— Сейчас ты присоединишься к моей матери. Только такая жертва сможет умилостивить ее искалеченный дух.
Цунь Три Клятвы услышал эти слова и вздрогнул. Но не столько сами слова его испугали, сколько то, как они были произнесены. Человеческое горло не способно производить такие звуки.
* * *
Непроизвольно рот Джейка открылся, и откуда-то из самого нутра вырвался клич: киа! - нечеловеческий вопль, исполненный силы и агрессивности, которому его обучил еще Фо Саан. Листья на деревьях вздрогнули от этого крика, а все собравшиеся на веранде просто приросли к месту. Он заставил Ничирена помедлить с выполнением своего намерения как раз на столько времени, сколько была нужно Джейку для того, чтобы преодолеть разделяющие их метры.
Ворвавшись на веранду, он увидел скрюченное тело старика, черты его лица, так похожие на его собственные, колеблющиеся в насыщенном ненавистью воздухе, как колеблется солнечный свет, пробиваясь через мчащиеся тучи. Он ощутил, какой колоссальный заряд внутренней энергии несет в себе Ничирен.
Локоть Джейка обрушился на плечо Ничирена. Проводя этот атеми , он ни о чем не думал, кроме того, чтобы заставить этого бугая выпустить из рук старика. Но когда это произошло, и Джейк сцепился с Ничиреном на отполированных до блеска досках пола веранды, он вдруг почувствовал, что образ Лан, который он носил в себе как постыдную тайну столько лет, теперь освободился из своего заключения.
Возможно, этому способствовало то, что Джейк заставил себя рассказать об этом эпизоде Блисс, но только, коснувшись тела Ничирена, он почувствовал, что наконец-то может полностью очиститься от яда, который отравлял его более трех лет. С тех пор, как он явился свидетелем смерти дочери на реке Сумчун.
Но как бы то ни было, мир сжался до размеров острия иглы. Исчезли мысли о Камисаке, о ее доброте и ее любви. Забыл он и об осколках фу, которыми они с Ничиреном обменялись. Одна только месть властвовала в этом мире, закрыв своими черными крыльями небо от горизонта до горизонта.
И посередине этого мира стояли двое: Джейк и Ничирен. Не было ни виллы, ни людей, собравшийся на веранде этой виллы. Не было бухты, мерцающей в лунном свете далеко внизу. Не было даже Блисс.
И сам Джейк был уже не Джейк, а страшный зверь, родившийся от брака между Горем и Виной, которые жили в душе несостоявшегося отца. Этот зверь сейчас разевал свою страшную пасть, размахивал лапами, вооруженными острыми когтями, готовый бездумно прыгнуть хоть в самый ад.
Марианна хоть была взрослым человеком, она знала, на что шла, когда выходила за него замуж. Но Лан была ребенком, и покинутый ребенок превращается в страшный крест, который родители несут всю свою оставшуюся жизнь. Объяснение долгих отлучек отца служебной необходимостью не удовлетворит ребенка. И когда дитя кончает свою жизнь так, как Лан, это тяжким бременем ложится на душу отца.
Сознание вины расплющит его сердце, ударяя по нему, как молот бьет по наковальне. Оно деформирует его душу.
С того страшного дня он начал медленно умирать, проклиная мир, который он создал для себя и для своих любимых.
Любовь, выродившаяся в ненависть. Джейк и Ничирен.
Сцепившись, они покатились по веранде. Врезались в ограждение. Левая нога Ничирена распрямилась в стремительном атеми. Джейк увернулся, и доска треснула от удара.
Теперь постараться успеть провести два стремительных удара, прежде чем Ничирен успеет развернуться. Нет, все таки успел! Джейк отлетел к ограждению. Треснутая доска разлетелась в щепки, и оба они вылетели в образовавшийся пролом, во тьму ночи.
Ничирен успел ухватиться руками за край веранды. Джейк, обхватив его бедра снизу, висел на нем. Он ничего не соображал. Одна только мысль сверлила его мозг: он наконец-то поймал Ничирена. И лицо Лан в сгустках запекшейся крови. Его собственное перекошенное лицо, отразившееся в ее глазах. Ба-ба. Папа.
Последнее слово, которое она успела прошептать. Он не смог повторить его, когда рассказывал Блисс о ее смерти. Он никогда не мог заставить себя произнести это слово.
Ба-ба.
Как вырвать из души невыразимо печальный образ умирающей дочери? Марианна может привидеться лишь во сне, а Лан никогда не покидает его — ни во сне, ни наяву. Он все сильнее стискивал бедра Ничирена, словно это был сам дьявол.
Сверху на них смотрели китайцы, пораженные яростью борющихся. Чжилинь и его братья могли бы вмешаться, но сейчас сам Чжилинь лежал неподвижно посреди веранды, а Цунь Три Клятвы и Т.И. Чун стояли рядом с ним на коленях, стараясь привести его в чувство.
Первой опомнилась Блисс. Растолкав глазеющих мужчин, она схватила Ничирена сверху за рубашку и попыталась втащить его на веранду. Но его вес, к которому присоединялся вес Джейка, оказался ей не под силу.
