Собрав эту информацию, она бросила пробный шар. Чжан Хуа отказался от сотрудничества, чему она, впрочем, не удивилась. Но когда Даниэла организовала задержание жены его брата и воздействовала на чиновника с этого фланга, он через сорок восемь часов капитулировал.
Даниэла не отпустила заложницу, пока не удостоверилась, что первая информация, переданная ей ее новым агентом, соответствует истине. В течение трех следующих месяцев Чжан Хуа передал ей еще три донесения. Все они содержали важную информацию, впоследствии полностью подтвердившуюся.
Первое время Даниэла чувствовала сильное искушение сообщить о своем триумфе Карпову и получить за это медаль. Но потом заколебалась. И чем больше она думала, тем большую чувствовала уверенность, что может одновременно и отличиться, и сохранить собственный канал в Пекине. Когда переданные Медеей образцы были доставлены ей, она сама тщательно все проверила, сделала пробы воды. И когда ее люди арестовали трех инженеров, которые, как оказалось, работали на китайцев, Карпов захотел немедленно узнать, откуда она получила эти сведения. И тогда она сказала полуправду, что, мол, были кое-какие подозрения, да еще кое-что просочилось по ее обычным каналам. Все это звучало весьма убедительно.
Она получила медаль и сохранила Медею для себя. Теперь, читая последнее донесение, она радовалась, что так поступила. В донесении говорилось, что внутри китайского руководства идет ожесточенная борьба по вопросу о Гонконге. С самого начала сформировалось два лагеря. С одной стороны, сторонники жесткого курса желали бы вернуть полный контроль над колонией Ее Величества уже в 1997 году. Они говорят, что, мол, стыдно терпеть такое положение, при котором иностранцы управляются столь успешно с исконной китайской территорией, «гнусным образом отторгнутой в 1842 году». И, мол, дело чести Китая доказать, что коммунисты с этим прекрасно и сами справятся, что Китай может занять место среди других великих держав в сфере бизнеса, начав с управления Гонконгом.
Этим «ястребам» противостоят так называемые «прогрессисты». Их позиция, по словам Медеи, в большей степени находится в русле исторического развития китайского национального духа, чем высокопарной коммунистической фразеологии их оппонентов. Прогрессисты верят в способность их страны развиваться, учась на собственных ошибках, и считают, что единственный способ для нее сохранить свою жизнеспособность в XXI веке — адаптировать применительно к собственным нуждам опыт западной культуры. Во всяком случае, на ближайшее будущее.
Они говорят, что сломать отлаженные механизмы деловой жизни Гонконга — значит рисковать перегородить денежный ручеек, по которому миллионы долларов перетекают в Китай, или, во всяком случае, так основательно испортить его русло, что денежки будут уходить в землю. Последние шесть лет — Даниэла знала об этом в результате своих собственных наблюдений — посланцы коммунистического Китая активно внедряются в деловую жизнь колонии. Доходы их все возрастают.
Да и ее — тоже. Поскольку она сама запустила там свою программу — для начала. Чтобы программа дала весомые плоды в будущем, она и затеяла игру с Медеей...
Ага, вот и самый главный пункт донесения. Один из прогрессистов, чиновник «очень высокого ранга», уже давно проводит свою собственную гонконгскую операцию. По словам Медеи, она преследует две главные цели. Во-первых, способствовать тому, чтобы восторжествовал их подход к решению гонконгской проблемы. Во-вторых, овладеть методами тайного контроля над циркуляцией денежного и золотого запаса внутри колоний Гонконг и Макао.
Контролировать Гонконг! Это заветная мечта самой Даниэлы. Но до недавних пор она была не достижима. Навязчивая идея Карпова поскорее запустить программу «Лунный камень» беспокоила ее, особенно после того, как подключение к ней Лантина делало ее реальностью. Советское бряцанье оружием в Азии, по ее мнению, может иметь опасные последствия. Карпов и Лантин казались ей двумя подростками-недоумками, затеявшими игру «кто первый сдрейфит», заключающуюся в том, что они несутся на сумасшедшей скорости по полосе встречного движения навстречу другой машине. Только машина, на которую они направляли свой драндулет, — веками копившееся национальное богатство Китая, а в обоих багажниках лежат ядерные боеголовки.
Даниэла всегда считала, что есть другие способы заставить Китай ходить по струнке, кроме пограничных инцидентов. Например, воздействовать на него через «Гонконгский плацдарм». А теперь, увидя первые плоды Медеи, она в этом убедилась. Внедрившись в экономику Гонконга, можно оказаться в самом сердце коммунистического Китая.
Наблюдая за движением золота в колонию и из нее, держишь руку на пульсе этого сложнейшего организма. А богатства, перетекающие через Макао! Они нигде не регистрируются, они никем не контролируются. Доходы торговых домов — хотя бы частично — «уплывают» этим путем. Огромная часть их уходит в швейцарские банки так незаметно, что владельцы акций не могут даже пощипать с них дивиденды.
