Сначала челобитная встревожила патриарха и царей, вернее - царевну, которая думала, что снова все двадцать полков стрелецких затеяли поиграть судьбой царства. Но скоро выяснилось, что только девять полков стоят за старый крест. А остальные довольно равнодушны к этому вопросу. Ответа на челобитную решили сейчас не давать. Но всё-таки пятого июля под предводительством исступлённого изувера, расстриженного попа Никиты, прозванного Пустосвятом, большая толпа стрельцов и московских староверов так грозно на Лобной площади требовала к ответу патриарха, что во избежание вспышки народной всех крикунов позвали в Грановитую палату.
- Потому-де, - уговаривал бунтарей старик Хованский, - что и царевны и царицы волят быть при том словопрении. А на Красную площадь, на Пожар - выйти им невместно.
Сначала раскольники не решались пойти, опасаясь, что это ловушка, что во дворце их всех переловят, как мышей, посадят на цепь. Но Хованский и стрельцы обнадёжили своих наставников, расколоучителей:
- Головы за вас положим, а в обиду не дадим. Как вам - так и нам…
Имея за собой подобную поддержку, раскольники, особенно Никита, вели себя нагло. И даже в споре Пустосвят ударил по лицу архиепископа Афанасия Холмогорского. Раньше Афанасий сам был начётчиком у аввакумовцев, но потом нашёл более благоразумным и спокойным пристать к правящей церкви. Конечно, бывший раскольник особенно сильно возражал неистовому Никите, и тот собственноручно покарал отступника, который «аки Люцифер отпал от Господа»…
До вечера длились прения. Патриарх сам принял в них участие. Но, конечно, к соглашению не пришли.
И когда Софья за поздним временем распустила собор, назначив его продолжение на другое время, - раскольники кинулись к Лобному месту с криками:
- Перепрехом и посрамихом всех архиереев и патриарха самово. Тако веруйте… Тако творите…
И всему народу показывали двоеперстное крёстное знамение…
Торжественно принял своих попов-подвижников Титовский староверческий полк. Это встревожило Софью.
На другое же утро вызвала она к себе выборных от всех стрелецких полков.
Они явились. Только закоренелые титовцы не прислали ни одного человека.
Взволнованная, вышла к ним царевна и сразу стала рисовать печальную картину, какая ждёт царство, если они, опора трона, последуют за безумными изуверами, не умеющими понять того, что читают…
- Нас ли, государей ваших, и земли спокойствие променяете на шестерых чернецов-распопов? Ужли святейшего кир-патриарха им предадите на поругание? Горе мне… Не вы ли спасли и наши жизни и все царство, - со слезами уж заговорила эта лукавая и умная правительница, - кровь свою проливать за нас не щадили. И мы помним о душах ваших. Верьте, спасётесь и без тех юродов… Не слушайте и иных людишек лихих, хотя бы и высоково были звания и поставлены над вами. Как встали - так и сведены будут. А наши к вам милости не престанут притекать. Не хватит казны, государи-цари и я сама кику останную в заклад отдам, продам крест золотой нательный - вам все дам, коли надо будет, коли нужду какую узнаете. Служите и нам государям, как служили, прямите по правде, по присяге святой, как во храме Господнем присягали.
Первые отозвались выборные Стремянного полка:
- Да не крушись так больно, государыня-царевна… Уж сказать по правде, мы за старую веру не стоим. И не наше это дело. То дело и власть патриарха да всего священного собора.
- И нам до веры дела нет. Верим про себя. А в дела государские да патриаршие мы не суёмся, - в один голос поддержали и остальные выборные.
Такой ответ сразу успокоил Софью. Она теперь знала, как ей поступать.
Выборные были одарены деньгами, чинами. Их тут же хорошо угостили и отпустили домой.
И везде по полкам было объявлено выборным:
- В споры о вере, какая лучче, старая, новая ли, мешаться стрельцам не надо.
Но далеко не все рядовые стрельцы согласились с таким решением. Они понимали, что выборные не даром так поддерживают волю Софьи. И им хотелось получить тоже долю в милостях двора.
А титовцы из преданности расколу грозили новым мятежом и, намекая на рокот барабанов из собачьей кожи, которые гремели в мае, толковали по кругам:
- Добром с энтими дворцовыми не разделаешься. Пора сызнова за собачьи шкуры приниматься…
Этот полный угрозы каламбур пришёлся не по душе Софье.
Она послала своих приспешников и призвала к себе рядовых стрельцов, попов слободских, вообще всяких коноводов, подкупала их словами и рублями, и кончилось тем, что к концу недели стихли всякие толки о «старой вере» на стрелецких сборищах.
Сейчас же царевна дала приказ; все главари раскола были переловлены и засажены за крепкие затворы на Лыковом дворе.
