Потому что одному того, что он имеет, до конца дней хватит и еще столько же останется!Вот и потянуло Густава в родные края, в далекую и милую сердцу Голландию, где решил он отстроиться и жениться на доброй, из хорошей семьи, девице в чепчике и белом переднике, которая родит ему наследников.Пора уже...И стал Густав снаряжаться в дальний путь. Хоть и отговаривали его всячески купцы, стращая тем, что ныне путешествовать небезопасно, так как пошаливают в лесах шайки лихих людишек, ни за грош губя людские души. И впрямь, дня не проходило, чтобы не привозили в Москву на телегах раздетых донага, зарезанных да задушенных мертвецов, собранных вдоль дорог. А на дыбе, на площади, то и дело не повисал новый, взятый преображенцами разбойник. Но только все одно спокойней не становилось.И надумал тогда Густав ехать не напрямую, сквозь неласковые смоленские чащобы, а крюком, через вновь строящийся русским царем город Санкт-Петербург. Туда, что ни день, уходили длинные обозы, каких теперь стало во множестве, потому что многие знатные люди потянулись в новый на Неве-реке град. До Санкт-Петербурга он доберется обозом, а уже оттуда водой, на ганзейском купеческом судне, по морю Балтийскому.И хоть боялся он воды, но лесных разбойников все же пуще!Оказия подвернулась скоро — боярин Матвеев, со всеми своими чадами, домочадцами и дворовой челядью, отбывал в Санкт-Петербург большим обозом. Здоровенные телеги с верхом нагрузили домашним скарбом. Сам боярин ехал в карете с окошками, забранными цветными стеклами, с железной печуркой внутри. Густав Фирлефанц следовал вслед за ним на купленной открытой повозке, закутанный по самую макушку в жаркие медвежьи шкуры. Дорога предстояла не близкая — почитай, семьсот верст по осенней хляби.Но-о, пошла, милая!..Полсотни возов, при вооруженной пищалями охране, да с ним еще два десятка верховых, с притороченными к лукам вьюками, тронулись из Москвы ранним утром. Как за дальнюю заставу вышли, потянулись долгие русские просторы.Велика Русь — сто Голландии уместится. И все-то в ней есть — и земля, и леса, и реки. А живут препогано!Двадцать дней тащился обоз, утопая колесами, чуть не по самые оси, в грязи. Кое-где застревали так, что приходилось тянуть телеги всем миром, выдирая их из вязких болотин с помощью веревок, рубя и подпихивая под колеса молодые елки. Несколько раз мелькали какие-то таившиеся вдоль дороги, за деревьями, тени, слышались неясные ночные голоса и хруст сучьев. Не иначе это лихие разбойники караулили свои жертвы. Но напасть на обоз не решались.Тягуче тянулись дни, менялись пейзажи, похожие один на другой, — поля, темные лесные чащобы да редкие деревеньки с покосившимися, крытыми почерневшей соломой крышами и затянутыми бычьими пузырями оконцами.Тоска...Зато Санкт-Петербург удивил. Хоть и недостроен был, хоть только-только начинался, а уже проглядывался в нем настоящий европейский город!— Видано ли такое, чтобы в каменных избах жить! Разве же их натопишь? — ахали, крутя во все стороны головами, мужики боярина Матвеева, пригнанные из дальних деревень. — Чудеса!..В Петербурге Густав Фирлефанц скоро отыскал голландских купцов, которые взялись доставить его прямо в Амстердам, ноне за так и не за деньги, а за хлопоты. Их коги, с набитыми под завязку европейскими товарами трюмами, уже вторую неделю отстаивались на якорях, на внешнем рейде, в ожидании разрешения на торговлю. Купцы искали толмача для переговоров с русскими и посчитали, что лучшего помощника, чем Густав, который знает местный язык и обычаи, им все равно не сыскать.И пошел Густав Фирлефанц с купеческой челобитной по казенным приказам, которые теперь, на новый лад, прозывались коллегиями. Из Иностранной его отсылали в Берг-коллегию, оттуда — в Мануфактур-коллегию, из Мануфактур-коллегии — в Коммерц-коллегию, из которой обратно в Иностранную... И в каждой-то коллегии был свой порядок...Задерганные просителями секретари присутственных мест кивали на асессоров, те ссылались на советников, советники, разводя руками, объясняли, что без соизволения на то вице-президентов ничего сделать не могут, вице-президенты отсылали всех подряд к президенту, который, сердясь и топая ногами, кричал, что этот вопрос должны решать секретари с асессорами.Два дня Густав, упарившись, бегал по кругу, пока умные люди не подсказали ему, что нужно сделать, чтобы его дело побыстрей и в благополучную для него сторону разрешилось. Нужно — дать.Терпящие убытки купцы собрали подношение и, вручив его Густаву, наказали: без разрешения на торговлю не возвращаться...Он как раз высиживал третий час на лавке в присутственном месте в ожидании аудиенции у президента, когда вдруг приключилась какая-то беда. Потому что все двери разом распахнулись и все секретари, асессоры, советники и вице-президенты забегали как ошпаренные, шикая на просителей.