omoikiri мойки
Теперь немцы придают ему окраску заговора против целостности Оттоманской империи и угрозы европейскому миру…
– Кто бы мог быть этим предателем? – негодующе посмотрел Государь в глаза Сазонову.
У министра сразу же почему-то мелькнула мысль о том, что он, наверное, напрасно рассказал об этом секретном совещании великой княгине Марии Павловне Старшей, когда был приглашён ею на ужин тет-а-тет. Но великая княгиня была единственным членом Императорского Дома, с которым сам Государь часто беседовал о политике в домашней обстановке, чего он никогда не делал ни с одним из великих князей, даже с главнокомандующими или инспекторами войск. Понятно, конечно, что Мария Павловна, происходя из рода Мекленбургских герцогов и сохраняя глубокий, отнюдь не женский интерес к внутригерманской политике и интригам немецких владетельных князей, всегда была особенно хорошо осведомлена в германских делах и намерениях. Поэтому-то Государь и, чего греха таить, его министр иностранных дел доверительно советовались со «Старшей», когда речь шла о Германии или многочисленных немецких родственниках, рассеянных по всем Дворам Европы…
«Неужели пошло в германское посольство от великой княгини?!» – упало сердце старого дипломата, который мгновенно сообразил, что за последние годы невольно не одну тайну выдал вдумчивой и обаятельной родственнице Императора. Он отвёл глаза, но какой-то импульс, вероятно, успел передаться царю.
«Не связано ли это со «Старшей»? – мелькнула мысль у Николая. – Помнится, ещё во времена незабвенного Батюшки граф Шувалов, бывший тогда адъютантом её мужа, моего дядюшки Владимира, выследил корреспонденцию тёти Михень к князю Бисмарку… Тётка отписывала «железному канцлеру» какие-то нехорошие вещи про Россию, про намерения Papa… Батюшка тогда крепко отругал дядю Владимира, а графу Шувалову пожаловал звание флигель-адъютанта и взял его от двора своего братца… Неужели «Старшая» принялась за старое? Надо дать команду «чёрному кабинету» осторожно перлюстрировать её письма за границу… Хотя тётушка найдёт, конечно, обходной манёвр: будет посылать свои кляузы с путешествующими родственниками – из рук в руки…»
Опытный дипломат заметил перемену в настроении Императора и решил ещё раз обсудить с ним вопрос о необходимости большего сближения с Англией.
– Ваше Величество, – начал он почти торжественно, – наши отношения к союзнице Франции стоят на твёрдой почве договорных актов. После подписания с нею морской конвенции 1912 года определилась вся совокупность оборонительных мер, предусмотренных нашим союзным договором. Но по отношению к Англии мы находимся совсем в другом положении. Между нами и ею не существует решительно никакой связи, кроме не касающегося Европы соглашения 1907 года. Сейчас у нас и Великобритании есть только сознание солидарности наших интересов ввиду той опасности, которая надвигается со стороны Центральных держав. Германия явно проводит в жизнь свой гигантский план мирового владычества и обязательно столкнётся с Сердечным Согласием. Появление на Босфоре германской военной силы служит для нас таким моментом, который принуждает искать сближения с Англией в форме более конкретной, чем неопределённое сознание общей с нею опасности…
– Пожалуй, вы правы, Сергей Димитрич, – подтвердил Государь.
Воодушевлённый этим, Сазонов продолжал развивать аргументы в пользу заключения с Великобританией хоть какого, но обязывающего соглашения:
– Германия рвётся на моря и океаны, она строит множество супердредноутов и других кораблей. Поэтому союз наш с Францией, морские силы которой не многим превышают наши собственные, не может считаться достаточным для обеспечения наших интересов. Одна Англия может дать нам ту поддержку, которая в продолжительной и тяжёлой борьбе обеспечит окончательный перевес той стороне, которая господствует на море.