Держать руку на таком пульсе — это же просто мечта для шпиона! Владеющий подобной информацией имеет доступ к самым сокровенным секретам торговых домов Гонконга, и тай-пэни выполнят любое требование этого человека, побоявшись разоблачения.
Даниэла перечитала абзац. Ее пульс участился. Неужели такое возможно? От одной мысли о том, что она сможет контролировать ту фантастическую операцию и использовать ее в своих целях, начинала кружиться голова. Это же чистое золото, подумала она. Если все это действительно так. Если. Какое доказательство предлагает Медея?
Она сделала несколько глубоких вдохов, прежде чем дочитать донесение: русские буквы плыли у нее перед глазами.
"Информация пока неполная, — прочла она, — но не сочтите недостаток деталей за недостаток точности. Сведения получены из абсолютно надежного источника. Подлинным движителем операции является не китаец, а европеец: некто Джон Блустоун, один из пяти тай-пэней. возглавляющих фирму «Тихоокеанский союз пяти звезд». Это один из крупнейших торговых домов Колонии".
Блустоун! Ну и дела! Великий Боже, как такое возможно? Она продолжила чтение. К донесению прилагалась фотокопия страницы официального документа.
Даниэла взглянула на последний лист. Черно-белый микроснимок, увеличенный до размеров 20Х28 см. Она достала из ящика стола четырехугольную лупу и пробежала глазами строчки документа. Дойдя до печати и подписи «чиновника очень высокого ранга», она остановилась.
Тщательно скопировала иероглиф и прочитала то, что получилось.
— Ши Чжилинь! — произнесла она. Теперь у нее было необходимое доказательство.
* * *
Цунь Три Клятвы сидел за лучшим столиком в китайском ресторане на Козуэй-Бэй. По правую руку от него сидела китаянка потрясающей красоты. Ее плоское с высокими скулами лицо было одним из тех немногих, которые способны вскружить голову любому, используя минимум косметики. Оно одинаково прекрасно в постели в ранние утренние часы и при ярком искусственном освещении вечером.
Слева от Цуня Три Клятвы стоял шкафчик, битком набитый ласточкиными гнездами, цены на которые колебались от четырех до ста гонконгских долларов. Посетители сами выбирали одно из них, превращаемое потом поваром в неописуемо вкусный суп. Конечно, приготовление его — высокое искусство, равно как и выбор подходящего для этих целей гнезда. Цунь Три Клятвы владел последним из этих искусств на уровне мастера.
Он только что преподнес своей любовнице, Неон Чоу, изумрудное ожерелье. Неон Чоу работала в приемной губернатора, и в течение всего дня оставалась серьезной и сдержанной, как и обязывало ее положение. Больше всего ей нравилось в Цуне Три Клятвы, что он был способен ее обожать и в ее естественном состоянии.
Когда он открыл коробочку, она завизжала от восторга и бросилась к нему на шею прямо через стол, заставленный тарелками.
— Оно просто великолепно! — воскликнула она, примеряя подарок.
Черный локон упал ей на лоб, и она эффектным жестом руки отбросила его. Цунь Три Клятвы посмотрел на нее и почувствовал волнение не только в своем сокровенном члене, но и гораздо выше — в районе сердца. Он не переставал поражаться тому, как эта девушка — ей было только 23 года — воздействовала на него. Достаточно было лишь одного движения ее изумительно грациозной руки, лишь одного легкого прикосновения к его плечу, одного ее смеха, чтобы его душа воспарила к небесам. Так высоко, что дождь и тучи обволакивали его тело.
Цунь Три Клятвы подозвал официанта и сделал очередной заказ: чай гуаньинь (Железная богиня милосердия). Этот чай до того крепок, что его подают в чашечках размером с наперсток.
— Я рада, что мы наконец вместе, — сказала она. — А то мой внутренний голос уже начал мне говорить, что ты пресытился мной.
— А что тебе говорит это ожерелье?
— Подарки всегда приятны, — протянула она, а затем слегка надула губки, зная, что это всегда сводит его с ума. — Но ты проводишь слишком много времени с Блисс. Я уже начинаю беспокоиться.
— Мои дела тебя не касаются.
— Какие могут быть дела с собственной дочерью?
— Ты что, оглохла?
Губки надулись еще больше, но на этот раз Цунь оставался нечувствителен к их колдовской силе. Он думал о чем-то своем, и это было плохим знаком для Неон Чоу.
— Ты иногда относишься ко мне, как к ребенку. А я уже вышла из детского возраста. — Она вскинула голову.
— Губернатор в таком тоне со мной никогда не разговаривает. На работе меня уважают.
