Замечательно, что мы на Рождество едем в Эппинг.
— Я уверена, нам всем там понравится.
— Тетя Пэтти, Вайолит, вы и я… Джон и Чарльз. Это будет прекрасно.
— Не могу понять, отчего же, имея перед собой такую перспективу, ты минуту назад выглядела так грустно.
Несколько секунд она молчала, кусая губы и вглядываясь в проносящиеся мимо поля.
— Мне следовало бы кое-что вам сказать. Теперь это уже не имеет значения. Все кончено. Может быть…
— Лучше освободи от этого свою совесть, — сказала я.
— Да, — сказала она, — теперь это безопасно. Есть Эппинг и Джон… и я думаю, он замечательный. Он как раз то, что надо.
— Пожалуйста, скажи мне, Тереза.
— Я не нашла ту серьгу у прудов.
—Что?
— Нет. Она была в комнате Юджини. Она нашла ее в конюшнях в Холле и должна была вернуть ее миссис Мартиндейл, но забыла. Она долго лежала в ящике в ее комнате. Вот я и взяла ее.
— О Тереза… ты солгала.
— Да, — сказала она, — но я считаю, что это в сущности была хорошая ложь. Он плохой человек, Корделия, а мы все знали, что он хотел вас.
— Тереза. Как ты могла?
— Ну, люди говорили, что он от нее отделался. А про серьгу они не знали. Это было только для вас. Чтобы остановить вас, показать вам…
Я молчала.
— Вы очень на меня сердитесь? — Тереза с беспокойством всматривалась в меня. — Я правда думала, что он вам нравится… а он злой. В нем дьявол. Юджини так говорила. Она сказала, что вы и он… Поэтому я и бросила в Шарлотту туфлей. Вам не надо иметь с ним ничего общего, мисс Грант. А теперь есть Эппинг и Джон… и Вайолит говорит, что она не удивится, если он очень скоро задаст вопрос.
Я сказала:
— Мы скоро будем в Пэддингтоне.
— Вы очень на меня сердитесь?
— Нет, Тереза, — сказала я. — То, что ты сделала, ты сделала из любви. Я полагаю, это извиняет многое.
— О, хорошо. Спустить сумки?
Тетя Пэтти с любовью и радостью обняла нас.
— Мы едем в Эппинг послезавтра, — сказала она. — Я подумала, ты захочешь немного побыть в Молденбери, чтобы все приготовить.
— Это будет так весело, — сказала Тереза. — Вот бы снег не таял.
— С ним не так легко передвигаться, моя дорогая. Могло бы оказаться, что мы не смогли бы путешествовать, — напомнила ей тетя Пэтти.
— Ладно, я рада, что он растаял.
— Учти, — продолжала тетя Пэтти, — лес выглядел бы очень красиво.
Вайолит приветствовала нас с ворчливой привязанностью, уверенная, что мы умираем от жажды.
— Над миской с горячей водой вас ждут гренки, так чтобы масло хорошо пропитывалось и они оставались горячими, — объяснила она. — И еще там сальные кексы на закуску, потому что маленькая птичка нашептала мне, что Тереза их больше всего любит.
Все тот же домашний уют. Было так трудно поверить, что он может существовать рядом с ужасной смертью.
Письмо пришло на следующий день. Как только я увидела австрийскую марку, меня охватила дрожь и несколько секунд я боялась его открывать.
Оно было написано незнакомым почерком и сообщало мне, что произошел несчастный случай. Сэр Джейсон Веррингер не может путешествовать и зовет меня. Его состояние таково, что мне не следует терять время.
Оно было подписано именем, которого я не могла разобрать, но под ним стояло слово доктор.
Вошла тетя Пэтти. Она уставилась на меня, а потом взяла письмо у меня из рук.
Я сказала:
— Случилось что-то ужасное. Я знаю.
