спасти страну бесплодны, пока власть находится в руках безответственных лиц, ставящих свои личные интересы, ставящих свои традиционные симпатии выше интересов и прав нации!»
Гнев поднялся в душе Государя от этих лживых и возмутительных слов, но он подавил его в себе и принялся за чтение донесения анонимного агента Департамента полиции.
Информатор прежде всего отметил, что появление Председателя Совета министров и членов Совета в правительственной ложе вызвало в зале оглушительные и явно сдирижированные вопли: «Вон Штюрмера! Стыдно присутствовать!» Лицо Императора вновь стало краснеть от гнева. Он прочитал ещё раз изложение речи Керенского. За этим следовало сообщение автора отчёта о том, что заявленное Родзянкой выступление магистра русской истории и бывшего приват-доцента Московского университета Милюкова долго готовилось, тщательно обсуждалось на бюро «Прогрессивного блока» и, по сути дела, предназначалось стать штурмовым сигналом к свержению правительства.
Далее информатор довольно подробно и с комментариями излагал речь Милюкова. Он писал о том, что лидера кадетов вдохновила на выступление речь британского посла в Англо-Русском обществе, где союзный дипломат клеветнически намекал на существование каких-то «тёмных сил» при Дворе и в правительстве России. В своей речи Милюков, писал автор из Департамента полиции, удары главным образом направил против Штюрмера. Он говорил о «подозрительных личностях», окружающих премьера, обильно цитировал германские и австрийские газеты, иронически отзывавшиеся о том, что «панславистскую» политику проводит «немец» Штюрмер. Вместе с какими-то немецкими листками Милюков причислял премьера к дворцовой «партии сепаратного мира» и формулировал свои мысли так, что получалось, будто сторонники «сепаратного мира» группируются вокруг молодой царицы и Александра Фёдоровна поддерживает изменников… Все свои лживые и клеветнические построения Милюков завершал риторическим вопросом: «Что это? Глупость или измена?» – и распалённые ненавистью к Государю и молодой Императрице левая часть и центр думских скамей во всю силу глоток ревели: «Измена!»
Информатор сообщил также, что после того, как Милюков сошёл с кафедры, рядом с ним неизвестно как оказался военный министр генерал Шуваев, который после такой подлой речи публично пожал приват-доценту руку.
Николай не мог далее терпеть. Он не глядя выхватил из серебряного стаканчика первый попавшийся карандаш, оказавшийся красного цвета, и резко, ломая грифель, подчеркнул эти слова. Затем очеркнул на полях и следующий пассаж автора о том, что несколько правых членов Думы, разъярённые выступлением Милюкова, направились к нему с явным намерением нанести оскорбление действием, то есть попросту поколотить клеветника и лжеца. Но Бьюкенен мгновенно подхватил под руку Милюкова и увлёк его через коридор министерского павильона в свой мотор, по дороге пригласив нескольких думцев, в том числе и Родзянку, ужинать к себе в посольство…
«Пока эта сессия Думы не закончится, я их, во избежание скандала во время войны, трогать не буду!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120