— Тогда открой для него свои жадеитовые ворота, — буркнул Цунь. — Губернатор или не губернатор, а он всего лишь гвай-ло. Вот уж не думал, что ты такое значение придаешь мнению этих придурков-варваров! Неон Чоу поняла, что хватила через край.
— Извини мою ревность. — Ее голос упал до жаркого шепота. — Когда ты не со мной, я думаю только о тебе. Если я хочу быть с тобой всегда, разве я заслуживаю, чтобы со мной обращались как... как с кучей дерьма?
Цунь Три Клятвы фыркнул. Это означало, что он обдумает этот вопрос на досуге. Если она будет вести себя хорошо.
Неон Чоу преданно посмотрела на него и положила свою идеальной формы ручку на его лапищу. Глаза ее были темнее ночи и ярче камней ее нового ожерелья. Ноготки скребли его кожу с какой-то невероятной деликатностью.
— Я обожаю твой подарок, — прошептала Неон Чоу, перебирая пальчиками изумруды, закрывающие трогательную впадинку на шее. — Я обожаю тебя.
Цунь Три Клятвы почувствовал, как под столом приподымается его сокровенный член.
* * *
Ярость. Красное сердце тьмы. Буря ушла, оставив его над бездной собираться с силами. Ярость согревала его, исцеляла его раны или, во всяком случае, гасила их боль.
Он видел силуэт каменной хижины на той стороне провала и чувствовал, что хочет побывать там. Пошел по каменистой осыпи налево, но, обнаружив через сотню метров, что тем путем не пройти, вернулся. В конце концов нашел место, где можно спуститься.
Серый туман клубился вокруг него, когда он полз вниз по грязному склону. Порой камень, на который он наступал, не выдерживал его тяжести, и тогда Джейк падал и начинал скользить, обдирая себе кожу на руках об острые камни. Остаток пути он проделал уже на спине.
Достигнув самого низа, он быстро пошел вперед через туман. Ему не хватало воздуха, и сердце стучало, как паровой молот. Ярость.
Ни неба, ни горизонта. Мир вокруг стал перламутровым, будто Джейк оказался внутри раковины. Когда он задевал ногой камень, звук этот, отбрасываемый скалами, множился и улетал вверх, сливаясь с криком коршуна, треньканьем цикад, шумной возней в кустах горностая или барсука. Мозаика звуков.
Не замечая ничего вокруг себя, Джейк поднялся выше к тому месту, где он видел в последний раз Марианну. Вот площадка, где она упала. На ней никаких признаков крови: дождь все дочиста смыл.
Он поднял голову.
— Ничирен! — зарычал он, как дикий зверь. — Я убью тебя!
Около дома он остановился. Входная дверь распахнута, на энгаве - никого. Внезапно гробовую тишину нарушило позвякивание, и Джейк резко обернулся на звук. Фурия — голос лета. Перезвон колокольчиков, как детский смех на взморье. Такой живой!..
Горючие слезы текли по его лицу. Марианна, - думал он, — я убил тебя.
Войдя внутрь хижины, он осмотрелся. Две доски для игры в вэй ци с незаконченными партиями на столике посреди комнаты, третья — на полу. Черные и белые шашки раскиданы по всем углам. Он подошел к ближайшей доске, взял белую шашку. Как легко ее убить! Он убрал с доски окруженную жертву. Но с человеческим существом труднее. Мысль о том, что Марианны больше нет, не давала ему покоя. Какова будет жизнь без нее? Три года она была рядом, но он не замечал ее. Иногда даже любовью занимались. И ни разу он не чувствовал ничего, кроме снятия напряжения в области паха.
Ты словно каменный, - говорила Марианна. В конце концов, ее смятение и ее разочарование нашли выход в крике: Что я здесь делаю, если ты ничего не можешь мне дать, Джейк? Когда мы поженились, мы. любили друг друга. Я тебя, ты меня. Или, во всяком случае, я так думала. И что же теперь? Боже праведный, посмотри на себя! Река Сумчун убила не только любовь, но и все человеческое в тебе! Все, что я любила в тебе, куда-то ушло. Ты это понимаешь, Джейк? Каменный ты человек! Ваш Куорри самое подходящее место для тебя, это точно!
Да уж, конечно, не вонючие улицы Гонконга! Наверно, и Мэроки тоже так думали. Кто знает? Они долго говорили ему о его покойных отце и матери. Он, конечно, питал к ним сыновние чувства, но, как ни старался, не смог вспомнить облик отца.
Мэроки дали ему осколок фу. Это твое наследие, - сказали они, — твоя связь с прошлым, доказательство родительской любви к тебе. Может, Мэроки выдумали большую часть того, что говорили ему? Он подозревал, что это так и было, но ему было все равно. Тоска по утраченным родителям смешалась с тоской по утраченной Марианне, затопив его душу.
О Великий Будда! - подумал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88