..А ведь верно, так и есть!И враз напряглись все, друг на дружку озираясь. А ну как не лжет старец, ну — как будущее доподлинно знает?!И даже Петр присмирел, посуровел, перестал веселиться.— Верно, — кивает, — чего еще скажешь?— Вижу, — молвит колдун, — что человеце этому нет прока от тех богатств, а только беды одни. Ему беды и сыну его, плоть от плоти рожденному, и внукам его, и правнукам до девятого колена! Всем от того злата великие несчастья и муки принимать...И смолк.Стоит Густав ни жив ни мертв, и ладонь его в руке колдуна трясется — ходуном ходит!И Петр помрачнел.И все уже видят, что кончилось веселье, что осерчал царь Петр, в гнев впал. И уж бочком-бочком, а кто задом пятятся к выходу.— Чего каркаешь, старик?! — грозно спрашивает Петр. — Знать, верно ты злодей?!И свою руку ему сует.— Скажи-ка теперь, что со мной будет! Да не соври смотри!— Вижу я, — сказал старец, — постель, в постели человеце лежит, в жару мечется, кончается... От роду ему пятьдесят три с малым годка...— Ах ты, шельмец! — злобно перебил колдуна Петр, руку выдернув. — Чего ж так мало мне отпустил? Или пугаешь, бестия?! Кто тебя на такие слова надоумил?..Пошло лицо Петра судорогами, задергалось, исказилось гримасой, глазищи из орбит вон полезли — верный признак надвигающейся бури.Приказал коротко:— А ну — бить его, пока не скажет! Или пока душа из него не выйдет вон!И сам же первый ударил наотмашь, кулаком в лицо, роняя старца на камень и топоча его сверху ножищами.И уж никакое это не веселье, а самый — страх!Тонко, как сурок, свистнул плетенный из кожи, вымоченный в соляном растворе, кнут. Упал на колдуна, перерубая его поперек спины. Бугром вздулась под ним и, аки нарыв, лопнула кожа, брызнув во все стороны кровью.Вздрогнул, страшно вскрикнул старец.— Бей! — яростно крикнул Петр. — Туда же бей!И вновь взлетел и точно туда же, в свежую кровавую рану, ударил кнут, рубя уже не кожу, но плоть, так что ошметки мяса кругом полетели.— Еще бей!.. Еще!!..Десяти ударов хватило, чтобы старец тот дух испустил. Вскрикнул, дернулся и затих.Петр, жадно за пыткой наблюдавший, на ноги вскочил и мертвое уже тело несколько раз пнул. Пнул да сказал:— Не хоронить его, злодея, собакам скормить!Развернулся и из пытошной вон вышел!И все вышли. И уж не пировать отправились, а по домам. И все-то трезвые, хотя до того чуть не по ведру вина выхлебали.Вона как все обернулось!Начиналось шутейством да озорством, а завершилось-то невесело!.. Глава 30 Пари есть пари! И тот, кто его заключал и проиграл, должен платить! Тому — кто сорвал куш! Особенно если он не просто так, а — джентльмен.Мишель-Герхард-фон-Штольц был джентльменом. Причем везучим, потому что обычно всегда выигрывай. Но на этот раз — нет! На этот раз выиграли милиционеры.Три с расквашенными рожами грабителя стояли рядком в отделении, пряча глаза и хлюпая разбитыми носами.— Вы узнаете их? — спросили милиционеры.А черт их знает!.. Хулиганы, особенно на свету, в особенности после того, как побывали в руках милиции, все кажутся на одно лицо.— Да, узнаю, — ответил Мишель-Герхард-фон-Штольц.В конце концов, не все ли равно!..Впрочем, на этот раз он, кажется, не ошибся.— Посмотрите, это ваши вещи?Это были его вещи — зажигалка, портмоне и часы. Правда, в портмоне недоставало ровно половины бывших там денег. Даже непонятно, где преступники за эти несколько, между ограблением и задержанием, минут успели их потратить.— Да, спасибо, мои.— Гапоненко!— Я, товарищ лейтенант!— Давай, оформляй задержание...