— Пошли, пошли! Не до вас теперь!Все стали грешить на пожар, но дымом не пахло.Хотя беда все же случилась — беда себя ждать не заставила. В присутствие, в мокром плаще, в заляпанных по щиколотки грязью ботфортах, вошел русский царь Петр. Густав сразу узнал его и понял, что у него появился шанс уплыть в Амстердам, может быть, уже завтра.Он встал на пути царя и, низко поклонившись, сказал:— Здравствуй, Гер Питер!Царь остановился.— Ты кто? — грозно спросил он.И бесцеремонно схватив Густава за подбородок и потащив его вверх, развернул лицо к свету.— А ведь мне твоя рожа знакома! — весело сказал он.— Я, Гер Питер, Густав Фирлефанц, голландский ювелир, который сделал для вас золотую табакерку, — еще раз почтительно поклонился Густав.— А-а... Так это ты!.. — не сразу, но вспомнил Петр. — Это ты меня в своей мастерской уму-разуму учил?— Я, Гер Питер, — закивал, улыбаясь, Густав.— Это же он, шельмец, меня побил, когда я его резец на пол бросил! — захохотал Петр, хлопнув мастера по плечу так, что тот, крякнув, присел. — А как же ты здесь оказался?— Я уже много лет у вас живу! — объяснил Густав.— А тут зачем сидишь? — помрачнел, что-то сообразив, Петр.— Хлопочу о разрешении на торговлю для прибывших в Санкт-Петербург голландских купцов, — объяснил, потупившись, Густав.— А тебе это к чему?— Они обещали взять меня в Амстердам.— И давно хлопочешь?— Третий день, Гер Питер.— Ах вы!.. — багровея и наливаясь злобой, рявкнул Петр. — Дармоеды!Секретари, асессоры, советники и вице-президенты замерли, не дыша.— У кого ты был?— У всех, — смиренно ответил Густав.— Кто должен был решить его вопрос? — потребовал ответа Петр.— Секретарь, — подсказал, услужливо изгибаясь, президент.Секретарь побелел и чуть не бухнулся на пол, потому что все, как водится, сошлось на нем. На самой мелкой, от которой решительно ничего не зависело, сошке.— Почему не сделал? — оборотился к секретарю Петр. — Почему не сделал?! — крикнул из-за спины царя на секретаря президент.— Я сейчас, сию минуту!.. — залепетал секретарь, хватая Густава за рукав и увлекая его в свой закуток.Справедливость восторжествовала — Густав в мгновение ока получил все требуемые бумаги, а нерадивый секретарь был с громом и треском изгнан из присутственного места.— Ну что, получил, что хотел? — спросил довольный собой Петр.Густав вновь поклонился.— То-то! Теперь со мной пойдешь!Густав хотел отказаться, но не тут-то было! Русский царь возражений ни в большом, ни в малом не терпел.— А не пойдешь, откажешь — счас все твои бумаги в клочки! — пригрозил Петр.Вечер, ночь и день Густав Фирлефанц таскался за царем, все ноги в кровь исколотив, на ладони заноз насажав, когда на строящийся фрегат по доскам карабкался, и полведра водки употребив.— Не пущу тебя в Амстердам! — бушевал, лапая его и целуя в губы, пьяный русский царь. — Накось, выкуси! Будешь здесь жить! Чего тебе у нас не хватает?— Все хватает Гер Питер, — пьяно лопотал Густав. — Но я жениться хочу...— Жениться?.. — переспросил царь. — Ладно! Вот прямо теперь тебя и женим! Есть у нас девки на выданье?Кто-то услужливо подсказал несколько имен.Скорый на дурное дело, царь вскочил, потянув за шиворот Густава.— Пошли!— Не могу... я... В Амстердам... мне, — лепетал тот заплетающимся языком, пытаясь плюхнуться обратно на лавку.Но Петр тряхнул его так, что зубы клацнули.— Цыц! Еще благодарить меня будешь! А не то враз — за Уральский камень сошлю!..Когда пьяная компания стала ломиться в три часа ночи в спящий дом, дворовые чуть было не взялись за дреколье. Но проснувшиеся хозяева заметили среди ночных злодеев двухметровую, рыгающую на забор, фигуру в ботфортах, узнали ее и забегали как оглашенные, чтобы принять как положено дорогих гостей.Не снимая грязных сапог, роняя за собой комья грязи, ночные гости протопали в дом, потребовав, чтобы хозяева привели им всех своих дочерей. Девиц подняли с постелей, кое-как подмалевали и поставили в рядок перед гостями.— Выбирай! — широким жестом предложил Петр.Выбирать Густав ничего не мог, потому что ничего не видел, будучи вусмерть пьяным. Ему теперь что девица на выданье, что отрок, что свинья в чепчике — все было едино.— Вот эту бери! — больно толкнул его в бок локтем Петр. — Справная девка. Или ту... Берешь?— Беру, — кивнул Густав, роняя голову на грудь.— Ее берем, — ткнул Петр пальцем в отобранную девицу.В ту. А может, в другую...— Как же так-то? — охнула мать.Но ее сзади, кулаком промеж лопаток, саданул тоже оторопевший, но не желающий ехать за Урал, отец.— Молчи, дура! Сам царь сватом в дом пришел!..