https://wodolei.ru/catalog/dushevie_poddony/900x900/
Следующая пара – её старший сын Кирилл Владимирович со своей супругой Викторией Фёдоровной. Затем дочь и зять Марии Павловны, великая княгиня Елена Владимировна и принц Николай Греческий, три фрейлины малого двора Марии Павловны с её камергерами, которых Палеолог не знает…
За столом говорят по-французски, подают французские вина, меню – тоже французское. Вина – безупречны, кухня – также, а вот французский язык великой княгини не чист: в нём звучит северонемецкий акцент, поскольку она учила его в детстве, в глухом германском княжестве Мекленбург-Шверинском, в котором и по-немецки-то говорят так, словно горячая каша наполняет рот…
«Это ещё терпимо, – размышляет французский посол, – а что же думать русским, если великая княгиня, мать претендентов на российский престол, как злословят её завистники, за сорок лет своей жизни в России научилась еле-еле говорить по-русски… Теперь это будет ей не совсем удобно!..»
Завязывается общий непринуждённый разговор, и посол находит, что французский язык супруги Кирилла Виктории – великолепен. Хотя Виктория, так же как и её свекровь, – урождённая немецкая принцесса, Саксен-Кобург-Готская.
Великий князь Кирилл с восторгом говорит о патриотическом подъёме, охватившем Россию, в том числе и простонародье, подлежащее мобилизации. Французский посол с удивлением узнаёт, что русское законодательство отнюдь не предусматривает жертвенной готовности образованных классов защищать Отечество и не требует мобилизации молодёжи из этих классов. И русская интеллигенция демонстрирует свой патриотизм главным образом исполнением гимна в загородных ресторанах и пылкими речами ораторов на бесчисленных «собраниях»…
Великий князь с пафосом говорит о том, что десятки юных интеллигентов – студентов и старших гимназистов добровольцами идут в армию, а несколько сот даже изъявили желание пройти ускоренные офицерские курсы в юнкерских училищах.
«Но что такое десятки и сотни юношей для России, которая должна поставить на войну миллионы солдат? – думал французский посол. – Ведь во Франции идут в армию десятки тысяч образованных молодых людей – цвет нации. И вся эта элита Республики и Европы погибнет, если русские малограмотные мужики своевременно не вступят в бой!..»
– Что же касается запасных солдат из простых сословий, – размеренно и самодовольно журчал голос великого князя, – то во всех концах России они прибыли в свои части в количестве, превысившем на пятнадцать процентов норму, которую рассчитывало получить Главное управление Генерального штаба… Генштабисты принимали во внимание забастовки, бунты и другие проявления недовольства в народе, – сообщает Кирилл Владимирович, – и предполагали, что на призыв явится только восемьдесят процентов запасных. Но пришли почти все, кто был здоров.
«Великий князь знает, что говорит, – ведь он причислен к Штабу Верховного Главнокомандующего и отбывает вместе с Николаем Николаевичем сегодня в ночь в Главную квартиру армии», – оценивает посол информацию и решает сегодня же отправить шифровкой всю запись беседы у великой княгини – она обещает быть интересной. Одновременно надо подсказать Парижу, чтобы он больше нажимал на царя, на всё русское высшее командование требованием скорее идти на Берлин…
Тема войны – единственная за столом. Вновь и вновь обсуждают назначения, сделанные Государем на главные командные должности и в высокие штабы. Разумеется, критикуют всех и вся, исключение составляют только священная особа Императора и личность Верховного Главнокомандующего.
С сожалением Кирилл рассказывает, что великий князь Главнокомандующий просил Государя назначить начальником Штаба Ставки своего преданного друга генерала Федю Палицына, при генерал-квартирмейстере – генерале Алексееве, но царь учёл только просьбу своей матери, вдовствующей императрицы, и поставил на штаб генерала Янушкевича, а Данилова-Чёрного приставил генерал-квартирмейстером к штабу.