– Но формального союза с Англией не смогла добиться даже Франция, – уточнил Николай Александрович. – Как же вы рассчитываете прийти с нею по крайней мере к такому формальному соглашению, которое, при наступлении известных обстоятельств, заставило бы Англию оказать нам наперёд предусмотренную и планомерную морскую помощь?
– Я прошу Вашего согласия, Государь, написать письмо в Париж послу Извольскому… – начал излагать Сазонов давно выношенную им идею.
Услышав вместо «Лондона» – «Париж», Николай Александрович удивлённо поднял бровь, но министр уверенно продолжал:
– В мае, по новому стилю, предстоит приезд в Париж с визитом короля и королевы Великобритании в сопровождении сэра Эдуарда Грея. Наш посол Извольский и сэр Грей могли бы произвести первый обмен мыслями на предмет заключения условной военной конвенции по типу той, которая была заключена между французским и английским генеральными штабами в ноябре 1912 года о необходимости совместных действий против Германии…
– В принципе я согласен, – после короткого раздумья сказал Император. – Но не будет ли это желание неосуществимым ввиду безнадёжности до сих пор всякой попытки побудить англичан отказаться от своего векового предубеждения против европейских союзов? Если англичане откажут и это просочится в печать, не будем ли мы выглядеть слабыми дураками, которые полезли не в свой огород?
– Ваше Величество, я, разумеется, обяжу Извольского соблюдать максимальную конфиденциальность переговоров, если таковые состоятся, – заверил Сазонов.
– И пожалуйста, – Николай Александрович проницательно посмотрел на министра, – не рассказывайте об этом великой княгине Марии Павловне…
У министра похолодело в груди.
«Неужели Он знает, что я иногда делюсь со «Старшей» кое-какой информацией, чтобы получить что-то взамен?!» – запаниковал было Сазонов и решил отвлечь внимание царя очень актуальным предложением.
– Ваше Величество, – льстиво вымолвил он, – не соблаговолите ли Вы обдумать вопрос об ответном визите королю Карлу в Румынию после Вашего пребывания в Ливадии?
Николай снова оживился.
– Я уже думал об этом и даже обещал наследнику румынского престола Фердинанду и его семье, когда они недавно гостили у нас в Царском Селе, что мы непременно всей семьёй навестим Румынию… – подтвердил Государь и добавил: – Мы с вами уже говорили о том, как важно для России вывести румынских Гогенцоллернов из русла политики моего брата Вильгельма… Тем более что мы с Александрой Фёдоровной хотели бы, чтобы наша дочь Ольга, без формального оглашения возможного обручения, поближе познакомилась со старшим сыном наследника Фердинанда принцем Каролем. Такой династический брак меня и Ея Величество очень бы устроил, но мы не хотим неволить дочь… Впрочем, я советую вам самому узнать мнение Александры Фёдоровны на сей предмет, думаю, что во время сегодняшнего обеда вы получите возможность увидеть Ея Величество и переговорить с ней об этом…
– Не утомил ли я вас? – любезно спросил Николай министра иностранных дел после полуторачасовой беседы.
Сазонов знал, что такой вопрос царя означал его желание закончить аудиенцию. Министр встал со своего кресла. В чёрном придворном мундире, расшитом золотом, он был похож со своим длинным носом и тонкими ножками на какую-то экзотическую птицу. Птица поклонилась Государю. Николай Александрович встал и отдал поклон министру.
– До вечера, Сергей Димитриевич… Благодарю вас за содержательную беседу, – вежливо сказал Император.
В семь часов Семья и немногочисленные гости уже сидели за столом, накрытым в Большой столовой зале.
Обед был прост и скор. «Всего пять блюд, словно в каком-нибудь буржуазном доме», – неодобрительно отметил про себя министр иностранных дел.
Александра Фёдоровна изредка доброжелательно поглядывала на Сазонова, сидевшего по правую руку от Государя, и Сергей Дмитриевич понял, что разговор с царицей, который ему заранее обещал Государь, был заранее согласован между Супругами.