Она тотчас поняла, потому что прошлой ночью я все ей рассказала. Теперь она с тревогой смотрела на меня.
— Ты поедешь, — сказала она. Я кивнула.
— Ты не можешь ехать одна.
— Я должна ехать, — настаивала я.
— Ладно, — ответила она. — Я поеду с тобой.
Это было долгое и утомительное путешествие по Европе, оно казалось дольше, чем было на самом деле, потому что мне не терпелось приехать.
Уехать из Молденбери оказалось нелегко. Вайолит была в полном замешательстве и сказала, что мы сошли с ума — да еще в канун Рождества! Тереза сердилась и дулась.
Мы пытались объяснить, но это было нелегко, пока Вайолит нехотя не признала, что раз Пэтти считает это правильным, так оно и должно быть. Тетя Пэтти сказала, что Тереза и Вайолит должны ехать в Эппингбез нас. Было много споров, но в конце концов сошлись на том, что так они и сделают.
Ехать с тетей Пэтти было чудесно. Она мало говорила, потому что знала, что я хочу помолчать. Она оставляла меня с моими мыслями, и все они были о Джейсоне Веррингере.
Во время этого путешествия я многое узнала о себе, ибо все это время боялась, что могу прибыть слишком поздно и больше никогда не увижу его живым. Я знала, что он в опасности: формулировка письма врача мне это сказала, и, глядя из окна вагона на холмы, реки и величественные горы, я пыталась представить, какой будет жизнь без него. Я избегала его, но как это будет, если избегать будет некого?
Если его там не будет, я никогда не захочу вернуться в Аббатство. В моей жизни будет глубокая грусть и воспоминания, которые я буду стараться забыть и никогда не смогу.
— Не думаю, — сказала тетя Пэтти, — что доктор предложил бы тебе проделать такое дальнее путешествие, если бы не было какой-то надежды.
Она знала, как меня утешить. Я бы не выдержала испытующих вопросов, соболезнований, выражений сочувствия. Мне следовало знать, что тетя Пэтти поймет, что происходит у меня в голове и не будет пытаться увести мои мысли к предметам, о которых я не хочу думать.
Наконец мы прибыли в Трентниц.
Это была маленькая гостиница на полпути к вершине — один из наименее известных курортов для любителей зимних видов спорта.
Со станции в Гастхоф нас доставили на своего рода санях. Как только мы вошли в похожее на шале деревянное здание и назвали себя, нам сказали, что доктор сейчас у сэра Джейсона и, несомненно, немедленно нас примет. Он предусмотрительно зарезервировал для нас комнату, в которой мы с тетей Пэтти могли остановиться.
Доктор пришел к нам. Он неплохо говорил по-английски и несомненно был рад нас видеть.
— Это именно то, в чем наш пациент нуждается, — сказал он. — Он хочет, чтобы вы были с ним. Вы его невеста, как я понял. Я уверен, что это поможет.
— Насколько серьезно его состояние?
— Очень плохо. Удар был… — он пожал плечами, стараясь найти слова. — Это было великой милостью, что он не разбился с тем другим. Полиция будет здесь. Они захотят с вами повидаться. Но сначала… пациент.
Я немедленно пошла к нему. Он лежал в комнате с открывающимся на гору окном. Все было белым и выглядело очень чистым. Он сам был лишен красок и несколько мгновений я едва могла его узнать.
— Корделия, — сказал он.
Я подошла к кровати и стала на колени.
— Вы приехали, — прошептал он.
— Как только получила письмо. Тетя Пэтти со мной.
— Сейчас, должно быть, Рождество, — сказал он.
— Да.
— Вам следовало бы быть в Эппинге.
— Я думаю, мне следует быть здесь.
— Я довольно здорово разбился.
— Я мало говорила с доктором. Мы только что прибыли, и он привел меня прямо к вам.
Он кивнул.
— Мне придется учиться ходить заново.
— Научитесь.