Персоны Главнокомандующего Северо-Западным фронтом генерала Жилинского и начальника его штаба генерала Орановского также неугодны великой княгине и её сыну. Они с сожалением констатируют, что Жилинский – человек с кругозором мелкого столоначальника, а Орановский – бесплодная смоковница с точки зрения стратегии… Главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Иванов – любимец царя и ставленник Сухомлинова, а его начальник штаба Алексеев – трудолюбивый, но мелочный генерал, который не доверяет подчинённым и выполняет нудную канцелярскую работу только сам, отвлекаясь от решения крупных вопросов…
Три дамы – Мария Павловна, её дочь Елена и невестка Виктория Мелита и один великий князь Кирилл (князь Греческий Николай только молча впитывал то, что говорилось за столом) в своём обсуждении военных чинов увлеклись и «опустились» даже до командира 1-й армии – генерала Ренненкампфа. Его решительности отдали должное, вспомнив, как он подавлял бунты в 1905 году и вешал на столбах зачинщиков. Отметили и то, что он приветливо принят при «старом» дворе, а личный представитель тёти Минни граф Шувалов состоит при его штабе…
Особенно моют кости военному министру Сухомлинову и его молодой супруге Екатерине Викторовне, хотя она и хорошо принята в салоне Марии Павловны. Предвидят большие трудности в отношениях между Верховным Главнокомандующим и военным министерством из-за ссоры великого князя Николая Николаевича и Сухомлинова. Поскольку интендантство, то есть снабжение действующей армии боевыми и всеми материальными припасами, остаётся под Сухомлиновым, Владимировичи очень разумно полагают, что вскоре начнётся атака Ставки на военного министра именно по этому направлению.
Палеологу всё это интересно, но он даже не старается запоминать трудные русские фамилии генералов. Его военный атташе маркиз Ла Гиш, отправляющийся в Барановичи вместе с Верховным Главнокомандующим, уже давно собрал подробнейшие досье на каждого русского генерала, включая психологические портреты с деловыми характеристиками, и застольный разговор служит только подтверждением правильности оценок генерала Ла Гиша…
«Но что же главное, ради чего позвала меня сегодня «Старшая», что хочет она сказать только мне?» – размышляет Палеолог.
Тени от деревьев в парке делаются совсем длинными. Великая княгиня поднимается от стола, обед окончен. Мария Павловна берёт посла под руку и уводит из розария в дальний конец парка.
Тщательно расправив своё нежно-голубое муаровое платье, которое молодит её лет на пятнадцать, источая лучи от сапфиров с бриллиантами на декольтированной груди, великая княгиня усаживается на скамейку у мраморного грота и указывает послу на место подле себя.
– Теперь, мой дорогой посол, – с обаятельной улыбкой говорит Мария Павловна, – мы можем поговорить вполне свободно… Я хотела бы вас уверить, что в этой дуэли славянства и прусского пангерманизма я – целиком, сердцем и душой – на стороне славянства!
«Вот! Наконец-то она подошла к сути дела… Она догадывается, что я знаю о её слишком «дружеских» отношениях с Вильгельмом и его шефом секретной службы графом Эйленбургом… Будет теперь переводить стрелки для своего локомотива с германского направления на французское…» – иронически думает посол, давно обозначив для себя эту крепкую, энергичную, быструю женщину с ясными голубыми глазами, всегда блестящими задором, несмотря на солидный возраст, несколько тяжеловесным словом «паровоз».
– Я счастлива исповедаться перед вами… – говорит великая княгиня, и Палеолог видит, что душевная твёрдость даётся ей не без жестоких внутренних страданий, поскольку эта дама не привыкла никогда и ни перед кем отчитываться, но серьёзность момента, который переживает весь мир, толкает её на это. – Я эти дни несколько раз исследовала свою совесть, я смотрела в самую глубину себя самой… Ни в сердце, ни в уме я ничего не нашла, что бы не было совершенно предано моей русской родине… её великой союзнице – Франции!.. И я благодарила за это Бога…
Посол доволен. Это как раз тот разговор, которого он ожидал. Теперь ему легче будет получать такую информацию, которая раньше поступала от Михень только графу Филиппу Эйленбургу в Берлин.
