– Вы угрожаете мне? – крикнул он.
– Я напоминаю вам о правилах приличия, мессир. Вы утверждаете, что присланы парижским парламентом. Я не видел официального поручения. Для меня вы просто незваный гость.
– Вы слышали? – повторил тот, обращаясь к своим спутникам. – Этот колдун угрожал мне!
Он явно искал ссоры. Похоже, эти люди приехали, чтобы вывести из себя Франца Эккарта, спровоцировать на опасные высказывания. Но тот смотрел на них спокойно.
Крикун нервно сучил ногами, однако спутники не пожелали поддержать его.
Последовала пауза.
– Мы покажем вам письменное предписание парламента, – уклончиво сказал Реймон д'Амбуаз.
Весьма важный момент, подумала Жанна. У этих людей нет официального поручения. Иначе выходка Франца Эккарта имела бы другие последствия.
– Итак, ваши катрены – это пророчество, – продолжил Реймон д'Амбуаз ироническим тоном. – Мы считаем, что вы склоняете доверчивые души к суеверию. Это противоречит церковному учению.
Затем он наклонился к своему соседу и обменялся с ним несколькими еле слышными словами. Прочие также беседовали вполголоса. Судя по всему, уходить они не собирались. Неужели они хотят арестовать Франца Эккарта и увезти его в Париж? Жоашен подкинул в огонь полено и стал яростно перемешивать угли.
Тут распахнулась дверь, и, к общему удивлению, вошел отец Моруа Лебайи. Обведя не слишком любезным взглядом присутствующих, он поклонился ошеломленной Жанне и кивком приветствовал Франца Эккарта, а также Жоашена с Жозефом. Затем повернулся к неприятно пораженным посетителям.
– Кто из вас, мессиры, шевалье Реймон д'Амбуаз?
– Это я, – ответил тот.
Отец Лебайи кивнул:
– Сегодня утром вы пришли к епископу нашего города монсеньору Морни с требованием осудить мессира Франца Эккарта де Бовуа за его, как вы выразились, подстрекательские астрологические бредни.
Реймон д'Амбуаз вновь нахмурил брови, но ему пришлось смириться с тем, что его намерения были оглашены.
– Епископ поручил мне передать вам его ответ, – продолжал отец Лебайи.
– Прекрасно, я выслушаю вас наедине, – сказал Реймон д'Амбуаз, вставая.
– Не думаю, – произнес отец Лебайи, – ибо епископ настоятельно рекомендовал, чтобы это было сделано публично. Впрочем, уже завтра утром соответствующее объявление будет вывешено на дверях собора Сен-Морис, дабы каждый мог с ним ознакомиться.
Все застыли. Отец Лебайи взглянул на посетителей насмешливым взглядом, которому очки придавали холодность.
– Монсеньор Морни, – заявил священник, – полагает, что астрология достойна всяческого уважения, поскольку это предписано святым Евангелием. В нем прямо говорится о важности передвижений звезд. Ибо только благодаря звездам волхвы смогли найти ясли Вифлеемские и воздать почести Господу нашему.
Некоторые из посетителей встали, оглушенные услышанным. Один пробурчал что-то невнятное. Реймон д'Амбуаз вытянул шею в сторону священника. А тот невозмутимо продолжал:
– Монсеньор Морни ознакомился с катренами мессира Франца Эккарта де Бовуа и не обнаружил в них ничего, что посягало бы на устои христианской веры.
Отец Лебайи вытащил из внутреннего кармана сутаны свиток с печатью и протянул его Реймону д'Амбуазу:
– Вот ответ епископа, который завтра весь город сможет прочесть на дверях собора Сен-Морис.
Тут и Жанна поднялась с кресла.
– Мессиры, – провозгласила она громким голосом, – полагаю, что ваш визит завершен. Извольте покинуть мой дом.
Растерянные, онемевшие, они взглядом вопрошали друг друга.
