Бобадилья в изумлении повернулся к нему:
– Неужели я попал в дом провидцев?
Все рассмеялись.
– Это же очевидно, губернатор. На острове слишком мало туземцев, – объяснил Франц Эккарт.
– Чем вы занимаетесь на Эспаньоле?
– Вся моя жизнь была посвящена торговле и семье, – ответила Жанна. – И вот я узнаю, что открыт Новый Свет. Полагают, что это Индия. Затем меняют точку зрения. Чиновники вашего Колониального бюро отплывают сюда на первом из моих кораблей. Я решила отправиться вместе с ними, чтобы увидеть этот новый мир. И взяла с собой внука, его сына, а также старого друга, Хоакина Кордовеса. Климат здесь превосходный, место райское. Я наслаждаюсь. И отдыхаю.
– Но здесь совсем нет торговли, – возразил Бобадилья. – Означает ли это, что мы не часто будем видеть здесь ваши корабли?
– Решать чиновникам, – ответила она.
– Кто же может принять решение о выращивании сахарного тростника?
– Вы.
Бобадилья разразился гомерическим хохотом:
– Для этого нужны капиталы.
– Я поняла вас, – ответила она. – Я переговорю с моим родственником, доном Феррандо Сассоферрато.
Губернатор встал и пристально взглянул на Жанну.
– Вы замечательная женщина, – сказал он. – И к тому же говорите по-испански!
Она склонила голову:
– Ваш язык подобен любимой песне. Слова запоминаются, едва их услышишь.
– Теперь я понимаю, отчего даже рабы рассыпаются в похвалах вам.
– Я обращаюсь с ними по-христиански.
– Не чрезмерно ли? – с улыбкой произнес он. – Не забывайте, они вырезали первых спутников Колумба.
– Губернатор, вы не подскажете мне, какие границы наша мать церковь установила для милосердия?
– Устами Иисуса Христа, – ответил он, театрально возведя палец к небу, – сказано, что благое милосердие рождается само собой.
Она улыбнулась. Он поклонился и поцеловал ей руку. Затем вновь сел на лошадь, то же самое сделал его секретарь, и маленький кортеж выехал из сада, окружавшего Каса-Нуэва.
После полудня два раба привезли на тележке бочонок с хересом, четыре кресла испанской работы и подушки, два деревянных канделябра с шестью подставками и множество свечей.
– От власти не спрячешься, – заметила она вечером, раскладывая по тарелкам печеную рыбу при свете двенадцати свечей.
Но они все-таки старались прятаться.
Франц Эккарт привез с собой книги, среди которых были «Энеида» Вергилия и «Беседы» Сенеки, изданные, естественно, «Мастерской Труа-Кле». Каждое утро после завтрака он до одиннадцати читал и комментировал их сыну, после чего мальчику позволялось делать что угодно. Никто не знал, какое применение находит Жозеф столь тонкой философии: по окончании урока он пропадал на природе. Выходил он без башмаков, в одних облегающих штанах, и чаще всего бежал на пляж купаться. Жоашен научил его плавать, и вскоре он уже добирался до скал в открытом море, где сидел совершенно голым, не зная, что ведет себя точно так же, как некогда его отец в Гольхейме, с той разницей, что у него не было приятелей среди лисиц.
Франц Эккарт следил за ним издали, думая о силе кровных уз.
После полудня, если его не тянуло на пляж, он надевал карибские сандалии из шкуры дикой свиньи и уходил в лес – один или вместе с Жоашеном. Следуя совету Франца Эккарта, он всегда возвращался за час до захода солнца: грязный и исцарапанный, в цветочной пыльце и травяном соку, которые смывал в ручье, прежде чем вывалить на стол собранные сокровища. Странные плоды, растения с необычными цветами, камешки, насекомые… Один из камней размером с орех привел в восторг его бабушку: по сколу можно было узнать кроваво-красный гранат, который походил на глаз дракона, мерцающий из-под полуприкрытых век.