– А знаете ли вы, господин посол, – продолжает почти беззаботно щебетать Мария Павловна, но глаза её насторожены и она проверяет реакцию представителя Франции, – что первые жители Мекленбурга и их первые государи, мои предки, были славяне? В моём отчем герцогстве до сих пор многие названия деревень и городков звучат по-славянски? Но что сделало мою душу совершенно русской – так это сорок лет моего пребывания в России, – всё счастье, которое я здесь знала, все мечты, которые я здесь строила, вся любовь и доброта, которые мне здесь высказывали… Я чувствую себя мекленбуржкой, – вдруг твёрдо говорит великая княгиня, – только в одном пункте – в моей ненависти к императору Вильгельму! Он олицетворяет собой всё, что я научилась с детства люто ненавидеть: тиранию Гогенцоллернов над несчастной Германией!
«То-то ты помогала Бисмарку устанавливать эту тиранию, будучи супругой русского великого князя, и сорок лет передавала все дипломатические секреты столь коварному противнику России и Франции, как германский Кайзер!..» – нехорошо думает посол про хозяйку дома, но его лицо выражает только самое доброе сочувствие милой даме.
А Мария Павловна тепло и доверительно кладёт свою несколько располневшую ручку на манжету посла, выступающую из рукава его фрака, и, искательно глядя в глаза Палеологу, подтверждает:
– Да, это они, Гогенцоллерны, так развратили, деморализовали, опозорили, унизили Германию, это они понемногу уничтожили в ней начала идеализма, великодушия, кротости и милосердия…
«Может быть, кто-нибудь из мелких германских князей и герцогов и питает в действительности к Вильгельму и Пруссии зависть, глухое и застарелое отвращение, но только не ты, милочка! – продолжает молча свой комментарий к речи Марии Павловны опытный дипломат. – Ведь мы знаем, что свои деньги ты хранишь не в парижских, а в берлинских банках! Что-то теперь с ними будет?!»
Великая княгиня придвигается чуть ближе к послу и заговорщицки переходит на громкий шёпот:
– Знаете ли, милый господин посол, шовинизм русских так перехлёстывает через край, что немецкие погромы не ограничились германским посольством в Петербурге, а были и в Москве, Киеве и других городах… Мне стало известно, что многие высокопоставленные друзья Его Величества, такие, как Штюрмер, Гаккебуш, Саблер и другие, требуют переделки своих фамилий на русский лад… А молодая Императрица с самого начала войны не может осушить слёзы оттого, что империя её мужа вступила в битву с Германией, в армии которой сражается её родной брат и многочисленные родственники… Ведь она осталась до мозга костей немкой, и скоро общественность заговорит об этом… – не смогла не подлить яду против постоянного объекта своих интриг Мария Павловна Старшая.
«Ого!.. – мгновенно сделал вывод посол. – Вот главное, что хотела сказать мне великая княгиня… Скоро она начнёт новую атаку на царицу Александру! «Старшая» уже готовит почву!..»
50
Много дней прошло после начала войны с Германией, а молодая царица всё не могла унять слёз. Это несчастье – война с её первой родиной – Германской империей, в которую Пруссия и Берлин силой затолкали и маленькое Гессенское герцогство, и прекрасную Саксонию, и туманный Мекленбург-Шверин, и княжество Ангальт-Цербстское, и многие другие немецкие государства, ещё недавно бывшие независимыми, а теперь ставшие просто захудалыми провинциями под Кайзером, разрывало её сердце. Грубый, лживый, самовлюблённый и двуличный кузен Вильгельм сколотил из них воинственную империю, а бывшие владетельные дома этих княжеств и герцогств превратил в поставщиков генералитета и офицерства для своей армии.