— Не надо никакого задержания, — мягко сказал Мишель-Герхард-фон-Штольц. — Вещи возвращены в целости и сохранности, милиция сработала, как всегда, превосходно, все очень хорошо, никаких претензий у меня нет.— Но вы же говорили — они вас побили! — напомнил милиционер.— Совсем чуть-чуть, — улыбнулся потерпевший.Задержанные грабители с удивлением косились на побитого ими гражданина, который теперь их выгораживал перед ментами!— Значит, все в порядке? — еще раз уточнил лейтенант.— В совершеннейшем!— Ну, как хотите, — развел он руками. — Гапоненко!— Я!— Ты это — ничего не оформляй. Дай им как следует... И — на все четыре стороны.На этот раз грабители не имели ничего против того, чтобы им как следует дали. Потому что хоть так, хоть так — все равно дадут, но так — один раз, а если здесь остаться, то не один и каждый день!Мишель-Герхард-фон-Штольц ждал своих обидчиков подле отделения. Он заметил, как они, гуськом, вышли на крыльцо и, быстро ускоряясь, побежали к ближайшему, за которым можно было скрыться, углу.— Стоять! — тихо скомандовал Мишель-Герхард-фон-Штольц.Грабители, испуганно вздрогнув, замерли на месте, разве только рук не задрали.Но это был всего лишь потерпевший. Он стоял, привалившись плечом к стене, и курил свою сигару, выпуская через нос тонкие струйки дыма.— Значит, так, джентльмены, — повторил он свое давешнее оскорбление. — У вас теперь есть две возможности. Первая — вернуться туда, — показал он на близкое крыльцо отделения милиции, — лет на пять-шесть... Другая — помочь мне в одном небольшом, которое, как мне кажется, как раз по вашим силам, дельце...Так что выбирайте... Глава 31 — Сюда, сюда, ваше высоко-бродь! Здеся она!.. — бормотал, пятясь, сторож.Приоткрыл услужливо дверь. Странно, что он все еще не сбежал, как другие. Или некуда?..Мишель шагнул внутрь и оторопело замер.В караулке, примостившись на самом краешке дивана, сидела ожидающая его дама, которая порывисто обернулась на звук открываемой двери.Это была Анна!Ну то есть — Анна Осиповна Рейнгольд.Мишель хотел было броситься к ней, но заметившая его Анна сдержанно ему кивнула. И этот кивок сразу же охладил Мишеля.— Вы искали меня? — спросил он.— Да, искала, — кивнула Анна.И вдруг почему-то покраснела. Хотя, может быть, ее щеки зарумянились из-за того, что она зашла с улицы в жарко натопленное помещение.— Ты что ж, голубчик, даме даже чаю не предложил? — укоризненно сказал Мишель сторожу, чтобы прервать неловкую паузу.— Виноват-с, ваше высокоблагородие! — рявкнул, вытягиваясь, сторож, и тут же бросаясь к чайнику.— Нет, не надо! — запротестовала Анна. — Не беспокойтесь. Я ненадолго. Я по делу.— Чем могу?.. — привычно, казенной фразой, начал было Мишель, но тут же смутился своей неуклюжести. — Простите... Я могу вам чем-то помочь?Анна кивнула. И быстро оглянулась вокруг.Ну конечно!.. Какой же он увалень! Как можно разговаривать с дамой здесь, где пахнет сохнущими подле печки сапогами!— Простите бога ради! — еще раз извинился Мишель. — Прошу вас проследовать за мной, здесь не очень-то удобно находиться.И обернулся к сторожу:— Дай-ка мне, братец, ключ!— Какой, ваш-бродь?— Любой, — слава богу, большинство помещений в участке теперь пустовало. — Где потеплее.Сторож, бряцая железной связкой, нашел, протянул ключ.— От кабинета его превосходительства, — сказал он. — Там вам удобно будет-с, там стекла целы и большой диван-с.Анна вздрогнула, словно ей пощечину дали.В первое мгновение Мишель не понял. Но потом... Диван... Ну конечно же! Фу, какой дурак!.. Так сказать!.. Хотя, наверное, он ничего плохого не имел в виду.