— Но его я все-таки достал. Фиона здесь. Вам придется за ней присмотреть. Она в плохом состоянии. Она здесь в постели. Мы вдвоем превратили это место в настоящую больницу.
— Что случилось?
— Я нашел его. Это было нетрудно, когда я узнал, где они. Я просто приехал сюда. Карл и Фиона… Я увидел их вместе, и мне захотелось задушить его голыми руками. Видите ли, это из-за того, как он вел себя с ней — такой любящий и нежный, а она… Она смотрела на него как на бога. Я увидел их гораздо раньше, чем они увидели меня. Они отправлялись кататься на лыжах, и меня потрясла мысль. Он мог уже тогда решиться это сделать: вывезти ее в горы и инсценировать несчастный случай. Другая девушка именно так погибла… теперь был черед Фионы. Вот я и отправился за ними. Когда Фиона меня увидела, она в смятении вскрикнула. Тогда он резко обернулся. Выражение его лица было потрясающим. Она крикнула: «Дядя Джейсон!..» и он понял. Я сказал: «Ты, подлый убийца…» — и кинулся на него. Мы боролись. Я знал, чего он хотел — швырнуть меня так, чтобы я покатился по склону. Он знал местность. У него был опыт лыжника, значит преимущество. Но я был намерен достать его. Он подтащил меня к краю… и я подумал: если я упаду, я прихвачу его с собой. У него не будет шансов продолжать свою убийственную игру. И… вместе мы и рухнули…
— Вам следовало подождать, — сказала я. — Полиция его взяла бы. Они шли по следу. Эльзу арестовали.
— Когда бы они его взяли? После того, как он убил бы Фиону? Нет. Мы имели дело с опытным убийцей, человеком, чьей профессией было убивать. Я знал, что со временем они придут, но я должен был появиться здесь… сразу… как только узнал. Я не мог позволить, чтобы оказалось слишком поздно.
— Что случилось с ним?
— Самое лучшее. Ему повезло. Он сломал шею. Я много чего сломал, но моя шея оказалась целой. Я приземлился в сугроб… Погрузился в него. Он попал на скалу.
— Вас огорчают разговоры об этом? — спросила я.
— Нет. Мне это полезно. Меня Фиона беспокоит.
— Я посмотрю, что можно сделать.
— Попытайтесь ей объяснить. Она вам не поверит, но вы ее заставьте. Я знаю, что это трудно, но Фионе нельзя закрывать глаза на правду. Корделия… это чудесно, что вы приехали. Видимо, я все время вас звал, когда не сознавал, что говорю.
— Неужели вы могли меня позвать только когда не сознавали, что говорите?
— Я знал об Эппинге. Юджини меня довольно регулярно информировала. Об остальном я догадался.
— Что ж, вместо этого я приехала сюда.
— Глупо.
— Я считаю, это было довольно мудро. Помните, когда-то вы просили меня выйти за вас замуж?
Он слабо улыбнулся.
— Ну и хвастуном же я был, верно?
— Предложение все еще действует?
Он не ответил, и я продолжала:
— Потому что если оно еще действительно, я решила принять его.
— Вас увлекают эмоции момента. Жалость к человеку, который уже никогда не будет таким, как прежде. Между нами все не так должно быть. Там вас этот образцовый мужчина ждет. Он даст вам все, чего может желать женщина.
Я засмеялась.
— Что так смешно? — спросил он.
— Я долгое время повторяла вам, что не хочу вас больше видеть, а вы настаивали, что должна. Теперь я говорю, что буду, а вы указываете мне на причины, почему я должна выйти за другого.
— Какая же мы извращенная парочка! Мы изменились. Полный поворот. Вы оставили в Англии практичную учительницу, а я бросил чванливого негодяя где-то на полпути с горы. Как могут люди так сильно меняться?
— Они не меняются, просто открываются разные грани их характера. Вы меня действительно любите?