Она кричала на Джейка, требуя, чтобы он остановился. Видя, что Ничирен работает ногами, стараясь освободиться от Джейка, она кричала на него. Но никто ее не слушал. Похоже, они оба решили умереть, - подумала она.
Джейку удалось вскарабкаться повыше на Ничирена, и теперь их дыхания смешивались. Какие странные искры проскакивали между ними? Какие эмоции сталкивались? Каждый был в плену своего прошлого: грязной, крошечной, давно брошенной комнатушки, в которой они когда-то обитали и которую никак не могли забыть. Ничирен помнил шрамы унижения на бедрах матери, Джейк помнил лучи восходящего солнца, отражавшиеся в зрачках его умирающей дочери.
Затем бесконечное мгновение раскололось. Ничирен, которому приходилось держаться руками за край веранды, был в невыигрышном положении. Пользуясь этим, Джейк смог перелезть через него, ухватиться за доски и заползти на веранду. Затем он развернулся и ударил Ничирена ребром ладони.
Ничирен откинулся назад, и Джейк, задыхающийся и весь в поту, подумал, что бой закончен. Через мгновение он понял, что ошибся. Ничирен использовал удар, которым его наградил Джейк, для накопления потенциальной энергии, которую он затем превратил в кинетическую, когда, вернувшись в исходное положение, свернулся клубком и вкатился на веранду.
Едва коснувшись досок пола веранды, он атаковал Джейка, застав его врасплох. Два «коршуна» — два стремительных удара острым концом распрямленной ладони — клюнули его в печень, заставили его согнуться, почти теряя сознание.
Перепуганная Блисс ударила Ничирена ногой в подбородок, чтобы отвлечь его хоть на мгновение и дать Джейку возможность оправиться от ударов. Лязгнули зубы, голова откинулась назад, и Ничирен отпрянул, сплевывая кровью.
Не давая ему опомниться, Джейк провел атеми, целя в кадык на горле противника. Тело Ничирена изогнулось назад, но, падая, он успел сделать подсечку. Джейк опрокинулся на пол, а Ничирен добавил ему ребром ладони по спине. Корчась от боли, Джейк изо всей силы ударил Ничирена ногой в бедро, заставив его снова отлететь к ограждению веранды, а сам вскочил, мигая обоими глазами, чтобы стряхнуть с них слезы боли. Он выбросил руку вперед, чтобы нанести последний, смертельный удар, но раздался резкий хруст, и перед глазами Джейка оказалось только мерцающее в ночи Южно-Китайское море. Влажный ветер обдувал его лицо.
Ничирен перевалил через треснувшую ограду. Джейк ухватился за столб, чтобы не упасть самому, сжимая в руке шнурок, сорванный им в последний момент с шеи Ничирена. И услышал голос Блисс, звучащий откуда-то издалека:
— Его уже нет, Джейк. Ничирен мертв.
Ба-ба.
Что это было? Ночной ветер? Или он в самом деле слышал зов Лан?
Джейк почувствовал, что дрожит всем телом.
Блисс оттащила его от края бездны. Он сделал несколько неверных шагов и оказался в освещенном центре веранды. Там был только Ши Чжилинь, а рядом с ним — Цунь Три Клятвы и Т.И. Чун. Верзила Сун ушел в дом, уведя с собой главарей гонконгских триад.
Кожа на лице Чжилиня казалась тонкой, как тончайшая рисовая бумага. Голубые вены просвечивали сквозь нее, покрывая его щеки изощренным узором. Более сложным, чем узор морщин на лицах стариков гвай-ло.
— А Ничирен? — голос его был тоньше кожи. Джейк не смог ответить: скулы свело.
— Он ушел от нас, гау-фу, - ответила за него Блисс.
Ей так давно хотелось произнести это слово: Давший имя. Крестный, как говорят европейцы.
— Ушел?
Вся неизбывная любовь его жизни вместилась в это слово.
Ши Чжилинь прижался лбом к плечу своего брата.
— О Будда, сохрани остатки моей семьи в добром здравии!
Джейк приблизился к отцу. Он хотел сказать что-то, но в сознании его царил хаос. Злобный зверь все еще бушевал в нем. После того, как он держал его на привязи целых три года, иначе и быть не могло.
Чжилинь поднял взгляд, и долго его удивительно ясные для его возраста глаза впивали в себя черты сына. Он столько лет мечтал об этом мгновении, часто даже не надеясь, что оно когда-нибудь настанет. Это был взгляд человека, голодавшего много дней и теперь увидевшего перед собой накрытый пиршественный стол.
Чжилинь глядел на сына и не мог наглядеться. Он попытался что-то сказать, но слова застряли в сумятице чувств, таких сильных, и в то же время таких новых для него. Наконец он повернулся в Цуню Три Клятвы и тихо попросил:
— Не поможешь ли ты мне подняться на ноги, Младший Брат?
Осторожно, с помощью Т.И. Чуна, Цунь Три Клятвы поднял старика. Того вес еще била дрожь, будто через него проходил ток высокого напряжения.
— Джейк, — позвал он сына.