— Идемте же скорее, — нетерпеливо произнесла Анна, порывисто вставая и направляясь к двери.— Виноват-с, — растерянно глядя на даму и Мишеля, пробормотал сторож. Хотя не понимал, в чем виноват, но чувствовал, что сморозил какую-то глупость.— Вот что, любезный, присмотри пока за человеком, который в моем кабинете сидит, — попросил сторожа Мишель.— Будет сделано, ваш-бродь! — гаркнул сторож.Мишель побежал догонять Анну, которая успела уже выйти в коридор.— Сюда пожалуйте! — показал он, забегая вперед.В кабинете отсутствующего Его Превосходительства было довольно прохладно, но точно был большой кожаный диван.— Прошу вас, — пододвинул Мишель даме стул, не решившись указать ей на тот злополучный диван.Анна села. Зачем-то расстегнула сумочку, ничего из нее, однако, не достав.Мишель ей не мешал, не торопя и ничего не спрашивая.Анна вдруг, заметив, что бестолково, сама не зная зачем, теребит в руках сумочку, резко закрыла ее и спросила:— Скажите, мой отец, он все еще здесь?..— Здесь, — почему-то смутившись, ответил Мишель.Хотя смущаться нужно было не ему — он на имущество бывшего Государя Императора не покушался.— Вот, я тут принесла, — вновь сказала Анна, протягивая завернутую в вощеную бумагу какую-то еду. — Вы можете передать ее моему отцу?— Да, конечно, — пообещал Мишель, принимая сверток.Хотя чувствовал, что Анна пришла совсем по другому поводу. По какому же?..— Я бы хотела у вас спросить, — произнесла, устремляя на него страдающий взгляд, Анна. — Не как у полицейского...Слово «полицейский» в ее устах прозвучало почти как оскорбление, как площадное ругательство. Современные, воспитанные в духе разнузданной демократии дамочки терпеть не могли полицейских, обожая революционных юношей, стреляющих в них из револьверов и взрывающих бомбами.Чего Мишель решительно не понимал! Не понимал чем юноши, убивающие уважаемых в обществе людей покушающиеся на жизнь самого Государя Императора, лучше полицейских чинов, защищающих от них общество? Но так уж сложилось, что передовая русская интеллигенция и ладно бы только истеричные барышни-гимназистки, но и вполне добропорядочные господа и среди них даже известные писатели и адвокаты рукоплескали фанатикам и террористам, утопившим Россию в крови.Наверное, Анна была такой же. Наверное, она тоже посещала революционные студенческие кружки, читала запрещенную литературу и искренне восхищалась бомбометателями.О чем Мишелю думать было почему-то неприятно и больно.— Если у вас есть какие-то ко мне вопросы — извольте, я готов на них ответить, — довольно сухо сказал он.— Мой отец... Я знаю, он виновен перед вами. Но он очень хороший, поверьте мне, я знаю его лучше...Мишель молчал. А что он мог ответить — согласиться что да, ее отец очень хороший и добрый и желал прибить его и утопить в Москве-реке единственно от доброты душевной?Не мог он так сказать.Но и не способен был назвать его душегубом.Он просто ждал.— Я понимаю, что, наверное, это глупо, но я бы хотела попросить вас простить его!..— Хорошо, будем считать, что я простил вашего отца, — чувствуя себя ужасно неловко от того, что его просит, что перед ним унижается дама, торопливо кивнул Мишель.Он хотел как можно скорее прекратить этот тяжелый для него разговор, хотел, чтобы Анна ушла.Но в то же время не хотел, чтобы она уходила...Ему бы не здесь с ней разговаривать, не в участке, а где-нибудь на балу или на частной вечеринке, где бы он мог показать себя совсем с иной, с гораздо лучшей стороны. Но судьба распорядилась так, что он вынужден общаться с ней как полицейский...