Жанна послала Стеллу на рынок за пальмовым вином. Десяти кувшинов едва хватило.
Наконец наступила ночь.
Измученная Жанна сказала Францу Эккарту:
– Я жила ради этого дня! Теперь я могу умереть счастливой.
Умирать было самое время.
На следующий день явился насупленный отец Бальзамор.
– Дикари говорят, что здесь живет колдун! – бросил он, пылая негодованием.
Жанна приняла его благодушно и ответила тоном легкого упрека:
– Падре! Неужто вы верите в бредни туземцев?
– Я хочу видеть колдуна! Околдованную лошадь! Творца дождя! – проворчал он. – Это злокозненный дом! Колдуна зовут Жоашен!
– И что же он сделал?
– Вызвал дождь!
Она расхохоталась:
– В таком случае, падре, его следовало бы взять на королевскую службу!
Он испепелил ее взглядом:
– Позовите сюда этого человека!
Она ясно увидела за спиной кюре зловещую тень святой испанской инквизиции. И костер, на котором погибла мать Жоашена и где сама она едва не окончила безвременно свои дни. Гнусные костры церковной власти! В их пламени исчезла Жанна д'Арк. Ее охватил безудержный гнев.
Ставки были высоки. Нужно одержать сокрушительную победу.
Жоашен помогал Стелле прибить еще одну полку на кухне. Жанна позвала его, он подошел и взглянул на гостя. Тот выхватил из-за пояса флакон и выплеснул содержимое в лицо изумленному Жоашену.
Естественно, там была святая вода. Она не сожгла Жоашена. Он не превратился в рогатого зверя. Просто обтер лицо и с удивлением посмотрел на падре Бальзамора.
Разочарованный кюре уставился на Жоашена. Тот в свою очередь посмотрел ему в глаза. Они стояли лицом к лицу.
– Сатана, изыди из этого человека! – провозгласил падре, взмахнув крестом перед Жоашеном.
Ничего не произошло. Ни один демон не выпрыгнул со свистом изо рта Жоашена, который лишь улыбнулся в ответ.
– Почему он не говорит? – спросил падре.
– Неверные магометане подвергли пыткам Хоакина Кордовеса, когда тот был еще ребенком. Они отрезали ему язык, падре, – ответила Жанна сурово. – Полагаю, теперь вы понимаете, сколь оскорбительны ваши обвинения. Вы преследуете жертву язычников. Я пожалуюсь епископу и губернатору!
Он посмотрел на нее сначала ошеломленно, потом виновато. Конечно, предстали его взору и сто мараведи, которые она вручала ему и на Пасху и на Рождество. Деньги эти в будущем могли обратиться в дым.
– Я попрошу, чтобы вас судили за суеверие перед лицом епископа Севильского, ибо вы верите басням туземцев! – гремела Жанна. – И оповещу инквизицию. Священнослужитель, живущий во грехе!
– Нет, – в испуге пробормотал он. – Я просто хотел выяснить…
– И без того все ясно! Я потребую, чтобы демонов изгнали из вас! Выдавать себя за заклинателя духов – одна из уловок дьявола!
Он смотрел на нее округлившимися глазами, в которых метался ужас.
– Нет!
– В таком случае извольте попросить прощения и убирайтесь!
– Простите меня…
– Прощаю.
– Вы ничего не скажете губернатору?
– Нет. Убирайтесь.
Он ушел понурившись.
Жанна и Жоашен расхохотались.
Эти слухи дошли и до Бобадильи.
Карибы видели Жоашена на горе во время пожара. Он стоял раскинув руки, и вскоре разразилась гроза. Благоговение карибов перед Жоашеном говорило о многом.
Губернатор еще не забыл историю с лошадью.
Вся испанская колония на Эспаньоле судачила только об этом.
Однако на остров недавно прибыл Феррандо Сассоферрато с двумя компаньонами, чтобы обсудить планы по разведению сахарного тростника. Это сулило деньги. Много денег. Производство сахара на острове почти не требовало затрат; в Испании фунт сахара стоил триста мараведи. Тысяча фунтов – триста тысяч мараведи. Или восемьсот экю! Пять кораблей с грузом в тысячу фунтов каждый доставят в Кадикс сахар на четыре тысячи экю! За вычетом расходов на транспортировку это составит три тысячи пятьсот экю в месяц. Чистыми.
Разумеется, надо будет делиться с банкирами. Что ж, можно удвоить площадь плантации – половину тебе, половину мне.
Бобадилья изнывал от нетерпения. Он станет одним из богатейших людей Испании.
И сахарный тростник можно выращивать круглый год!
Все эти байки о творце дождя мало чего стоили в сравнении с предполагаемой выручкой. Впрочем, они и здравому смыслу противоречили. Что до истории с лошадью… Ба! Просто каприз своенравного животного.
Когда интендант заговорил с ним о творце дождя из Каса-Нуэва-Сан-Бартоломе, он смерил чиновника высокомерным взглядом и выразил удивление, что испанец-христианин верит в индейские бредни. Тот сразу прозрел.