Джейк, все еще не остыв от схватки с Ничиреном, взглянул в глаза отцу:
— Почему твой первый вопрос был о нем?
— Я не ожидал такого конца, — ответил старик. — Ненависть, которую внушила ему его мать, оказалась сильнее, чем я предполагал. Мне казалось, что я изгнал ее из его души.
Туман медленно рассеивался. Джейк почувствовал, будто чья-то рука разорвала ему грудь и вцепилась в его трепещущее сердце.
— Не понимаю!
Но он уже все понял, только не хотел в этом признаться даже самому себе.
— Ничирен тоже был моим сыном, — сказал Чжилинь. — И твоим братом.
Липкая от его крови чья-то рука еще сильнее сдавила ему сердце. Джейку показалось, что он умирает. Волна такого жуткого отчаяния, которого он никогда в жизни не испытывал, накрыла его с головой. Черная вода лезла в рот. Он задыхался. Сначала дочь, потом жена, теперь брат... Сердце еще раз дернулось и остановилось.
— Джейк?
— Я убил своего брата, — сказал кто-то в комнате. И только потом, когда он уже бежал, как безумный, по лесу, начинающемуся сразу за виллой, чувствуя, как ветки хлещут его по лицу, он понял, кто произнес ту страшную фразу.
* * *
Много позже, в тишине своей квартиры, Блисс принесла Джейку доску для игры в вэй ци и две мелких чашки с черными и белыми шашками.
Честно говоря, она не знала, что еще она могла для него сделать. Когда она вернулась домой, он был уже там и сидел на диване, уставившись в окно, за которым уже занималась заря. Кое-где еще горели огни. Окруженные перламутровым ореолом, они помогали стереть с неба сумрак ночи.
Хотя он и не спал уже сорок восемь часов, усталость его не брала. Блисс принесла ему поесть, но он так и не притронулся к пище. Пил только воду.
Она поставила перед ним доску для игры в вэй ци, но, видя, что он не пошевелился, присела рядом и развернула бумажку, которую Чжилинь сунул ей в руку, когда она выбегала из виллы вслед за Джейком. На бумажке был записан помер телефона.
— Джейк, — сказала она. — Надо позвонить. Отец хочет видеть тебя.
Джейк промолчал.
Блисс, конечно, сочувствовала ему, но, по мере того, как проходил час за часом, его уход в себя начал действовать ей на нервы. Потом она разволновалась не на шутку. Это ничем хорошим не кончится, - подумала она. Когда снова стало темнеть, она поняла, что надо принимать решительные меры.
У диванчика, на котором сидел Джейк, была низкая, широкая спинка. Блисс потихоньку разделась, повесила на спинку одежду. Голая, она снова вернулась на диванчик. Как огромная кошка, подкралась к неподвижной фигуре Джейка, прыгнула на него сзади, и они вместе рухнули на коврик. Блисс, разумеется, оказалась сверху. Обхватив его руками и ногами, она укусила его за ухо, а потом вцепилась коготками в грудь.
— Блисс, не надо. Это были его первые слова за весь день.
— Нет надо, — прошептала она. — Надо, надо, надо...
Она оскалила зубки, грозя снова укусить его, если он не поумнеет. Ее длинные волосы свесились и щекотали его грудь, как живые. Пальцы ее уже расстегнули пуговицы его рубашки и уже опускались ниже. Когда он попытался остановить ее, она влепила ему пощечину.
— Блисс, ты что? Черт бы тебя побрал!
Это уже лучше, - подумала она, локтями и коленками пытаясь вызвать его реакцию. Хоть какую-нибудь реакцию.
Их лица так сблизились, что ее ресницы щекотали его щеку, когда она моргала. От нее пахло лимоном и мускусом. В сознании Джейка творилось черт знает что. Все его болезненные воспоминания всполошились и, галдя, как голодные птенцы, вертели шеями и разевали пасти. Он яростно противился вторжению в его воплощенный кошмар, но затвердевшие соски Блисс буквально царапали его голую грудь. А потом она и вообще наклонила к нему голову, и ее горячие губы присосались к его собственным рудиментарным соскам. Ее острый розовый язычок двигался взад-вперед, как у ящерки. Почувствовав, что у него между ног кое-что заметно утолщилось, она удовлетворенно зацокала.
— Оставь меня в покое, — умолял он. — Я не хочу.
— Нет, хочешь, — возразила она ему в самое ухо. Ее пальцы тем временем расстегивали его пояс. — Ты имеешь в виду другое, когда говоришь, что не хочешь. Ты считаешь себя недостойным любви. Это до такой степени омерзительно по-европейски, что я тебя просто начинаю ненавидеть!
Он перестал сопротивляться. Его необыкновенные глаза, обычно напоминающие цветом золотистые топазы, сейчас, в сумеречном свете, казались совсем оранжевыми.
— Ты действительно ненавидишь меня? — спросил он внезапно севшим голосом.
— Просто по-дикому.
Ее блестящие в закатном солнце губы были полуоткрыты.
Джейк потянулся к ней руками, захватил ее за щеки и, пригнув к себе, впился в ее рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88