Когда после десерта все поднялись от стола, Императрица пригласила Сазонова выпить с ней кофе на террасе. Здесь, в уютном уголке, стояли плетёные кресла с шёлковыми пёстрыми подушками, плетёные столики, на одном из которых слуги уже поставили на подносе серебряный кофейный сервиз.
Пока усаживались и Александра Фёдоровна разливала по чашкам кофе, министр решал для себя, приступать ли сразу к вопросу о сватовстве принца Кароля Румынского к великой княжне Ольге Николаевне или поговорить сначала с царицей о международной политике. В отличие от старой императрицы Марии Фёдоровны, которая хотя и поверхностно, но вмешивалась в решение государственных вопросов во внешних делах, особенно если это касалось Дании или Англии, к которой она, как и Сазонов, испытывала особую симпатию, молодая Государыня совершенно не влезала во внешнеполитические проблемы, по крайней мере грубо и неделикатно, как порой выступала в пользу Дании Мария Фёдоровна. Но министр иностранных дел уже несколько раз отмечал про себя, что суждения в этом предмете Александры Фёдоровны были значительно более весомыми и компетентными, чем у «Гневной».
После общих слов о прелестях Ливадии и о том, как хорошо себя чувствуют здесь Её Величество и Царские Дети, Сазонов вспомнил о поездке в Румынию по просьбе Государя почти год тому назад великого князя Николая Михайловича.
Императрица тоже помнила эту поездку своего родственника в Бухарест, потому что тогда впервые пошли слухи о возможности сватовства принца Кароля к Ольге Николаевне. Но деталей она не знала. Министр поспешил восполнить этот пробел. Александра Фёдоровна внимательно выслушала Сазонова.
Он, ободрённый её вниманием, уверенно продолжал:
– Это внимание было оценено по достоинству не только при румынском дворе, но также в политических кругах и в общественном мнении страны, – говорил министр. – Наш посланник Шебеко сообщал, что попытка завязать более дружеские отношения с Румыниею была встречена с искренним сочувствием как правительством, так и широкими кругами румынского общества. Исключением, правда, явилась консервативная партия, остававшаяся верною своим германским симпатиям.
Сергей Дмитриевич сознательно ушёл от дальнейшего упоминания имени великого князя Николая Михайловича, поскольку, как истый царедворец, знал негативное отношение царицы к этому своему родственнику.
– Что до наследника престола Фердинанда и особенно его умной и энергичной супруги, а также членов многочисленной либеральной партии с господином Братиану во главе, находящейся у власти, то на них, по словам Шебеко, имевшим случай слышать их откровенные мнения, были явно заметны следы новых веяний.
Он упомянул, что румыны Германией разочарованы и можно сделать благоприятный прогноз для будущности наших отношений с Румынией. Особенно если слухи о возможной помолвке принца Кароля с Ея высочеством Ольгой Николаевной, возникшие после поездки наследника Фердинанда с супругой и старшим сыном в нынешнем году в Петербург, подтвердятся… – так изящно поставил вопрос царице об отношениях принца и великой княжны министр иностранных дел.
– Благодарю вас, Сергей Дмитриевич, за ясное изложение нашей ситуации с Румынией, – прочувствованно сказала Александра Фёдоровна. – Позвольте теперь вам ответить по поводу сватовства к Ольге, о котором все говорят, но которого пока ещё не было. Я хочу, чтобы вы знали о том, что мы с Государем Императором никогда не пойдём на брак наших дочерей по чисто политическим соображениям или, попросту говоря, по принуждению…
– Это очень благородно с Вашей стороны, Ваше Величество – поддакнул Сазонов.
Начинало темнеть, из парка поднимались на террасу ароматы цветов, смешивавшиеся с лёгким солоноватым морским призом. Тишину нарушало только пение птиц, почему-то не такое разнообразное, как в средней полосе России. Всё располагало к откровенности, и Императрица её проявила.
