Заскорузлые пальцы брата приняли пакет.
— Клянусь Восемью Бессмертными Пьяницами, это целая куча денег, — сказал он, взвешивая пакет на руке.
— Все, что имею, — молвил Чжилинь дрогнувшим голосом, — если не считать небольших сумм, которые я отложил для моих женщин и сыновей.
Брат испытующе посмотрел на него.
— И ничего не оставил для себя?
— Туда, куда я направляюсь, деньги могут навести на меня подозрение, — ответил Чжилинь. Брат сунул пакет за пазуху.
— Опасное дело ты задумал, вот что я тебе скажу.
— Вся наша жизнь — сплошные опасности, — философски заметил Чжилинь. — Я иду на это не для себя лично, а для всех нас.
— Ты и я, — сказал брат, подчеркивая каждое слово, — мы можем больше никогда не увидеться. Мы же одна семья. Разве это правильно?
Чжилинь ничего на это не ответил. Он сидел, глядя на фосфоресцирующую гладь реки. Где-то вдалеке плеснула большая рыба.
— И поосторожнее с Мао, — продолжал младший брат. — Как бы он тебя не сожрал с потрохами. О нем всякое говорят. Я, конечно, не придаю большого внимания слухам, но о Мао они циркулируют в таком количестве, что их нельзя игнорировать. Он никогда не допустит тебя к руководству.
— А я и не рвусь в лидеры, — ответил Чжилинь. Он сидел, уперев локти в колени и весь подавшись вперед. — Если мы одолеем японцев, если мы сплотим Китай под коммунистическими знаменами, это будет значительным шагом вперед. Естественно, Мао пожнет все плоды. Его мания величия будет благодатным материалом для того, чтобы страна сделала из него национального героя и живую легенду. Но, знаешь, братишка, легенды, как и люди, могут рассыпаться в прах. Все на свете меняется, и эти перемены являются залогом процветания любой страны, в том числе и Китая... Я думаю, что те качества, которые делают Мао прирожденным лидером, в конце концов, его же и погубят. Его идеи слишком радикальны. Когда революционный угар проходит, настает время переоценки и освобождения от всего лишнего. — Он пожал плечами. — Кто может сказать, сколько он времени продержится у власти? Но я точно знаю, что не паду вместе с ним, когда пробьет его час.
— Клянусь Духом Белого Тигра, а что будет со мной?
— А ты отправишься в Гонконг, — ответил Чжилинь. — Но не для того, чтобы воссоединиться с братом. Он получил от меня инструкции и будет знать о твоем прибытии. Распорядись по-умному деньгами, что я тебе дал. Вложи их в дело и процветай себе на здоровье. Но возьми себе другое имя.
— Другое имя? Это еще зачем? Клянусь Небесным Голубым Драконом! Как меня тогда узнают мои предки, когда я к ним пожалую?
Чжилинь засмеялся.
— Не бойся! Надеюсь, что узнают.
— Клянусь Восемью Бессмертными Пьяницами, я тоже на это надеюсь!
— Ну ладно, — сказал Чжилинь. — Я сам дам тебе новое имя. Они сейчас нас слышат, так что никакой путаницы не произойдет. — Он посмотрел на брата и опять засмеялся. — Тебе нужно прозвище, братишка. В Гонконге прозвища в большом ходу, и я только что придумал его для тебя: Три Клятвы. Ты будешь называться Цунь Три Клятвы.
* * *
Конечно же, Афина не поняла. До этого момента она была уверена, что Чжилинь любит только ее одну. Теперь она поняла, что это не так.
Где-то в глубине души она сама ужаснулась тому, что не поняла Чжилиня и даже не попыталась найти для него оправдания. Афина прекрасна знала об обычае мужчин иметь любовниц; она только не допускала, что на это способен ее собственный муж.
В ее голове просто не умещалось, зачем ему понадобилась другая женщина. Она чувствовала себя глубоко униженной, будто он ткнул ее лицом в грязь. Неужели именно этого он добивался: согнуть ее, унизить, склонить ее до земли в этом дурацком китайском поклоне? Зачем он тогда женился на ней? Конечно, он не мог не понимать, что только китайцы умеют так кланяться.
И опять она ужаснулась в глубине души своим мыслям. Как она может считать себя просвещенным человеком, если не может принять чужеземные обычаи как свои собственные? И до нее дошло, наконец, что она могла только со стороны наблюдать экзотические традиции и нравы, а когда дело дошло до того, чтобы жить сообразно им, она оказалась такой же пленницей своего воспитания, как и ее отец, который, при всей своей любви к Гавайям, так никогда и не смог воспринять культуру своей жены. Никому из детей он не дал гавайского имени, ни один из них не жил по гавайским обычаям.
Афина почувствовала глубокий стыд, сменившийся чувством гадливости. Она боролась с ним, как перед этим боролась с чувством унижения. Но исход этой борьбы был предрешен. Она не могла выносить визга чужого ребенка в своем доме, она не могла выносить самой Шен Ли, стоявшей перед ней с опущенной головой, как ягненок, обреченный на заклание.