Эту армию, про которую Ники говорил, что она хорошо вооружена и отмобилизована, негодяй Вилли бросил теперь на её новую и горячо любимую Родину, на страну, где она нашла необыкновенное счастье в браке, которая стала ей близка и понятна, чья вера озарила её новым приближением к Богу, любовь и преданность к которой у неё, так же как у её обожаемого мужа и замечательных, необыкновенных детей, безгранична…
Но, очевидно, тяжёлой платой за то счастье, которое Бог дал ей здесь, посылает Всевышний теперь свои испытания. Как не рыдать и не молиться, если добрый и любимый старший брат Эрни, герцог Гессен-Дармштадтский, теперь оказался для неё не родственником и почтительным другом её мужа, а врагом, генералом германской армии, командующим своим частям наступление… Куда?.. Куда его пошлёт Вильгельм?! На Россию?.. Или – на маленькую несчастную Бельгию, или на Францию, земли которых уже топчут сапоги германских солдат… Среди этих солдат есть и бывшие мирные подданные её отца, великого герцога Гессенского… Газеты пишут, что германские солдаты на завоёванных землях творят бесчинства, грабят, насилуют, убивают мирных жителей… А муж родной сестры Ирины, принц Генрих Прусский, теперь командует враждебным германским флотом, угрожающим Петербургу со стороны Балтийского моря… Что за времена настали?!
Господи!.. Уже напечатаны в газетах первые списки убиенных на этой жестокой войне… Уже поступают первые раненые в военные госпитали… И этот пока ещё ручеёк крови грозит превратиться в страшный поток несчастья, боли, увечий… Что делать? Чтобы отдать любовь и силы народу, с которым она навсегда обвенчана вместе с Ники, она станет, вместе со старшими дочерьми, сестрой милосердия… Она напряжёт все силы для спасения раненых солдат и офицеров от смерти, пожертвует все свои личные деньги на лазареты, санитарные поезда и автомобили, откроет в парадных залах царских дворцов палаты госпиталей и склады медикаментов. Она и Ники, желающие человеческого и государственного возмужания великих княжон, направят Ольгу и Татьяну шефами в создаваемые из-за разрушительной войны особые ведомства – помогать призрению семей сражающихся воинов и несчастным беженцам, которых страх перед германцами гонит с насиженных мест… И пусть высшие правительственные чины империи, вплоть до Председателя Совета министров Горемыкина, будут заниматься в этих Комитетах повседневной черновой работой, две старшие Дочери Царя своим именем и тщанием, проникновением в суть помощи обездоленным подданным принесут им облегчение участи и уменьшение страданий, заставят своим примером других благотворителей открыть сердца и кошельки ради ближних своих…
Она поделилась своими мыслями и чувствами с Ники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
За столом говорят по-французски, подают французские вина, меню – тоже французское. Вина – безупречны, кухня – также, а вот французский язык великой княгини не чист: в нём звучит северонемецкий акцент, поскольку она учила его в детстве, в глухом германском княжестве Мекленбург-Шверинском, в котором и по-немецки-то говорят так, словно горячая каша наполняет рот…
«Это ещё терпимо, – размышляет французский посол, – а что же думать русским, если великая княгиня, мать претендентов на российский престол, как злословят её завистники, за сорок лет своей жизни в России научилась еле-еле говорить по-русски… Теперь это будет ей не совсем удобно!..»
Завязывается общий непринуждённый разговор, и посол находит, что французский язык супруги Кирилла Виктории – великолепен. Хотя Виктория, так же как и её свекровь, – урождённая немецкая принцесса, Саксен-Кобург-Готская.
Великий князь Кирилл с восторгом говорит о патриотическом подъёме, охватившем Россию, в том числе и простонародье, подлежащее мобилизации. Французский посол с удивлением узнаёт, что русское законодательство отнюдь не предусматривает жертвенной готовности образованных классов защищать Отечество и не требует мобилизации молодёжи из этих классов. И русская интеллигенция демонстрирует свой патриотизм главным образом исполнением гимна в загородных ресторанах и пылкими речами ораторов на бесчисленных «собраниях»…
Великий князь с пафосом говорит о том, что десятки юных интеллигентов – студентов и старших гимназистов добровольцами идут в армию, а несколько сот даже изъявили желание пройти ускоренные офицерские курсы в юнкерских училищах.
«Но что такое десятки и сотни юношей для России, которая должна поставить на войну миллионы солдат? – думал французский посол. – Ведь во Франции идут в армию десятки тысяч образованных молодых людей – цвет нации. И вся эта элита Республики и Европы погибнет, если русские малограмотные мужики своевременно не вступят в бой!..»