– Я с ужасом думаю, – сказала вдруг она, – что приближается время, когда нам придётся расстаться с нашими дочерьми. Я бы ничего, разумеется, так не желала, как чтобы они, и после замужества, оставались в России. Но у меня четыре дочери, и это, очевидно, невозможно. Вы понимаете, как трудны браки в Царствующих Домах. Я знаю это по собственному опыту, хотя я и не была никогда в положении моих дочерей и, как дочь великого герцога Гессенского, мало подвергалась риску политического брака. Тем не менее и мне грозила опасность выйти замуж без любви или даже просто без привязанности, и я живо помню, что пережила, когда в Дармштадт приехал принц Альберт-Виктор, старший сын принца Уэльского, то есть следующий после самого принца наследник британского трона. Мне было семнадцать, а ему – двадцать пять. У нас в семье его называли принц Эдди и очень любили. Он был весёлый и остроумный, но очень любил популярность… А я всегда дичилась, и он мне не нравился своей бойкостью, – призналась вдруг Александра Фёдоровна.
Сухой дипломат поразился неожиданному откровению царицы. «Вероятно, Она всегда в обстановке семьи становится милым и открытым человеком», – подумалось Сазонову, и он в душе посочувствовал Императрице.
Государыня так же задушевно продолжала:
– От меня не скрыли, что принц Эдди хочет просить моей руки. Я написала ему, что мне тяжело причинять ему боль, что я люблю его как кузена, но не могу выйти за него, поскольку ни он, ни я не будем счастливы в этом браке… Хотя бабушка Виктория очень хотела этой свадьбы, она не стала понуждать меня уступить… Я очень горевала, когда принц Эдди умер в 1892 году ещё очень молодым… Но я плакала по нему только как по родственнику, а вовсе не жениху…
Сазонов служил тогда в российском посольстве в Лондоне и был поверенным в делах. Он помнил этот факт, но не знал, что за ним скрывалась такая романтическая история.
– Господь иначе устроил мою судьбу, – тихо вымолвила Императрица после минутного молчания. – Богом послано мне семейное счастье, о котором я могла только мечтать. Тем более я считаю себя обязанной предоставить моим дочерям право выйти замуж только за людей, которые внушат им к себе расположение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
– Кто бы мог быть этим предателем? – негодующе посмотрел Государь в глаза Сазонову.
У министра сразу же почему-то мелькнула мысль о том, что он, наверное, напрасно рассказал об этом секретном совещании великой княгине Марии Павловне Старшей, когда был приглашён ею на ужин тет-а-тет. Но великая княгиня была единственным членом Императорского Дома, с которым сам Государь часто беседовал о политике в домашней обстановке, чего он никогда не делал ни с одним из великих князей, даже с главнокомандующими или инспекторами войск. Понятно, конечно, что Мария Павловна, происходя из рода Мекленбургских герцогов и сохраняя глубокий, отнюдь не женский интерес к внутригерманской политике и интригам немецких владетельных князей, всегда была особенно хорошо осведомлена в германских делах и намерениях. Поэтому-то Государь и, чего греха таить, его министр иностранных дел доверительно советовались со «Старшей», когда речь шла о Германии или многочисленных немецких родственниках, рассеянных по всем Дворам Европы…
«Неужели пошло в германское посольство от великой княгини?!» – упало сердце старого дипломата, который мгновенно сообразил, что за последние годы невольно не одну тайну выдал вдумчивой и обаятельной родственнице Императора. Он отвёл глаза, но какой-то импульс, вероятно, успел передаться царю.
«Не связано ли это со «Старшей»? – мелькнула мысль у Николая. – Помнится, ещё во времена незабвенного Батюшки граф Шувалов, бывший тогда адъютантом её мужа, моего дядюшки Владимира, выследил корреспонденцию тёти Михень к князю Бисмарку… Тётка отписывала «железному канцлеру» какие-то нехорошие вещи про Россию, про намерения Papa… Батюшка тогда крепко отругал дядю Владимира, а графу Шувалову пожаловал звание флигель-адъютанта и взял его от двора своего братца… Неужели «Старшая» принялась за старое? Надо дать команду «чёрному кабинету» осторожно перлюстрировать её письма за границу… Хотя тётушка найдёт, конечно, обходной манёвр: будет посылать свои кляузы с путешествующими родственниками – из рук в руки…»
Опытный дипломат заметил перемену в настроении Императора и решил ещё раз обсудить с ним вопрос о необходимости большего сближения с Англией.