— Я могу чем-то еще вам помочь? — спросил он, думая свернуть разговор.— Да! — тихо прошептала Анна, не глядя на него. — Я бы хотела просить вас отпустить его, — трудно выговаривая слова, произнесла она. — Он никуда не скроется, уверяю вас. Я пригляжу за ним сама! У него больное сердце...Мишелю, который и без того чувствовал себя не в своей тарелке, стало совсем худо. Теперь ему было неловко не только за себя, но и за нее: за ее просительный перед ним тон, за полные слез и стыда глаза. Она просила у него помощи, тогда как он ничем не мог ей помочь!— Послушайте, — как можно мягче сказал Мишель. — Не надо так!.. Ваш батюшка преступник, он не стоит того, чтобы вы хлопотали за него...Но Анна его поняла по-своему. Она вдруг вскинула на него глаза и очень твердо сказала:— Я не просто так прошу вас, чтобы вы помогли ему. Не из милости! — И слезы в ее глазах стали просыхать. — Я ведь все понимаю. Понимаю, куда пришла! Я заплачу вам. Столько, сколько нужно.О господи!.. Как же так можно-то!..— У меня есть деньги! — торопясь, забормотала Анна, расстегивая сумку и доставая оттуда пачки ассигнаций. — Здесь немного, но я достану еще. Я достану столько, сколько вы изволите назвать!..— Прекратите! — почти крикнул Мишель. — Как можно-с?! Уберите ваши деньги!Анна, испуганно взглянув на него, стала, комкая, засовывать банкноты обратно.— Я понимаю, понимаю, — бормотала она, как в лихорадке. — Вы не хотите брать денег... Я понимаю... Но ничего другого у меня нет. Если только... — Она вскинула на него глаза. — Если вы поможете, если вы обещаете мне помочь, отпустив теперь моего отца, я готова... Я могу предложить то, что имею, — себя, — выпалила она.Мишель обалдело глядел на Анну. Ему предлагали не деньги, а то, о чем он помыслить не мог! Но как же так?..— Я обещаю, я сдержу свое слово, — быстро, отчаянно, горячо говорила Анна. — Если вы проявите благородство, если отпустите его отсюда прямо сейчас, со мной, то я, не далее как сегодня же вечером, приду к вам домой. Или сюда. Вы только извольте назвать место и время, и я обязательно приду.Щеки Анны пылали, голос срывался, но было видно, что она не собирается его обманывать, что она выполнит свое обещание, что придет!— Послушайте! — в отчаянии вскричал Мишель. — Ну нельзя же так! Есть же границы! Ваш отец преступник, его никто не отпустит, его нельзя отпускать, покуда следствие не будет закончено, а суд не вынесет свой вердикт. Если я выполню вашу просьбу, это будет расценено как должностное преступление!— Значит, вы отказываете мне. Вы — не можете... не хотите? — тихо сказала Анна.— Да при чем здесь хочу или не хочу?! — вскричал Мишель, чувствуя что говорит что-то не то, что его слова вновь можно истолковать превратно, можно истолковать как согласие и сожаление, что он не имеет возможности совершить предлагаемую ему сделку!— Ни я, ни кто-либо еще вам не поможет! Поймите наконец, теперь никто не сможет его отпустить! Да только если вы будете продолжать так ходить, непременно найдется какой-нибудь негодяй, который согласится, пообещает вам помочь, да все равно обманет! Опомнитесь же!..Он, плохо себя помня, бросился к Анне, встал перед ней на колени и схватил ее за руку, чтобы что-то объяснить, втолковать. Чтобы предостеречь от опрометчивых, которыми кто-то может воспользоваться, поступков...И опять, опять он сделал не то!..Потому что Анна с силой вырвала руку, порывисто вскочила и побежала к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34