– Что же касается запасных солдат из простых сословий, – размеренно и самодовольно журчал голос великого князя, – то во всех концах России они прибыли в свои части в количестве, превысившем на пятнадцать процентов норму, которую рассчитывало получить Главное управление Генерального штаба… Генштабисты принимали во внимание забастовки, бунты и другие проявления недовольства в народе, – сообщает Кирилл Владимирович, – и предполагали, что на призыв явится только восемьдесят процентов запасных. Но пришли почти все, кто был здоров.
«Великий князь знает, что говорит, – ведь он причислен к Штабу Верховного Главнокомандующего и отбывает вместе с Николаем Николаевичем сегодня в ночь в Главную квартиру армии», – оценивает посол информацию и решает сегодня же отправить шифровкой всю запись беседы у великой княгини – она обещает быть интересной. Одновременно надо подсказать Парижу, чтобы он больше нажимал на царя, на всё русское высшее командование требованием скорее идти на Берлин…
Тема войны – единственная за столом. Вновь и вновь обсуждают назначения, сделанные Государем на главные командные должности и в высокие штабы. Разумеется, критикуют всех и вся, исключение составляют только священная особа Императора и личность Верховного Главнокомандующего.
С сожалением Кирилл рассказывает, что великий князь Главнокомандующий просил Государя назначить начальником Штаба Ставки своего преданного друга генерала Федю Палицына, при генерал-квартирмейстере – генерале Алексееве, но царь учёл только просьбу своей матери, вдовствующей императрицы, и поставил на штаб генерала Янушкевича, а Данилова-Чёрного приставил генерал-квартирмейстером к штабу.
Персоны Главнокомандующего Северо-Западным фронтом генерала Жилинского и начальника его штаба генерала Орановского также неугодны великой княгине и её сыну. Они с сожалением констатируют, что Жилинский – человек с кругозором мелкого столоначальника, а Орановский – бесплодная смоковница с точки зрения стратегии… Главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Иванов – любимец царя и ставленник Сухомлинова, а его начальник штаба Алексеев – трудолюбивый, но мелочный генерал, который не доверяет подчинённым и выполняет нудную канцелярскую работу только сам, отвлекаясь от решения крупных вопросов…
Три дамы – Мария Павловна, её дочь Елена и невестка Виктория Мелита и один великий князь Кирилл (князь Греческий Николай только молча впитывал то, что говорилось за столом) в своём обсуждении военных чинов увлеклись и «опустились» даже до командира 1-й армии – генерала Ренненкампфа. Его решительности отдали должное, вспомнив, как он подавлял бунты в 1905 году и вешал на столбах зачинщиков. Отметили и то, что он приветливо принят при «старом» дворе, а личный представитель тёти Минни граф Шувалов состоит при его штабе…
Особенно моют кости военному министру Сухомлинову и его молодой супруге Екатерине Викторовне, хотя она и хорошо принята в салоне Марии Павловны. Предвидят большие трудности в отношениях между Верховным Главнокомандующим и военным министерством из-за ссоры великого князя Николая Николаевича и Сухомлинова. Поскольку интендантство, то есть снабжение действующей армии боевыми и всеми материальными припасами, остаётся под Сухомлиновым, Владимировичи очень разумно полагают, что вскоре начнётся атака Ставки на военного министра именно по этому направлению.
Палеологу всё это интересно, но он даже не старается запоминать трудные русские фамилии генералов. Его военный атташе маркиз Ла Гиш, отправляющийся в Барановичи вместе с Верховным Главнокомандующим, уже давно собрал подробнейшие досье на каждого русского генерала, включая психологические портреты с деловыми характеристиками, и застольный разговор служит только подтверждением правильности оценок генерала Ла Гиша…
«Но что же главное, ради чего позвала меня сегодня «Старшая», что хочет она сказать только мне?» – размышляет Палеолог.
Тени от деревьев в парке делаются совсем длинными. Великая княгиня поднимается от стола, обед окончен. Мария Павловна берёт посла под руку и уводит из розария в дальний конец парка.