– Ваше Величество, – начал он почти торжественно, – наши отношения к союзнице Франции стоят на твёрдой почве договорных актов. После подписания с нею морской конвенции 1912 года определилась вся совокупность оборонительных мер, предусмотренных нашим союзным договором. Но по отношению к Англии мы находимся совсем в другом положении. Между нами и ею не существует решительно никакой связи, кроме не касающегося Европы соглашения 1907 года. Сейчас у нас и Великобритании есть только сознание солидарности наших интересов ввиду той опасности, которая надвигается со стороны Центральных держав. Германия явно проводит в жизнь свой гигантский план мирового владычества и обязательно столкнётся с Сердечным Согласием. Появление на Босфоре германской военной силы служит для нас таким моментом, который принуждает искать сближения с Англией в форме более конкретной, чем неопределённое сознание общей с нею опасности…
– Пожалуй, вы правы, Сергей Димитрич, – подтвердил Государь.
Воодушевлённый этим, Сазонов продолжал развивать аргументы в пользу заключения с Великобританией хоть какого, но обязывающего соглашения:
– Германия рвётся на моря и океаны, она строит множество супердредноутов и других кораблей. Поэтому союз наш с Францией, морские силы которой не многим превышают наши собственные, не может считаться достаточным для обеспечения наших интересов. Одна Англия может дать нам ту поддержку, которая в продолжительной и тяжёлой борьбе обеспечит окончательный перевес той стороне, которая господствует на море.
– Но формального союза с Англией не смогла добиться даже Франция, – уточнил Николай Александрович. – Как же вы рассчитываете прийти с нею по крайней мере к такому формальному соглашению, которое, при наступлении известных обстоятельств, заставило бы Англию оказать нам наперёд предусмотренную и планомерную морскую помощь?
– Я прошу Вашего согласия, Государь, написать письмо в Париж послу Извольскому… – начал излагать Сазонов давно выношенную им идею.
Услышав вместо «Лондона» – «Париж», Николай Александрович удивлённо поднял бровь, но министр уверенно продолжал:
– В мае, по новому стилю, предстоит приезд в Париж с визитом короля и королевы Великобритании в сопровождении сэра Эдуарда Грея. Наш посол Извольский и сэр Грей могли бы произвести первый обмен мыслями на предмет заключения условной военной конвенции по типу той, которая была заключена между французским и английским генеральными штабами в ноябре 1912 года о необходимости совместных действий против Германии…
– В принципе я согласен, – после короткого раздумья сказал Император. – Но не будет ли это желание неосуществимым ввиду безнадёжности до сих пор всякой попытки побудить англичан отказаться от своего векового предубеждения против европейских союзов? Если англичане откажут и это просочится в печать, не будем ли мы выглядеть слабыми дураками, которые полезли не в свой огород?
– Ваше Величество, я, разумеется, обяжу Извольского соблюдать максимальную конфиденциальность переговоров, если таковые состоятся, – заверил Сазонов.
– И пожалуйста, – Николай Александрович проницательно посмотрел на министра, – не рассказывайте об этом великой княгине Марии Павловне…
У министра похолодело в груди.
«Неужели Он знает, что я иногда делюсь со «Старшей» кое-какой информацией, чтобы получить что-то взамен?!» – запаниковал было Сазонов и решил отвлечь внимание царя очень актуальным предложением.
– Ваше Величество, – льстиво вымолвил он, – не соблаговолите ли Вы обдумать вопрос об ответном визите королю Карлу в Румынию после Вашего пребывания в Ливадии?
Николай снова оживился.