Афина почувствовала, как ярость подымается в ее душе, грозя потопить разум. Эта женщина была средоточием того, что ей было так противно. И, тем не менее, она украла у нее Чжилиня. Худшие опасения Афины сбылись.
Завизжав от злости, она разогнала всех слуг. Скулящий ребенок остался лежать в кресле на шелковой подушке. А потом она повернулась к Шен Ли.
Ярость переполняла ее сердце. У нее был вид волчицы, вернувшейся в свое логово и обнаружившей, что оно разорено. Если бы ее сейчас увидел Чжилинь, он бы ее не узнал.
Впервые в жизни Афина почувствовала, что она не может владеть собой. Безропотность этой мерзавки взбесила ее окончательно.
Со всего размаха она ударила Шен Ли по лицу так, что голова китаянки мотнулась назад на тонкой шее. Потом повторила удар. Грудь ее вздымалась, дыхание с шумом вырывалась, как из кузнечных мехов.
Налившимися кровью глазами она посмотрела на Шен Ли, валяющуюся на полу, как брошенная кукла. Юбка жертвы задралась, и Афина увидела ее длинные ноги, стройные обнаженные бедра, тускло белеющие в свете керосиновой лампы.
Зарычав, как дикий зверь, она развернулась и опрометью бросилась вон из комнаты. Когда она вернулась, в ее руке была железная кочерга, раскаленная докрасна.
Серый дымок лениво подымался от металла, как призрак дракона. Со страшным шипением, вырвавшимся из его пасти, когда конец кочерги коснулся гладкой человеческой плоти, дракон развернулся и, шелестя чешуей, кольцами рванулся к потолку.

Книга третья
Син-1
Время настоящее, лето
Гонконг — Токио — Москва — Пекин Вашингтон
Пять сотен на Фа Шаня! — Ставлю восемь против! Хромой Су его обштопает!
— Клянусь всеми богами, вы прогадаете оба! У их, гребцов силы — как в детской пидюльке! Экипаж Цуня Три Клятвы выиграет. Ставлю на него тысячу!
— Вы недооцениваете нашего хозяина! — подключился четвертый голос. — Совокупляйтесь вы с Цунем и Шанем, а я ставлю недельную выручку на «Дракона» Т.И. Чуна. Он победит!
Это вызвало новый скачок ставок, еще более головокружительный, чем предыдущий.
Прищурив свои и без того узкие глаза, луноликий Т.И. Чун наблюдал за гонками с мостика своего шлюпа «Королевский дракон». Он был строен но невысок. На вид ему можно было дать где-то между 55 и 85 годами. Его элегантный легкий костюм цвета зеленого чая был так мастерски сшит, что в нем он выглядел выше ростом, чем был на самом деле. Ноги его облегали удобные мокасины ручной работы. И обувь, и костюмы его шились для него в Лондоне, на Сэвил-Роу.
Было воскресенье и так называемая «двойная пятерка» пятый день пятого месяца по китайскому календарю. По этому случаю Т.И. Чун организовал морскую прогулку для своих деловых партнеров, друзей и врагов, подобрав их у центрального пирса и доставив к старту традиционных ежегодных гонок на лодках класса «Дракон», проходивших вокруг всего Острова. Хотя аналогичные гонки также бывают в Стэнли, Тай По и Йаума-тай, наиболее престижными считаются те, что проходят здесь, в Абердинской бухте.
— Две тысячи на Фа Шаня! Его лодка выиграла первый и третий из отборочных соревнований! Смотрите! Вон чайка только что опустилась рядом с ней! Мой сокровенный член чует, что это — добрый знак!
— Значит, вот как ты принимаешь все свои важные решения! — спорщики так и зашлись в издевательском хохоте. — Пятьдесят пять тысяч, что боги дождя с Хромым Су!
— Еще три тысячи на Т.И. Чуна! Он выиграл прошлогодние гонки, разве это не так? Все боги да будут мне свидетелями, что он выиграет и эти!
Никто, разумеется, не упомянул о сплетнях, распространившихся с быстротою молнии сразу же после окончания тех гонок, что экипаж Т.И. Чуна сделал запрещенный правилами вираж под самым носом идущей рядом лодки, заставив ее наскочить на лодку Цуня Три Клятвы всего в ста ярдах перед финишной линией. Эта заминка главных соперников обеспечила Чуну победу, Правда, никакого официального протеста по этому поводу не было заявлено. Сейчас гости на яхте Т.И. Чуна все как один человек были уверены, что Почтенный Цунь попытается взять реванш.
Говорят, что гонки «Дракон» имеют более чем двухтысячелетнюю историю. Согласно легенде, известный поэт и государственный деятель Чу Юань бросился в воды озера Дунтин в провинции, которая теперь называется Юньнань, в знак протеста против бесчеловечной политики тогдашнего ее правителя. Местные рыбаки спустили свои челны на воду в тщетной попытке найти и спасти его. Долго они сновали по озеру туда-сюда, и наконец прекратили поиски, отчаявшись найти его. Но прежде чем вернуться домой, они разбросали по воде пакеты вареного риса, чтобы задобрить злых духов, которые могли бы причинить вред их национальному герою. Были, конечно, и другие истории, связанные с учреждением ежегодных гонок на лодках класса «Дракон», но эта нравилась Т.И. Чуну больше всего.