Однажды Жозеф явился вместе с летавшим над его головой серо-синим маленьким попугаем, которого он поймал, просто вытянув руку. Когда птичку посадили на стол на террасе, она не улетела и начала изучать незнакомое пространство, двигаясь по направлению к тарелке с фруктами. Особое внимание попугая привлек банан: Жозеф очистил его и положил перед гостем. Птица склевала половину, оглядывая присутствующих, в том числе и рабов, своими круглыми глазами.
Жанна рассмеялась.
Попугай в точности повторил этот звук. Она была потрясена.
Стелла, туземка по имени Хуанита и еще одна рабыня в изумлении наблюдали за этой сценой.
– Жозеф! – сказал Жозеф птице.
Попугай посмотрел на него и повторил:
– Жозеф!
Это имя ему и оставили. Он летал по дому, исследовал комнаты, а с наступлением ночи сопровождал Жозефа в спальню. Когда Франц Эккарт по утрам звал сына, попугай стремглав бросался к нему.
– Это мой двойник, – говорил Жозеф.
Возможно, он был прав.
В любом случае двойник его обожал; когда он говорил: «Жозеф, поцелуй меня», попугай садился к нему на плечо и начинал тереться головкой о щеку. Между собой рабы назвали Жозефа мальчиком, который очаровывает птиц.
Однажды днем Жанна посмотрела на Жозефа, который отправился на пляж в сопровождении своего попугая.
– Он превратился в индейца, – сказала она.
– Ты все время думаешь о смене личности, – отозвался Франц Эккарт.
Она кивнула:
– Если нам придется возвращаться в Старый Свет, что с ним будет?
Жанна тоже решила исследовать лес, в котором почти поселились Жозеф и Жоашен. Она отказалась от европейской одежды: носила простую полотняную рубаху, служившую одновременно сорочкой и платьем. Обувь Старого Света недолго сопротивлялась грязи, камням и влажности – да и зачем в тропиках шерстяные чулки и туфли с загнутыми носами?
Подобно Францу Эккарту и Жоашену, она носила легкие сандалии.
Остров оказался гораздо более пересеченным, чем казалось на первый взгляд. И совсем неизученным, если не считать побережья. По общему мнению, ни один испанец не бывал в горах, расположенных в центре Эспаньолы. Колумб основал на северо-западе Ла-Навидад, но не отважился углубиться в горы, где укрылись тайно, сигуайо, лукайо и карибы, не желавшие покориться испанскому владычеству. Впрочем, это никого не беспокоило. На берегу-то больших сокровищ не обнаружилось, а уж в горах! Эти язычники скоро подохнут в своих норах.
Франц Эккарт и Жанна тоже не решались заходить далеко. Часовой прогулки было достаточно, чтобы выбиться из сил: в таких условиях встреча с антропофагами не сулила ничего хорошего.
– С вершины этого холма, – сказал Франц Эккарт во время их третьей вылазки, – должно быть, открывается прекрасный вид на остров.
Они стали карабкаться наверх, расчищая себе путь среди цепких лиан и низких ветвей, усыпанных цветами. Через полчаса оба взмокли. Франц Эккарт, задыхаясь, снял влажную рубашку.
Слева от тропинки, по которой они шли, возвышалась скалистая стена с пышной растительностью. Они почти добрались до вершины, и взору их предстала панорама острова.
Внезапно в зарослях прямо над ними что-то затрещало. Они посмотрели вверх и встретили взгляд огромных черных глаз. Жанна замерла от испуга. Франц Эккарт просиял.
– Привет, красотка! – крикнул он.
Это была лошадь.
– Лошадь! – выдохнула Жанна. – Здесь!
Она прошла несколько шагов, отделявших ее от вершины. Воздух был прозрачным. Море светлой лазури, усеянное зеленеющими скалами.
Мгновение спустя лошадь вышла из кустов и по тропинке, известной ей одной, решительно направилась к Францу Эккарту.