– Я уже думал об этом и даже обещал наследнику румынского престола Фердинанду и его семье, когда они недавно гостили у нас в Царском Селе, что мы непременно всей семьёй навестим Румынию… – подтвердил Государь и добавил: – Мы с вами уже говорили о том, как важно для России вывести румынских Гогенцоллернов из русла политики моего брата Вильгельма… Тем более что мы с Александрой Фёдоровной хотели бы, чтобы наша дочь Ольга, без формального оглашения возможного обручения, поближе познакомилась со старшим сыном наследника Фердинанда принцем Каролем. Такой династический брак меня и Ея Величество очень бы устроил, но мы не хотим неволить дочь… Впрочем, я советую вам самому узнать мнение Александры Фёдоровны на сей предмет, думаю, что во время сегодняшнего обеда вы получите возможность увидеть Ея Величество и переговорить с ней об этом…
– Не утомил ли я вас? – любезно спросил Николай министра иностранных дел после полуторачасовой беседы.
Сазонов знал, что такой вопрос царя означал его желание закончить аудиенцию. Министр встал со своего кресла. В чёрном придворном мундире, расшитом золотом, он был похож со своим длинным носом и тонкими ножками на какую-то экзотическую птицу. Птица поклонилась Государю. Николай Александрович встал и отдал поклон министру.
– До вечера, Сергей Димитриевич… Благодарю вас за содержательную беседу, – вежливо сказал Император.
В семь часов Семья и немногочисленные гости уже сидели за столом, накрытым в Большой столовой зале.
Обед был прост и скор. «Всего пять блюд, словно в каком-нибудь буржуазном доме», – неодобрительно отметил про себя министр иностранных дел.
Александра Фёдоровна изредка доброжелательно поглядывала на Сазонова, сидевшего по правую руку от Государя, и Сергей Дмитриевич понял, что разговор с царицей, который ему заранее обещал Государь, был заранее согласован между Супругами.
Когда после десерта все поднялись от стола, Императрица пригласила Сазонова выпить с ней кофе на террасе. Здесь, в уютном уголке, стояли плетёные кресла с шёлковыми пёстрыми подушками, плетёные столики, на одном из которых слуги уже поставили на подносе серебряный кофейный сервиз.
Пока усаживались и Александра Фёдоровна разливала по чашкам кофе, министр решал для себя, приступать ли сразу к вопросу о сватовстве принца Кароля Румынского к великой княжне Ольге Николаевне или поговорить сначала с царицей о международной политике. В отличие от старой императрицы Марии Фёдоровны, которая хотя и поверхностно, но вмешивалась в решение государственных вопросов во внешних делах, особенно если это касалось Дании или Англии, к которой она, как и Сазонов, испытывала особую симпатию, молодая Государыня совершенно не влезала во внешнеполитические проблемы, по крайней мере грубо и неделикатно, как порой выступала в пользу Дании Мария Фёдоровна. Но министр иностранных дел уже несколько раз отмечал про себя, что суждения в этом предмете Александры Фёдоровны были значительно более весомыми и компетентными, чем у «Гневной».
После общих слов о прелестях Ливадии и о том, как хорошо себя чувствуют здесь Её Величество и Царские Дети, Сазонов вспомнил о поездке в Румынию по просьбе Государя почти год тому назад великого князя Николая Михайловича.
Императрица тоже помнила эту поездку своего родственника в Бухарест, потому что тогда впервые пошли слухи о возможности сватовства принца Кароля к Ольге Николаевне. Но деталей она не знала. Министр поспешил восполнить этот пробел. Александра Фёдоровна внимательно выслушала Сазонова.
Он, ободрённый её вниманием, уверенно продолжал:
– Это внимание было оценено по достоинству не только при румынском дворе, но также в политических кругах и в общественном мнении страны, – говорил министр. – Наш посланник Шебеко сообщал, что попытка завязать более дружеские отношения с Румыниею была встречена с искренним сочувствием как правительством, так и широкими кругами румынского общества. Исключением, правда, явилась консервативная партия, остававшаяся верною своим германским симпатиям.