— Разве я должен отвечать?
— Я хочу получить ясный ответ.
— О? Школьная учительница поблизости. Если ответ неправильный, напишите сотню строк правильного. Конечно, я люблю вас.
— Тогда дело устроилось. Вы можете быть злым негодяем с оттенком дьявола, но разве я не знала всегда, как с ним справиться?
— Даже в Логове дьявола.
Мы смолкли. Мы не осмеливались смотреть друг на друга из страха выдать глубину своих чувств. Я взяла его руку и приложила к своей щеке.
Я сказала:
— С тех самых пор, как это случилось, я очень много думала о вас и о себе, а в поезде на пути сюда, когда не знала, что найду, я поняла себя… свои чувства… и чего я хочу. Если бы я нашла вас мертвым, мне самой не хотелось бы жить. Я поняла, что никогда не чувствовала себя такой живой, никогда так не любила жизнь, как в те моменты, когда сражалась с вами. Я имею в виду наши словесные перепалки. Самое восхитительное, что со мной когда-либо случалось, это было бросать вам вызов. Я узнала, какой скучной и бессмысленной будет жизнь без этого. Видимо, антагонизм иногда скрывает притяжение.
— Вы говорите чепуху, — сказал он. — Вас увлекла сентиментальность. Моя дорогая маленькая учительница делает то, что считает правильным.
— Если вы больше не хотите слушать меня, я пойду.
— Останьтесь.
— Это прозвучало как приказ.
— Вам не нравятся приказы? Вы сами принимаете решения?
— Да, и я решила, что останусь сколько захочу. Вы поправитесь. Я об этом позабочусь, и единственный способ для меня сделать лечение эффективным, это выйти за вас замуж. Только одно может меня остановить — если вы мне скажете, что я вам не нужна.
— Послушайте, — сказал он. — Вы должны подождать, Корделия. Вы должны видеть, что со мной сталось.
— Вы спасли жизнь Фионе. Помните об этом.
— Она мне спасибо не скажет.
— Скажет со временем. Что вы теперь возразите?
— Вам будет лучше с банкиром.
— Значит, мне следует вернуться?
— Нет, — сказал он. — Останьтесь. Предположим, вы выйдете за меня. Как вы можете знать, что я не дам вам смертельную дозу опиума?
— Я рискну.
— А предположим, я вас убью и брошу в рыбные пруды или зарою ваши останки на землях Аббатства?
— На этот риск я тоже соглашусь.
— Представляете скандал! Миссис Бэддикомб будет в центре событий.
— Я в данный момент безмерно благодарна миссис Бэддикомб, и буду вполне счастлива предоставить ей несколько пунктов для ее репертуара.
— Вы никак не хотите быть серьезной.
— Я смертельно серьезна. Пойду поговорю с врачом. Я хочу точно знать, в каком вы состоянии. Я останусь здесь, пока не смогу забрать вас с собой.
Я спрятала лицо, боясь, что он увидит мои слезы, а когда взглянула на него, его лицо светилось неизмеримой радостью.
XII. Откровение
Я вышла замуж за Джейсона только весной. К тому времени он мог ходить, опираясь на палку. Я пробыла с ним в Австрии три месяца. Тетя Пэтти уехала домой через три недели. Она сказала, что я смогу справиться и без нее, а она хочет увидеть, что там затевает Вайолит.
Она очень помогла с Фионой, которая не могла поверить, что была замужем не за романтическим героем, каким она его всегда знала. Он был нежным и любящим. Я думала о том, как странно все это, и заново дивилась сложности человеческой природы. Я полагаю, что когда он был с ней, он был всем тем, что она видела — и однако в то же время он ждал случая убить ее. Я думала о том, что же это был за человек, который мог играть две столь разные роли так убедительно.
Газеты много писали о деле, которое было названо делом Сатанинского жениха. Ганс Даулинг был сыном немки и англичанина;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49