Жанна испугалась.
Франц Эккарт встретил лошадь как друга. Он рассмеялся и заговорил с ней. Нельзя было отрицать очевидное: лошадь слушала этого человека. Но на расстоянии.
Франц Эккарт попытался погладить ей морду. Она вскинула голову.
– Кажется, это взбесившаяся лошадь губернатора, – сказала Жанна. – Будь осторожен.
Франц Эккарт по-прежнему разговаривал с ней. Она явно не понимала, что ей говорят. Сцена затягивалась.
Лошадь сделала шаг вперед и положила голову на плечо человеку. Франц Эккарт погладил ее. Она закрыла глаза и стала тереться головой о его плечо. Это была сцена любви.
Потрясенная Жанна вспомнила лиса из Гольхейма. Что же за странная связь существовала между ее спутником и животными?
Франц Эккарт, все так же поглаживая коня, повернулся и залюбовался окружающим пейзажем:
– Правда, красиво?
Он посмотрел на нее, и она пролепетала:
– А… лошадь?
– Тоже красивая, разве нет?
Конь и в самом деле был красив – нервно подрагивающий, с гибкой шеей, изящной головой и высокими ногами в белых чулках. Масть незнакомая: светло-гнедая, можно сказать, золотистая.
Когда они двинулись вниз, лошадь последовала за ними. Спуск был слишком крутым и весь зарос кустами, поэтому Франц Эккарт не решился поехать верхом. Но когда почва выровнялась, он уцепился за ветку и оседлал своего нового друга. Разумеется, это была фигура речи, поскольку конь, не имея ни седла, ни уздечки, подчинялся только голосу. Жанна шла следом, удивленная и одновременно встревоженная.
– Хочешь поехать верхом? – спросил Франц Эккарт.
– Без седла мне будет тяжело, – ответила она.
На самом деле она побаивалась этой лошади.
Когда они приблизились к дому, рабы, корчевавшие в саду кустарник, прекратили работу и уставились на них, не веря своим глазам.
Франц Эккарт спрыгнул на землю, не сразу осознав всю необычность своего появления верхом. Жозеф и Жоашен, только что вернувшиеся с пляжа, тоже застыли в изумлении.
Жозеф спросил, откуда взялась лошадь. Жанна рассказала.
Он подошел и потрепал коня по гриве. Тот мгновенно повернул голову и лизнул его в лицо. Жозеф засмеялся и стал гладить морду, а Жоашен – бока тыльной стороной ладони.
Если бы индейцам явилось потустороннее видение, оно удивило бы их не больше.
Франц Эккарт, Жоашен и Жозеф отвели лошадь в одну из пустых комнат дома.
– Вот твое стойло, – сказал Франц Эккарт коню.
И тот словно бы кивнул в ответ.
На следующий день лошадь сама вышла пощипать травку в саду. Франц Эккарт решил сходить в портовую деревню, чтобы отыскать седельщика, который сумел бы изготовить хотя бы примитивную сбрую. Жоашен покачал головой и пожал плечами. Все поняли его: уздечка не нужна, ведь этот конь слушается голоса.
– Ну вот, можно ездить на рынок верхом! – сказала Жанна.
Попугай Жозеф захлопал крыльями; он хотел не только банан, но еще сладкий золотистый фрукт, с которого снимал кожицу его хозяин. Жозеф отрезал кусочек и дал ему. В знак благодарности он воспроизвел смех Жанны, чем рассмешил ее до слез.
Карибы переводили взгляд с лошади на попугая и обратно. Все рабы теперь говорили шепотом.
– Как мы его назовем? – спросила Жанна, показывая на коня, пасшегося в саду.
– Пегасом, – шутливо предложил Жозеф.
– Пусть будет Пегас.
Жозефу разрешили сесть верхом; он побежал в сад, босоногий и без рубашки, уцепился за ветку и ловко забрался на спину лошади. Потом склонился, чтобы потрепать Пегаса по гриве, и ласково заговорил с ним. На пляж они двинулись неторопливой рысью.