Тщательно расправив своё нежно-голубое муаровое платье, которое молодит её лет на пятнадцать, источая лучи от сапфиров с бриллиантами на декольтированной груди, великая княгиня усаживается на скамейку у мраморного грота и указывает послу на место подле себя.
– Теперь, мой дорогой посол, – с обаятельной улыбкой говорит Мария Павловна, – мы можем поговорить вполне свободно… Я хотела бы вас уверить, что в этой дуэли славянства и прусского пангерманизма я – целиком, сердцем и душой – на стороне славянства!
«Вот! Наконец-то она подошла к сути дела… Она догадывается, что я знаю о её слишком «дружеских» отношениях с Вильгельмом и его шефом секретной службы графом Эйленбургом… Будет теперь переводить стрелки для своего локомотива с германского направления на французское…» – иронически думает посол, давно обозначив для себя эту крепкую, энергичную, быструю женщину с ясными голубыми глазами, всегда блестящими задором, несмотря на солидный возраст, несколько тяжеловесным словом «паровоз».
– Я счастлива исповедаться перед вами… – говорит великая княгиня, и Палеолог видит, что душевная твёрдость даётся ей не без жестоких внутренних страданий, поскольку эта дама не привыкла никогда и ни перед кем отчитываться, но серьёзность момента, который переживает весь мир, толкает её на это. – Я эти дни несколько раз исследовала свою совесть, я смотрела в самую глубину себя самой… Ни в сердце, ни в уме я ничего не нашла, что бы не было совершенно предано моей русской родине… её великой союзнице – Франции!.. И я благодарила за это Бога…
Посол доволен. Это как раз тот разговор, которого он ожидал. Теперь ему легче будет получать такую информацию, которая раньше поступала от Михень только графу Филиппу Эйленбургу в Берлин.
– А знаете ли вы, господин посол, – продолжает почти беззаботно щебетать Мария Павловна, но глаза её насторожены и она проверяет реакцию представителя Франции, – что первые жители Мекленбурга и их первые государи, мои предки, были славяне? В моём отчем герцогстве до сих пор многие названия деревень и городков звучат по-славянски? Но что сделало мою душу совершенно русской – так это сорок лет моего пребывания в России, – всё счастье, которое я здесь знала, все мечты, которые я здесь строила, вся любовь и доброта, которые мне здесь высказывали… Я чувствую себя мекленбуржкой, – вдруг твёрдо говорит великая княгиня, – только в одном пункте – в моей ненависти к императору Вильгельму! Он олицетворяет собой всё, что я научилась с детства люто ненавидеть: тиранию Гогенцоллернов над несчастной Германией!
«То-то ты помогала Бисмарку устанавливать эту тиранию, будучи супругой русского великого князя, и сорок лет передавала все дипломатические секреты столь коварному противнику России и Франции, как германский Кайзер!..» – нехорошо думает посол про хозяйку дома, но его лицо выражает только самое доброе сочувствие милой даме.
А Мария Павловна тепло и доверительно кладёт свою несколько располневшую ручку на манжету посла, выступающую из рукава его фрака, и, искательно глядя в глаза Палеологу, подтверждает:
– Да, это они, Гогенцоллерны, так развратили, деморализовали, опозорили, унизили Германию, это они понемногу уничтожили в ней начала идеализма, великодушия, кротости и милосердия…
«Может быть, кто-нибудь из мелких германских князей и герцогов и питает в действительности к Вильгельму и Пруссии зависть, глухое и застарелое отвращение, но только не ты, милочка! – продолжает молча свой комментарий к речи Марии Павловны опытный дипломат. – Ведь мы знаем, что свои деньги ты хранишь не в парижских, а в берлинских банках! Что-то теперь с ними будет?!»