Забеспокоился и епископ: секретарь губернатора объяснил ему, что в тропиках животные порой странно себя ведут, а внезапные грозы здесь не редкость. Монсеньор, впрочем, был поглощен сбором средств на строительство настоящей церкви вместо слегка расширенной соломенной хижины падре Бальзамора. Баронесса де л'Эстуаль уже пожертвовала пять экю. К чему досаждать ей глупыми историями о колдовстве!
Ведь можно надеяться, что в следующий раз она даст десять.
Прочие колонисты узнали, что губернатор Бобадилья и епископ с презрением отвергли суеверные бредни. Испанские дамы опять пылко приветствовали Жанну в церкви. И возобновили визиты – столь же несносные, сколь и их приемы.
Губернатор принял Феррандо и его компаньонов с бурным ликованием и устроил в их честь ужин, на который были приглашены Жанна с Францем Эккартом. Такого обилия столового серебра Жанна прежде нигде не видела. Имелись даже вилки.
Карибские слуги были в форменных желтых куртках с красной отделкой. Супруга губернатора улыбалась скупо – из опасения, что потрескаются белила, густым слоем наложенные на лицо. Когда она положила руку на скатерть, стали видны старческие пятна, которые называют гробовыми цветочками. Пальцы ее были унизаны перстнями с рубинами и изумрудами. Сеньора Бобадилья обожала драгоценности.
– Затраты смехотворные, – объявил Феррандо, когда сотрапезники перешли к обсуждению самой интересной темы. – Из ста растений получается триста черенков, из тысячи – три тысячи. Вам известен принцип: стебель разрубается на три части, и черенки высаживаются в землю. Каждый черенок дает росток, который через три месяца становится полноценным растением.
Было видно, что Бобадилья ничего этого не знает. Он слушал Феррандо, как глупые утки из басни внимали танцевавшему перед ними лису.
Франц Эккарт хранил полное бесстрастие.
– В счет идут, – продолжал Феррандо, – только земля и рабочие руки. Ибо нужно орошать плантации и собирать урожай. Вы берете срезанные стебли и помещаете их в каменную мельницу. Получаете сок. Он мутный, его нужно залить водой. Сахар отделяется, и вы кладете его на просушку. Он превращается в кристаллы. Вам остается только упаковать их в мешки. Вернемся к вопросу о земле. На Эспаньоле тысячи и тысячи арпанов. Мы с вами их покупаем. Что мы платим за них короне? Да почти ничего. Они не стоят и одного мараведи за арпан. С одного арпана получаем восемьдесят фунтов чистого сахара. Это две тысячи четыреста мараведи на испанских рынках. Вычтем расходы, остается две тысячи. При двух урожаях в год выходит четыре тысячи мараведи с арпана. Я и мои компаньоны желаем получить тысячу арпанов.
Бобадилья захмелел от этих сказочных грез. Ему такое и в голову не приходило. Он уже видел себя миллионером. Отхлебнув глоток кислого вина, он сказал:
– Согласен.
Жанна подумала, что выиграет одновременно и на сахаре и на транспортировке.
– А рабочие руки? – спросил Феррандо, склонившись над столом и устремив свой острый взгляд на губернатора.
Бобадилья задумался.
– Есть же карибы, – произнес он, наконец.
Сеньора Бобадилья ни словечка не понимала из беседы; она повернулась к Жанне и улыбнулась ей.
Рабы обмахивали сотрапезников плетеными опахалами.
– Ваших карибов надолго не хватит.
– И что же?
– А то, что вам придется завезти сюда рабов.
Именно об этом и говорил Франц Эккарт во время первой беседы с губернатором. Жанна взглянула на него: лицо сфинкса.
– Их же надо покупать, – возразил Бобадилья.
– Имея даже всего сотню арпанов, вы получите больше тысячи экю в год. Имея тысячу арпанов – а что такое тысяча арпанов на этом Богом забытом острове? – вы получите за год миллион. В сравнении с этим цена нескольких рабов выглядит смехотворной.
Бобадилья расхохотался:
– Сеньор Сассоферрато, вы мне голову кружите.
– Я предпочитаю вскружить вам голову, нежели разочаровать.
– Откуда будут возить рабов? – спросил Бобадилья.
– Из Африки, – ответил Феррандо.
– Нужны ли вы мне, чтобы заработать все эти деньги? – осведомился Бобадилья и снова захохотал.
– Да, поскольку мы будем заниматься и своими плантациями, и вашими. И мельницами, извлекающими сахар из тростника.
Все это в точности совпадает с умозаключением Деодата, который решил купить виноградники по соседству с теми, на которые заглядывался Итье, подумала Жанна.
– Даю вам тысячу арпанов, – объявил Бобадилья.
– Мы составим договор завтра, – сказал Феррандо, повернувшись к своим компаньонам. – Потом поедем осматривать наши земли.
Это был смертный приговор Раю.
По выбеленной маске сеньоры Бобадильи пошли трещины. Унизанные перстнями пальцы конвульсивно вцепились в скатерть.
Время было уже позднее.