Сергей Дмитриевич сознательно ушёл от дальнейшего упоминания имени великого князя Николая Михайловича, поскольку, как истый царедворец, знал негативное отношение царицы к этому своему родственнику.
– Что до наследника престола Фердинанда и особенно его умной и энергичной супруги, а также членов многочисленной либеральной партии с господином Братиану во главе, находящейся у власти, то на них, по словам Шебеко, имевшим случай слышать их откровенные мнения, были явно заметны следы новых веяний.
Он упомянул, что румыны Германией разочарованы и можно сделать благоприятный прогноз для будущности наших отношений с Румынией. Особенно если слухи о возможной помолвке принца Кароля с Ея высочеством Ольгой Николаевной, возникшие после поездки наследника Фердинанда с супругой и старшим сыном в нынешнем году в Петербург, подтвердятся… – так изящно поставил вопрос царице об отношениях принца и великой княжны министр иностранных дел.
– Благодарю вас, Сергей Дмитриевич, за ясное изложение нашей ситуации с Румынией, – прочувствованно сказала Александра Фёдоровна. – Позвольте теперь вам ответить по поводу сватовства к Ольге, о котором все говорят, но которого пока ещё не было. Я хочу, чтобы вы знали о том, что мы с Государем Императором никогда не пойдём на брак наших дочерей по чисто политическим соображениям или, попросту говоря, по принуждению…
– Это очень благородно с Вашей стороны, Ваше Величество – поддакнул Сазонов.
Начинало темнеть, из парка поднимались на террасу ароматы цветов, смешивавшиеся с лёгким солоноватым морским призом. Тишину нарушало только пение птиц, почему-то не такое разнообразное, как в средней полосе России. Всё располагало к откровенности, и Императрица её проявила.
– Я с ужасом думаю, – сказала вдруг она, – что приближается время, когда нам придётся расстаться с нашими дочерьми. Я бы ничего, разумеется, так не желала, как чтобы они, и после замужества, оставались в России. Но у меня четыре дочери, и это, очевидно, невозможно. Вы понимаете, как трудны браки в Царствующих Домах. Я знаю это по собственному опыту, хотя я и не была никогда в положении моих дочерей и, как дочь великого герцога Гессенского, мало подвергалась риску политического брака. Тем не менее и мне грозила опасность выйти замуж без любви или даже просто без привязанности, и я живо помню, что пережила, когда в Дармштадт приехал принц Альберт-Виктор, старший сын принца Уэльского, то есть следующий после самого принца наследник британского трона. Мне было семнадцать, а ему – двадцать пять. У нас в семье его называли принц Эдди и очень любили. Он был весёлый и остроумный, но очень любил популярность… А я всегда дичилась, и он мне не нравился своей бойкостью, – призналась вдруг Александра Фёдоровна.
Сухой дипломат поразился неожиданному откровению царицы. «Вероятно, Она всегда в обстановке семьи становится милым и открытым человеком», – подумалось Сазонову, и он в душе посочувствовал Императрице.
Государыня так же задушевно продолжала:
– От меня не скрыли, что принц Эдди хочет просить моей руки. Я написала ему, что мне тяжело причинять ему боль, что я люблю его как кузена, но не могу выйти за него, поскольку ни он, ни я не будем счастливы в этом браке… Хотя бабушка Виктория очень хотела этой свадьбы, она не стала понуждать меня уступить… Я очень горевала, когда принц Эдди умер в 1892 году ещё очень молодым… Но я плакала по нему только как по родственнику, а вовсе не жениху…
Сазонов служил тогда в российском посольстве в Лондоне и был поверенным в делах. Он помнил этот факт, но не знал, что за ним скрывалась такая романтическая история.
– Господь иначе устроил мою судьбу, – тихо вымолвила Императрица после минутного молчания. – Богом послано мне семейное счастье, о котором я могла только мечтать. Тем более я считаю себя обязанной предоставить моим дочерям право выйти замуж только за людей, которые внушат им к себе расположение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120