– Я хотел бы узнать… – начал один из них.
Но никто не обратил на него внимания.
Продолжая сидеть, он повторил свою незаконченную фразу. Жоашен подошел к двери и раскрыл ее, чтобы сделать еще более очевидным приглашение выйти вон. Реймон д'Амбуаз повернулся к Жанне – она метнула на него убийственный взгляд. Он посмотрел на Франца Эккарта, потом на отца Лебайи и получил в ответ столь же нелюбезный взор. Он направился к двери. Остальные последовали за ним, и среди них тот, кто хотел бы узнать неведомо что, а теперь с тихим ворчанием плелся сзади. Они медленно пересекли сад и сели на лошадей.
На голову Реймона д'Амбуаза упало птичье дерьмо. Он побагровел, выругался. Провел рукой по волосам, затем стал вытирать испачканные пальцы.
Жоашен согнулся от смеха. Отец Лебайи позволил себе улыбнуться. Жоашен, не дожидаясь просьбы, сходил за графином вина и бокалами. Первый бокал подал священнику.
– Парижский парламент здесь совершенно ни при чем, – сказал отец Лебайи. – Иначе он сначала обратился бы к парламенту города Тура, а епископ получил бы официальное уведомление, ведь речь идет о вопросах веры. Эти люди явились, чтобы запугать вас и, возможно, спровоцировать. Здесь пахнет заговором семьи д'Амбуаз. Монсеньор Морни догадался об этом, когда прочел ваши пророчества.
Священник с удовольствием продекларировал наизусть два катрена:
Трон каменный не деревянный,
Как ни своди козу с капустой,
Рискуешь сильно пострадать,
Когда нальется силой пурпур.
Неверной башни берегись,
Совет неверный в ее тени,
Крикун собаку оглушает,
А пес глухой хозяина кусает.
Моруа Лебайи то и дело фыркал от смеха.
– Ну, вы и придумали! Трон каменный не деревянный… – повторил он, и тут его настиг приступ хохота, который передался Жанне, Жоашену, Жозефу и даже Францу Эккарту. – Вот, значит, как, – продолжал он, немного успокоившись, – обида, нанесенная Жоржу д'Амбуазу, приравнивается к оскорблению величества. Будьте осторожны! Экий вы шутник!
По правде говоря, Жанна не замечала прежде этой насмешливой жилки у Франца Эккарта. Священник остался ужинать.
Жанна в очередной раз убедилась, какой прекрасный результат приносят щедрые пожертвования приходу.
26
Прорицатель
Франц Эккарт написал Франсуа, чтобы рассказать о визите интриганов д'Амбуазов, и попросил не печатать более «Речения звезд».
Дорогой сын, я слишком забочусь о благосостоянии семьи, чтобы отказать в твоей просьбе. Но ты должен знать, что два печатника – один из Парижа, второй из Авиньона – завладели сборником твоих катренов и наживаются на его издании. Мне сообщили, что парижанин продал уже две тысячи экземпляров, а авиньонец – тысячу восемьсот. Поскольку сам я продал почти три тысячи по восемнадцать солей каждый, что составляет две тысячи сто шестьдесят ливров, из которых тебе полагается седьмая часть, то есть триста восемь ливров, я спрашиваю себя и тебя, что предпочтительнее: лишиться этого дохода и отдать всю прибыль бесчестным ворюгам или богатеть самому и обогащать «Мастерскую Труа-Кле».
Жду твоего ответа.
Твой любящий отец Франсуа де Бовуа.
Франц Эккарт прочел это письмо Жанне. Они сидели в его кабинете, на четвертом этаже.
– Жребий брошен, – сказала она. – Слишком поздно тебе возвращаться в тень. Около семи тысяч человек уже ознакомились с твоими катренами. Ты наживешь много врагов, но появятся и друзья.