Недолго тянулся суд.
Никите Пустосвяту отсекли голову как раз на седьмой день после прений в Грановитой палате: 11 июля 1682 года. А остальных - кого засадили в тюрьмы, кого разослали по дальним местам. Немало из мелких участников этой короткой смуты успело, разбежаться по разным городам.
Безнаказанными остались главные виновники натиска раскольников на патриарха, на самих царей: Иван Хованский и сын его, Андрей.
Но и на них уже Софья ткала крепкую паутину. И потому раньше времени не трогала этих сильных недругов своих, чтобы не пришлось жалеть о несвоевременном выступлении.
Мятежный дух нет-нет да вспыхивал у стрельцов, старательно подогреваемый Хованскими.
Но Софья умышленно делала вид, что не замечает ничего. По совету Милославского и по своей осторожности царевна хотела, чтобы Хованский совершил целый ряд поступков, способных восстановить против наглеца не только бояр, но и всех других, до стрельцов включительно.
Ждать пришлось недолго.
Мало того, что Хованский угрожал всем, несогласным с его мнением, обещая натравить стрельцов, - он унижал самых заслуженных бояр.
- Ни один из вас, - говорил он им часто, - не служивал, подобно мне, государям моим. Куда вас ни пошлют - везде и всюду государство вред терпит от худой, неразумной, нерачительной службы вашей… Только поношение было земле Русской от вашей безумной гордости и спеси боярской… Мною лишь все царство и держится. Меня не будет - будете все вы на Москве по колено в крови бродить…
И сам же сеял князь смуту в полках.
Больше месяца прошло, пока Софья решилась действовать, и то не раньше, чем пошли толки, что Хованский готовит стрельцов к новому мятежу, поджигает умы рассказом о том, как на совете отказали выдать стрельцам в пополнение жалованья сто тысяч рублей.
- Дети мои, уж и мне за вас стали грозить бояре… Мне боле делать нечего. Как хотите, так сами и промышляйте, - открыто объявил «батюшко» своим деткам.
Немудрёно, что те снова стали точить свои бердыши и копья.
Только Стремянный полк по-прежнему не принял участия в волнениях.
И вот, когда настал чтимый Москвою праздник Донской иконы Богоматери, когда двор, окружённый стрельцами и народом, должен был совершить торжественное шествие в Донской монастырь - с крестами, с хоругвями, - оба государя и царевна в крёстном ходе участия не приняли, опасаясь убийства, как пронеслись слухи по Москве.
Вместо этого Софья и оба царевича съехались вместе в селе Коломенском, и оттуда был дан приказ Стремянному полку: явиться в полном составе на охрану царской семьи.
- Не дам полка, - заявил было Хованский. - В Киев его посылать надо…
Но стрельцы и сами возмутились против этого назначения, и от государей пришла строгая грамота: прислать немедленно Стремянный полк.
Хованский, никогда не отличавшийся твёрдой решимостью, и тут уступил.
Стрельцы были посланы.
Первого сентября, когда справлялось Новолетие, то есть первый день Нового, 1683 года, к торжественному богослужению в Успенский собор не явился никто из царской семьи, вопреки древнему обычаю.
Патриарх огорчился, а вся Москва пришла в смущение.
- Покинули нас государи. В ином месте стол поставят. Слыхать, от московских стрельцов небезопасно им тут.
Такой слух все настойчивее ходил, в народе, конечно, не без помощи людей, преданных Софье.
Смутились и стрельцы… Вся их сила была, конечно, в их близости к трону, в том, что они служили охраной, защитой царям, наподобие римских преторианских когорт…
А без этого - как воины, как войско - они никуда не годились. И самим стрельцам, и всей Москве это было слишком ясно.
Скрытое недовольство забродило в полках против Хованского.
- Из-за Тараруя-батюшки и на нас разгневались государи и царевна-матушка. А уж от ней ли нам было мало милостей…
Так толковали в слободах…
И снова появились там какие-то, неведомые прежде, люди: шептались, уговаривали, давали деньги, сулили награды, почести.
И когда, по мнению Софьи, почва была достаточно подготовлена, - на воротах Коломенского дворца появилось подмётное письмо, порешившее участь Хованских.
Это было второго сентября.
Надпись на письме была такая:
«Вручить государыне царевне Софье Алексеевне, не распечатав».
Собрав весь двор, который был там, в Коломенском, при государях и царевне, Софья велела огласить письмо.