Пьяная ватага поднялась, подхватила словно вихрем невесту и жениха и потащила их прямиком в церковь...Когда утром Густав Фирлефанц пришел в себя, он обнаружил рядом с собой какую-то испуганную, сжавшуюся в комок, голую девицу с длинной, по пояс, косой.— Ты кто такая? — спросил он, думая что угодил в вертеп.— Жена ваша! — всхлипнула та. И зарыдала в голос.Густав отчаянно замотал раскалывающейся от боли головой, чтобы хоть что-то вспомнить. Так и не вспомнил...Но деваться было уже некуда и в Голландию ехать незачем. И Густав смирился со своей участью. Тем более что невеста ему понравилась своей красотой и кротостью.Ну и пусть!.. Первая встреча с русским царем там, в Голландии, принесла ему удачу. Так, может, и вторая тоже?..Пусть будет как есть.Как судьбой предначертано!.. Глава 19 А вот теперь-то они и схватят их за руку, и сволокут в участок! Ату их!..— А бумаги у вас имеются?— Имеются!— С печатями?— Со всеми!— С гербовыми?— Сними!— Тогда вам необходимо переодеться...— Во что?— Вот в эту одежду.«Эту одежду» назвать одеждой можно было только с большой натяжкой. Причем разве только с мылом. Потому что эта одежда была цельнокроеным комбинезоном, с единственной «молнией» на груди и капюшоном на резинке.— Так что же, нам раздеваться?— Да. Совсем. Как на медосмотре.Свою одежду они оставили в специальных ящиках. И обувь — тоже, получив взамен нее специальные, на пористой подошве, бахилы. Теперь они выглядели в точности как хирурги перед операцией. Так ведь на операцию и шли!..Спустились в хранилище. Да не в то, куда водят экскурсантов, а в другое, где драгоценности не выставляются напоказ, а хранятся под семью замками, подальше от любопытствующих глаз.— Сюда, пожалуйста.Стальная дверь отошла в сторону. За ней были стеллажи, на полках которых теснились пронумерованные контейнеры с драгоценностями. Так и хочется сказать — запыленные. Только никакой пыли в хранилищах, где поддерживается постоянный микроклимат, нет.Хранитель, проходя вдоль стеллажей и сверяясь по описи, отыскал нужный номер. Ага, вот он — тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцатый!Вот-вот, подайте-ка вы его теперь сюда!..Контейнер сняли и поставили на стол, под свет ламп.Хранитель, который каждый день имел дело с несметными сокровищами, давно перестал воспринимать пудовые слитки — золотом, а алмазы — ценностью, видя в них лишь инвентарные номера.Он взял контейнер, открыл, откинул крышку и отошел в сторону.— Пожалуйста...Что — пожалуйста?— Можете полюбопытствовать — все как есть все на месте!Вот так номер... Причем тот самый — тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать с буквой А! Вот же он... Тот самый! Колье золотое, в форме восьмиконечного многогранника с четырьмя крупными, по двенадцать каратов каждый, камнями по краям и одним, на шестнадцать каратов, в центре...А как же тогда?..Или то, что они видят, — не колье, а всего лишь подделка со стекляшками вместо бриллиантов?— Вы удовлетворены?Почти, но хотелось бы взглянуть повнимательней.— Григорий Самойлович, можно вас?— Да, чем могу?..— Взгляните, пожалуйста.Привлеченный эксперт воткнул в глаз увеличительное стекло, взял коробочку с украшением, поднес его к глазам и, крутя-вертя, стал внимательно осматривать, бормоча себе под нос.— Н-дас...Вот сейчас он вынесет свой вердикт, и они прищучат воров так, что никакие ухищрения и никакие могущественные защитники им не помогут! Вот сейчас, сейчас!..Ювелир бережно положил коробочку с изделием номер тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать на место и не спеша вытащил из глаза лупу.— Ну что я могу сказать?..Да говори уж скорей, не тяни!— Это — бриллианты...Какие такие бриллианты?— Настоящие. Не стразы. Четыре «камня» где-то по десять каратов и один, тот, что в центре, — около пятнадцати. Можете не сомневаться, у меня глаз наметан!— А оправа?!— Оправа тоже, смею вас уверить, не крашеная латунь...Все переглянулись. Красноречиво.Изделие номер тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать было там, где ему надлежало быть, — в Гохране!Что было совершенно непонятно. Потому что несколько дней назад оно было не здесь, а было совсем в другом месте. На шее у дочери одного высокопоставленного чиновника.Выходит... Выходит, те восемь экспертов ошиблись?Или ошиблись не те восемь, а этот один эксперт?Или все гораздо проще — преступники, поняв, что за ними ведется слежка, успели за это время вернуть изделие номер тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать в хранилище, где его благополучно обнаружили ревизоры?..— Может, вы желаете посмотреть еще изделие номер тридцать шесть тысяч пятьсот восемнадцать? — любезно предложили хранители национальных реликвий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34