Решение монсеньора Морни было вывешено на дверях собора Сен-Морис. Отныне все жителя Анжера знали, что Франц Эккарт де Бовуа астролог. Фредерика, по ее собственным словам, от этого «умом подвинулась». К Францу Эккарту она относилась теперь с боязливым почтением.
– И зачем я только поддался искушению! – жаловался он.
Два дня спустя пришло шесть писем: все они были адресованы «Мессиру Францу Эккарту из „Мастерской Труа-Кле“ в Страсбурге» и переправлены в Анжер заботами Франсуа.
Отправителями были: Мария Орлеанская, графиня Нарбоннская, родная сестра короля; итальянский прорицатель Михаил Марул; Альберт, герцог Баварский, и его супруга Кунигунда, дочь императора Фридриха III; Этьен де Понше, епископ Парижский; Николь де Пантьевр, бывшая герцогиня Бретонская, и вдовствующая герцогиня Тереза Мантуанская.
«Речения звезд» проделали длинный путь.
Во всех письмах содержались просьбы разъяснить смысл того или иного катрена (наибольший интерес, судя по всему, вызывал шестой), а в двух посланиях – Марии Нарбоннской и Николь де Пантьевр – выражалось желание встретиться с автором.
– На шесть прошений четыре женщины, – с улыбкой заметила Жанна.
В данном случае уклониться от ответа было нельзя.
– Франц, – сказала Жанна, – тебе нужен покровитель. Мне кажется, что больше всего для этого подходит Мария Нарбоннская. У нее прямой доступ к Людовику. Если кто-нибудь будет искать ссоры с тобой, по примеру Реймона д'Амбуаза, ей по силам тебя защитить. Она просит о встрече. Мы примем ее со всеми почестями, подобающими ее рангу.
– Вот ты и посланник звезд, – пошутил Жозеф.
Мальчик помешивал угли в очаге и, казалось, сам не придавал значения своим словам.
– Мерзость! – внезапно воскликнул он.
Жанна и Франц Эккарт посмотрели на него с удивлением. Не выпуская из рук кочерги, Жозеф обернулся с разгневанным видом.
– Просвещать мерзавцев, – продолжал он. – Метать бисер перед свиньями. Разве Иисус не запретил делать это? Даже если бы им открыли Книгу самого Господа, в которой начертаны все судьбы, они не перестали бы вести себя как солдафоны и развратницы! Можно дать им все знание мира, и что они будут делать? Рыться в навозной куче в поисках того, что послужит их гнусным намерениям! Надуваться от спеси, хотя они всего лишь слизь человеческая, груда кишок и костей, разодетых в шелка и парчу!
Жанна была ошеломлена. Конечно, это были слова не того мальчика, которого она видела вместе с духами, ставшего почти бестелесным в тумане.
– Даже если сам Иисус явится им, они станут спрашивать, как наполнить свою кубышку, как отделаться от тещи или свекрови, как хапнуть наследство, которое им не принадлежит, как переспать с дочкой соседа, как прикончить врага. Неужто жизнь – такая подлая болезнь, что душа, дабы не расстаться с телом, должна идти на такие низости?
Он повернулся к Францу Эккарту:
– Зачем пожалует к тебе Мария Нарбоннская? Чтобы точно узнать, в какой день ее братец отдаст душу дьяволу, и подготовить пути к отступлению? А Альберт Баварский? Как удержать в покорности свое новое герцогство? Ты будешь метать бисер и алмазы перед свиньями!
Жанна никогда не слышала, чтобы Жозеф говорил так долго и так страстно. И никогда еще на ее памяти он не нападал на отца. Она не могла опомниться от изумления.
В комнате воцарилось тяжелое молчание. Солнце, пребывавшее в явно игривом настроении, гоняло зайчики по медному телескопу перед окном.
Франц Эккарт вздохнул.
– Жозеф, – ответил он, наконец, – слова твои вызваны внутренней чистотой, правда?