Сейчас, когда длинные, изящные лодки с ярко раскрашенными изображениями дракона на носу выравнивались на стартовой линии, он настраивал себя на предстоящую славную потеху. На каждой лодке было по пятьдесят гребцов, и в центре ее сидел человек с барабаном, обязанностью которого было задавать ритм их движениям.
Среди владельцев лодок были корабельные магнаты типа Т.И. Чуна и Цуня Три Клятвы, промысловики и спортивные клубы. Даже полиция выставляла свою лодку, но каждый год остальные участники подстраивали так, чтобы она ни в коем случае не выиграла.
Последние несколько лет соперничество между Т.И. Чуном и Цунем Три Клятвы находило себе выход даже через это традиционное спортивное мероприятие, добавляя ему пикантности. Схватки между этими могущественными тай-пэнями на арене большого бизнеса постоянно были предметом обсуждений в их кругах. Но достоянием широкой общественности они, естественно, стать не могли. Человеку с улицы приходилось довольствоваться крохами с этого стола. Но регата — это всеобщее достояние, и, поскольку она давала естественный выход национальной страсти китайцев заключать пари, каждый мог принять участие в этом ожесточенном соперничестве через свои ставки и таким образом поставить себя на время праздника на один уровень с такими могущественными людьми.
Согласно неписаному закону, владельцы лодок, участвующих в соревнованиях, сами не имели права делать ставки, и это их вынужденное воздержание накаляло страсти всех остальных присутствующих.
Всех, но только не сэра Джона Блустоуна. Его высокая, угловатая фигура маячила рядом с Т.И. Чуном. Время от времени они переговаривались, будто их абсолютно не интересовало это шумное веселье, за которым скрывалось все растущее напряжение. Время от времени, они откупоривали бутылки холодного пива «Сан Мигель» и потягивали из горлышка длинными, жадными глотками.
Выстроившиеся в ряд лодки покачивались в Абердинской бухте. На другом конце восьмисотметровой дистанции стояли на вечном якоре высокобортные джонки и развевались красные и золотые вымпелы, отмечавшие финишную линию.
— Подымается ветер, — сказал один из гостей Чуна, подозрительно поглядывая на облака, ползущие по небу. — Северо-западный, и усиливается. — Он смачно сплюнул за борт. — Наверняка повлияет на гонки. Но как, ради всех богов? Кому-то погода подсобит, а кому-то совсем наоборот.
— Посмотрим, как поведут себя загребные, — сказал другой. — Еще и совокупительный дождь может ливануть! Как рассчитывать курс в такую погоду?
— Вот тут-то искусство загребного и проявится! — подключился третий. — Если боги с ним, ему никакая погода не помешает. Что богам за дело до совокупительного дождя? Ну и настоящему капитану тоже. — Он засмеялся. — Скажи лучше, что струсил. Видать, твой сокровенный член повис червячком! Ну что ж! Еще не поздно переиграть!
— Да сгноит тебя сифилис за такие слова! — обиделся его собеседник. — Я сделал свой выбор, и никакая совокупительная погода не заставит меня переменить решение.
— Так-то лучше! Послушай, почтенный У! Может, давай поставим на то, когда начнется дождь? Я считаю, что он даст возможность лидерам спокойно закончить последний поворот.
Почтенный У подставил ветру свой толстый указательный палец. Этого ему показалось недостаточно и он высунул язык, пробуя его на вкус.
— Ну тут ты ошибаешься, почтенный Сун! Призываю всех богов в свидетели, я принимаю пари!
Т.И. Чун ухмыльнулся, прислушиваясь к спорщикам Они как дети, - подумал он, — увлеченно режущиеся в фань тянь. Конечно, есть более достойные способы помещения денег, но надежда сорвать большой куш и спортивный азарт сводят вместе многих соперников в мире бизнеса. Воды этой бухты имеют способность смывать кровь прежних потасовок. Да, независимо ни от чего, азарт сплачивает этих людей, собравшийся на моей палубе И еще то, что все они боятся меня. Все, кроме, пожалуй, Блустоуна. Этот гвай-ло очень могущественен, но, похоже, не настолько, как ему кажется.
—Смотрите! Гонка началась!
— И ветер как на зло! Прямо в лицо лидерам!
— Ага! Лодки из второго ряда вырываются вперед, чтоб мне совокупиться со всеми гвай-ло1 Смотрите!
Лодка Т.И. Чуна замешкалась на старте Но встречный ветер затруднял продвижение передней лодки и экипаж Т.И. Чуна начал наверстывать упущенное Скоро они поравнялись с лодкой Хромого Су Лодка Цуня Три Клятвы шла с подветренной стороны и теперь только ненамного опережала их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88