Двое карибов с факелами, шествовавшие впереди гостей губернатора, помогли им сесть в повозки и доставили домой.
Жозеф и Жоашен, как обычно, играли в шахматы на террасе, окутанные облаком бабочек и мошек.
Жанна поймала взгляд Жоашена. Знал ли он, что она спасла ему жизнь, продав Рай?
32
Сахар и сладость
Вопреки опасениям Жанны, ни Жоашен, ни Жозеф, ни Франц Эккарт, ни она сама не утратили свою личность – просто избавились от всего лишнего вместе с одеждой. Жоашен остался сыном Мары, способным вызывать дождь. Жозефу природа была ближе, чем люди. Франц Эккарт все так же очаровывал зверей. А Жанна укрощала врагов.
Феррандо, его компаньоны и Жанна поехали осматривать земли, которые намеревался продать им губернатор Бобадилья. Участки находились в восточной части острова и были защищены от ветров с моря.
На составление договора ушла неделя. Компания была объявлена испанской – во избежание кривотолков. Возглавил ее испанский компаньон Феррандо. Губернатор продал этой компании тысячу арпанов по цене один мараведи каждый и уступил право возделывать еще тысячу арпанов, принадлежащих ему лично.
Когда все бумаги были подписаны, скреплены печатями и внесены в регистр, Феррандо приказал снести с корабля четыре больших тюка в холстине, длиной в три туаза каждый и очень тяжелых. Предложив губернатору сопровождать его, он позаимствовал у Жанны трех рабов и с их помощью погрузил тюки на две повозки. Затем все двинулись в путь.
Прибыв на свой участок, Феррандо велел снять один из тюков и взрезал холстину кинжалом.
– Вот, ваше превосходительство, стебли сахарного тростника, – сказал он губернатору, который никогда их прежде не видел.
Они были с корнями и соцветиями. Бобадилья наклонился над ними: значит, это от них придет богатство?
Феррандо приказал одному из рабов разрубить стебель на три части, взял их и воткнул в землю на расстоянии в один фут друг от друга. Жанна про себя отметила, что он сажает черенки, сохраняя восходящий ток соков, и следит, чтобы в каждом была почка. Но губернатору Феррандо об этом не сказал, поэтому и она промолчала.
Он сделал то же самое с остальными растениями, посадив примерно сто пятьдесят черенков. Затем все общество переместилось на губернаторский участок, где тоже были посажены несколько первых черенков.
– Мои рабы сумеют с этим справиться, – сказал вскоре Бобадилья, которого явно утомили земледельческие работы.
Феррандо бросил на него быстрый взгляд и приказал выгрузить на землю оставшиеся целые стебли.
– И это все? – спросил губернатор.
– В следующий приезд я привезу еще.
Феррандо и его компаньоны отплыли в Европу.
Жанна и Франц Эккарт почти каждый день ходили смотреть, как поднимаются всходы. Почки вылезли из глазков и выпустили зеленые ростки, которые вскоре налились, и через две недели стало ясно, что из них получится самый настоящий сахарный тростник.
На землях губернатора добрая треть ростков не подавала признаков жизни.
В это время новое происшествие всколыхнуло и без того разгоряченную атмосферу Эспаньолы.
Стелла и неизвестная карибка, которая оказалась ее дочерью Каролой, принесли в Каса-Нуэва умирающего младенца, завернутого в жалкое вытертое одеяло. Это был внук Стеллы.
Жанна склонилась над ребенком: тот едва мог открыть глаза, дышал прерывисто и учащенно, лицо у него было пепельного цвета. Жанна подумала, что часы его сочтены. Мать и дочь заливались слезами: это был первенец Каролы, и его смерть сразу после рождения означала дурную судьбу для всего рода. Карибы свято верили в такого рода предзнаменования.
Франц Эккарт, Жозеф и Жоашен завтракали. Все поняли, зачем женщины принесли ребенка.
Жоашен поднялся, взял на руки умирающее дитя и вышел.
Сердце Жанны подпрыгнуло в груди. Если ребенок умрет на руках у Жоашена, бог знает что придет в голову простодушным карибам. А если он вылечит младенца… Но удастся ли ему это сделать?
Обе женщины хотели пойти с Жоашеном. Тот повернулся к ним и покачал головой.
Остальные рабы, сбившись в кучу, смотрели, как Жоашен уходит с ребенком в рощу.
Тревожная похоронная атмосфера воцарилась в Каса-Нуэва-Сан-Бартоломе.
Стелла, вздыхая, подметала земляной пол. Хуанита ушла полоскать в ручье белье. Раздавались только сухие удары мачете: рабы вновь принялись очищать сад от зарослей кустарника.
Жозеф на пляж не пошел: вывел Пегаса на лужайку в сад пастись, а сам уселся на террасе, напряженный как стрела. Время от времени он поглаживал попугая или давал ему кусочек банана. Франц Эккарт не стал заниматься с ним. Мальчик словно впал в транс. Был момент, когда его прошиб пот, хотя он сидел неподвижно. Казалось, он всеми силами пытается мысленно помочь своему деду.
Где-то слышался плач Каролы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42