Думный дьяк Шакловитый, с недавних пор вошедший в милость к Василию Голицыну и царевне, откашлялся и стал читать:
- «Царям, государям и великим князьям, Иоанну Алексеевичу, Петру Алексеевичу, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцам, извещают московский стрелец да два человека посадских людей на воров и на изменников на боярина князя Ивана Андреевича Хованского да на сына его, князя Андрея Ивановича: на нынешних неделях призывали они нас к себе в дом 9 человек пехотного чина да 5 человек посадских людей и говорили, чтобы мы помогли им доступить царства Московского, и чтоб мы научили свою братию, чтоб ваш царский род извести, и чтоб прийти большим собранием, изневесть в город и называть вас, великих государей, еретическими людьми, и побить вас, государей обоих, и царицу Наталию Кирилловну, и царевну Софию Алексеевну, и патриарха, и властей; и на одной бы царевне князю Андрею жениться, а достальных царевен постричь и разослать в дальние монастыри; да бояр побить: Одоевских трех, Черкасских двух, Голицыных трех, Ивана Михайловича Милославского, Шереметевых двух, и иных людей из бояр, из дворян, из гостей за то, что будто они старую веру не любят, а новую заводят. И как то злое дело учинят, послать смущать во все Московское государство и по городам, и по деревням, чтоб в городах посадские люди побили воевод и приказных людей; а крестьян научать, чтоб они побили бояр своих и холопей боярских; а как государство замутится, выбрать б на Московское царство его, князя Ивана, а патриарха и властей поставить, кого изберут народом, которые б старые книги любили; и целовали нам на том Хованские крест и образ Николы Чудотворца, и мы им целовали тот же крест, чтоб нам злое дело делать всем сообща; а дали они нам всем по двести рублей денег человеку и обещались они нам перед тем же образом, что если они Московского государства доступят, и нас, стрельцов, которые в заговоре были, пожаловать в ближние люди, а нас, посадских людей, - гостиным именем, и торговать во веки беспошлинно; а стрельцам велели наговаривать: которые будут побиты, и тех животы и вотчины продавать, а деньги отдавать им, стрельцам, на все приказы. И мы, три человека, убоясь Бога и памятуя крёстное целование и не хотя на такое злое дело дерзнуть, извещаем вас, великих государей, чтоб государское здоровье оберегли; и мы, холопи ваши, вам, государям, объявимся, и вы, государи, нас, холопей своих, за наши верные службы пожалуете; а имён нам своих написать невозможно; а приметы у нас: у одного на правом плече бородавка чёрная, а у другого на правой ноге поперёк бедра рубец - посечено, а третьего объявим мы, потому что у него примет никаких нет».
- Пречистая Богородица, што слышать довелося! - с прекрасно разыгранным ужасом воскликнула царевна. - Где же укрыть нам себя и весь род царский от злоумышлений всяческих?..
Сейчас же, не теряя ни минуты, Голицын и Шакловитый составили окружные грамоты, чтобы разослать их по городам призывая дворян и всякого рода служилых людей с оружием и конями на защиту царской семьи и всего государства которому угрожает гибель от заговорщиков Хованских.
А затем весь двор двинулся дальше, сперва в обитель Саввы Сторожевского, что за Звенигородом, но, найдя убежище это ветхим и ненадёжным, - поспешно укрылись за высокими каменными твердынями Троице-Сергиевой лавры.
И сюда немедленно стало стекаться молодое и старое служилое дворянство, радуясь случаю послужить государям и при этом получить награды и разные выгоды, неразлучные с близостью к царскому двору.
Как громом поразило Хованского известие, что по городам посланы «призывные грамоты».
Старый хитрец понял, что все пропало. Но думал ещё выиграть и на прежних заслугах своих, и на показной покорности.
Ещё на полпути к лавре получено было письмо от Хованского.
На Москву ехал сын малороссийского гетмана Самойловича с важными поручениями. И «батюшко стрелецкий», делая вид, что не догадывается о грозящей ему опале, спрашивал, как поступить с почётным гостем. Как принимать и посылать ли его немедленно к государям в их местопребывание?
- Ишь, старый дурак, чем отыграть свою душу мыслит от секиры, - проговорила Софья, пробежав письмо. И тут же велела Шакловитому написать самый ласковый ответ от имени государей.
- Пусть-де сам пожалует к государям в Воздвиженское. Там и потолкуют.
На первое письмо Хованский не ответил и не поехал.
Тогда были написаны приказы стрелецким полкам: выслать выборных к государям. Вслед за этими грамотами сама Софья поспешно выехала в Москву.
- Очами увижу и ушами услышу: жить ли нам ещё, государям, на Москве или отойти надо в иные земли, - объявила она перед отъездом.
Первым делом повидалась царевна с Иваном Хованским.
Спокойно выслушала девушка град жестоких упрёков, какими осыпал её несдержанный гордец, и со слезами на глазах отвечала:
- Вот и вижу навет был ложный на тебя, князь. Говоришь не как лиходей и губитель, а как верный слуга и друг, коему обиду нанесли государи, сами не желая того.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111