Великая княгиня придвигается чуть ближе к послу и заговорщицки переходит на громкий шёпот:
– Знаете ли, милый господин посол, шовинизм русских так перехлёстывает через край, что немецкие погромы не ограничились германским посольством в Петербурге, а были и в Москве, Киеве и других городах… Мне стало известно, что многие высокопоставленные друзья Его Величества, такие, как Штюрмер, Гаккебуш, Саблер и другие, требуют переделки своих фамилий на русский лад… А молодая Императрица с самого начала войны не может осушить слёзы оттого, что империя её мужа вступила в битву с Германией, в армии которой сражается её родной брат и многочисленные родственники… Ведь она осталась до мозга костей немкой, и скоро общественность заговорит об этом… – не смогла не подлить яду против постоянного объекта своих интриг Мария Павловна Старшая.
«Ого!.. – мгновенно сделал вывод посол. – Вот главное, что хотела сказать мне великая княгиня… Скоро она начнёт новую атаку на царицу Александру! «Старшая» уже готовит почву!..»
50
Много дней прошло после начала войны с Германией, а молодая царица всё не могла унять слёз. Это несчастье – война с её первой родиной – Германской империей, в которую Пруссия и Берлин силой затолкали и маленькое Гессенское герцогство, и прекрасную Саксонию, и туманный Мекленбург-Шверин, и княжество Ангальт-Цербстское, и многие другие немецкие государства, ещё недавно бывшие независимыми, а теперь ставшие просто захудалыми провинциями под Кайзером, разрывало её сердце. Грубый, лживый, самовлюблённый и двуличный кузен Вильгельм сколотил из них воинственную империю, а бывшие владетельные дома этих княжеств и герцогств превратил в поставщиков генералитета и офицерства для своей армии.
Эту армию, про которую Ники говорил, что она хорошо вооружена и отмобилизована, негодяй Вилли бросил теперь на её новую и горячо любимую Родину, на страну, где она нашла необыкновенное счастье в браке, которая стала ей близка и понятна, чья вера озарила её новым приближением к Богу, любовь и преданность к которой у неё, так же как у её обожаемого мужа и замечательных, необыкновенных детей, безгранична…
Но, очевидно, тяжёлой платой за то счастье, которое Бог дал ей здесь, посылает Всевышний теперь свои испытания. Как не рыдать и не молиться, если добрый и любимый старший брат Эрни, герцог Гессен-Дармштадтский, теперь оказался для неё не родственником и почтительным другом её мужа, а врагом, генералом германской армии, командующим своим частям наступление… Куда?.. Куда его пошлёт Вильгельм?! На Россию?.. Или – на маленькую несчастную Бельгию, или на Францию, земли которых уже топчут сапоги германских солдат… Среди этих солдат есть и бывшие мирные подданные её отца, великого герцога Гессенского… Газеты пишут, что германские солдаты на завоёванных землях творят бесчинства, грабят, насилуют, убивают мирных жителей… А муж родной сестры Ирины, принц Генрих Прусский, теперь командует враждебным германским флотом, угрожающим Петербургу со стороны Балтийского моря… Что за времена настали?!
Господи!.. Уже напечатаны в газетах первые списки убиенных на этой жестокой войне… Уже поступают первые раненые в военные госпитали… И этот пока ещё ручеёк крови грозит превратиться в страшный поток несчастья, боли, увечий… Что делать? Чтобы отдать любовь и силы народу, с которым она навсегда обвенчана вместе с Ники, она станет, вместе со старшими дочерьми, сестрой милосердия… Она напряжёт все силы для спасения раненых солдат и офицеров от смерти, пожертвует все свои личные деньги на лазареты, санитарные поезда и автомобили, откроет в парадных залах царских дворцов палаты госпиталей и склады медикаментов. Она и Ники, желающие человеческого и государственного возмужания великих княжон, направят Ольгу и Татьяну шефами в создаваемые из-за разрушительной войны особые ведомства – помогать призрению семей сражающихся воинов и несчастным беженцам, которых страх перед германцами гонит с насиженных мест… И пусть высшие правительственные чины империи, вплоть до Председателя Совета министров Горемыкина, будут заниматься в этих Комитетах повседневной черновой работой, две старшие Дочери Царя своим именем и тщанием, проникновением в суть помощи обездоленным подданным принесут им облегчение участи и уменьшение страданий, заставят своим примером других благотворителей открыть сердца и кошельки ради ближних своих…
Она поделилась своими мыслями и чувствами с Ники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120