Жозеф с усилием кивнул. Конечно, только сейчас он начал осознавать, сколь дерзкой была его вспышка.
– Сказанное тобой грешит преувеличением. Верно, что люди, жаждущие разгадать смысл моих катренов, в первую очередь стремятся узнать то, что может пойти им на пользу и обеспечить успех их земных предприятий. Но нельзя исключать того, что им хотя бы на миг приоткроются замыслы Провидения. Они постигнут ничтожность свою перед бесконечностью вселенной. Быть может, поймут также, что вселенная эта им не принадлежит, и в души их проникнет некое подобие скромности. Пренебрегать этим нельзя. А надеяться на лучшее всегда следует.
Жозеф жадно слушал.
– Соблазн абсолютной чистоты – болезнь, угрожающая всем человеческим существам. Это желание нескромно. Ты не обладаешь абсолютной чистотой, Жозеф.
Лицо мальчика порозовело.
– Познание духов не превратило тебя в чистый дух. Спустившись с целью просветить тебя в ночь твоего посвящения, они хотели просветить, прежде всего, твою плоть – греховную и смертную. Это тело, которое принимает пищу и испражняется. Если ты не смиришь порыв к чистоте, то предашь их.
На лице Жозефа, казалось, жили только трепещущие ресницы.
– Духи пришли к тебе из любви, из уважения к заслугам твоего рода, которые ты унаследовал через мать Жоашена. Любовь проникнута милосердием. Ты отказал в милосердии тем людям, что прислали мне письма.
Грудь мальчика вздымалась. Он чуть не плакал.
– Прости меня, – произнес он, наконец. – Прости меня.
– Я уже простил, – сказал Франц Эккарт.
Жозеф устремился к отцу. Они обнялись. Подросток повернулся к Жанне.
– И ты тоже, – сказал он.
Она с улыбкой кивнула и обратилась к Францу Эккарту:
– Ты изумительный отец.
– Итак, я отвечу этим просителям, – объявил он.
Ей хотелось найти какие-то новые слова, чтобы рассказать Францу Эккарту о чувствах, которые он пробудил в ней. Каждый мужчина заключал в себе некую присущую только ему субстанцию и обладал своим особым цветом. Франсуа Вийон, узловатый и изломанный, словно виноградная лоза или туя. Матье – душистая сосна, Филибер – яблоня, Бартелеми – дуб, Жозеф – кедр… Жак и Франц Эккарт были исключением, ибо напоминали другие субстанции – слоновую кость и янтарь.
После любовной близости с ним она приходила в себя только через несколько часов, порой через несколько дней. Он благоухал. Она жалела, что после этого приходится мыться.
Мария Нарбоннская явилась в дом л'Эстуалей первой из тех просителей и просительниц, которые умоляли о встрече: дочь поэта Карла Орлеанского жила в Туре, всего в одном дне пути на повозке. Родившись в 1457 году и будучи гораздо моложе Жанны, она, тем не менее, производила впечатление старой женщины. Одеяние из черного узорчатого бархата и полное отсутствие румян делало ее белое от природы лицо еще более бледным; несомненно, она считала, что удалилась от мира и, особенно от двора своего брата. Сопровождали ее только фрейлина и лакей – так могла бы путешествовать дама из зажиточной бюргерской семьи. Она с удивлением оглядела Франца Эккарта:
– Я ожидала увидеть убеленного сединами старца. А вижу красивого молодого человека.
Мария Нарбоннская быстро взглянула на Жанну. Потом села в придвинутое ей кресло и сразу приступила к делу.
– Мессир, я догадываюсь, что осторожности ради вы предпочитаете выражать свои мысли темным языком, – без околичностей заявила она. – Прошу вас этого не делать. Говорите без опаски. Мы не встречаемся с королем. Для короны я не представляю никакого интереса, поскольку мальчика не родила, а снова выходить замуж мне поздно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42