На следующее утро губернатор Бобадилья в сопровождении своего секретаря явился в Каса-Нуэва-Сан-Бартоломе. Жанна сидела на террасе вместе с Жоашеном; она сразу поняла цель визита: секретарь держал в руках седло и уздечку.
Бобадилья спешился, взошел на крыльцо и поздоровался с Жанной.
– Я вижу, вы нашли мою лошадь, – сказал он.
– Мне очень приятно оказать вам услугу, – ответила Жанна.
– Лошадь сбежала в горы сразу после высадки, – уточнил Бобадилья.
Франц Эккарт заметил гостей и вышел к ним на террасу.
– Как вы ее нашли? – спросил губернатор. – Вот уже два года, как она исчезла. Все наши поиски были тщетными. Я думал, она сдохла.
– Мы прогуливались примерно в часе ходьбы отсюда, – объяснил Франц Эккарт. – Я заметил ее в зарослях и позвал. Она подошла.
Губернатор вытаращил глаза.
– Мне сказали, что ваш сын катается на ней, – произнес он. – Без седла, уздечки и стремян. Он сильно рискует. Эта лошадь взбесилась, вы, наверное, не знаете?
– Мне она не показалась такой уж бешеной, – мягко ответил Франц Эккарт.
Бросив взгляд на седло и уздечку в руках секретаря, он спросил:
– Значит, вы пришли ее забрать.
– Да, лошадей нелегко привозить в эти края, вы сами могли в этом убедиться, – отозвался Бобадилья. – Эту я предназначал для моей супруги.
Секретарь приблизился к лошади. Бобадилья и Франц Эккарт следовали за ним по пятам. Жанна и Жоашен следили за сценой с террасы.
Когда секретарь попытался оседлать коня, тот взбрыкнул и скинул седло. С уздечкой получилось еще хуже: конь ухватил ее зубами и отшвырнул. В два прыжка он отскочил от секретаря, который, подняв седло, припустил за ним.
Бобадилья, нагнав лошадь, хотел преградить ей путь. Пегас вновь взбрыкнул и стал угрожающе выбрасывать задние ноги. Бобадилья отступил, чтобы не получить удар копытом. Секретарь предпринял третью попытку оседлать лошадь. На сей раз Пегас галопом поскакал на пляж. Франц Эккарт молчал, воздерживаясь от комментариев или советов. Бобадилья взял кнут у секретаря и двинулся навстречу лошади, которая следила за ним, опустив голову. Оказавшись в трех шагах от нее, он щелкнул кнутом – видимо, в знак предупреждения. И тогда Пегас ринулся на губернатора, которому пришлось отскочить в сторону, чтобы не попасть под копыта.
Дальше стало совсем смешно: губернатор гонялся за лошадью, щелкая кнутом, а за ним едва поспевал секретарь. Эти два человека в черных одеждах, широкополых шляпах и высоких сапогах выглядели комично, пытаясь соревноваться в скорости с конем.
– Я же говорил вам, что эта лошадь взбесилась! – в ярости вскричал запыхавшийся губернатор. – Неужели на ней катается ваш сын?
Именно в этот момент Жозеф вышел из воды и увидел двоих мужчин и лошадь; он поднял руку, и на плечо к нему вспорхнул попугай, поджидавший хозяина на скале неподалеку. Не обратив никакого внимания на чужаков, Жозеф подошел к лошади и потрепал гриву. Пегас повернул к нему голову. Мальчик погладил его по морде, забрался на скалу и спрыгнул ему на спину. Затем он неторопливой рысью подъехал к губернатору и секретарю.
Попугай по-прежнему сидел у него на плече. Жозеф почтительно приветствовал гостей, затем вновь двинулся по пляжу, а его тезка-попугай взмахивал крыльями, чтобы держать равновесие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42