Стейси тоже пошел, но отстал и, когда мы вышли на крыльцо, остался стоять в стороне, пристально вглядываясь в лесную синь. Сынок съехал с перил и позвал нас:
– Эй, что я вам покажу!
– Что? Что? – Кристофер-Джон, Малыш и я окружили его.
Сынок расплылся в улыбке и поглубже засунул руку в карман потрепанных брюк.
– Смотрите, что Рассел привез нам. – Он вытащил из правого кармана сжатый кулак и медленно раскрыл его.
Дон Ли проделал то же самое.
– Ой! – выдохнули мы трое одновременно.
На ладони у них лежало десять мраморных шариков разного цвета.
– Тут еще не все, – сказал Дон Ли. – Покажи-ка им настоящего красавца.
Не спеша Сынок засунул руку в другой карман и с гордой улыбкой извлек свое сокровище. Голубой красавец, окутанный изумрудно-зеленой дымкой. Сынок подставил его на протянутой руке бледному ноябрьскому солнцу, затем приблизил, чтобы каждый мог посмотреть сквозь него.
Малыш и Кристофер-Джон ахнули от восторга, и даже Стейси удостоил его звания «симпатяга», а я так просто была зачарована им. У меня даже глаза полезли на лоб – так я на него глазела; и, не долго думая, протянула руку, чтобы забрать его у Сынка и поближе рассмотреть. Но Сынок тут же крепко сжал кулак.
– Этакого красавца никому нельзя трогать, кроме меня, – сказал он.
– И меня, – напомнил Дон Ли.
Сынок не отреагировал, но мне показалось, что и Дону Ли нельзя подходить близко к этому мраморному чуду.
– У, жадоба! – рассердилась я. – Очень нужен твой паршивый шарик! Я только хотела хорошенько рассмотреть его. Раскрой руку!
Сынок остался глух к моей просьбе, он засунул сокровище обратно в карман и похлопал по нему, чтобы убедиться, что его чудо в целости и сохранности. Потом, словно в нем проснулись угрызения совести, раскрыл правый кулак.
– Хочешь, сыграем? – предложил он.
Я высыпала все мраморные шарики, какие выиграла на днях у Кертиса Гендерсона. Сынок с презрением поморщился.
– Это все, что у тебя есть?
– Все, что мне понадобится, – ответила я, уверенная, что через три хода три из его мраморных шариков будут мои.
– И у меня есть один, – объявил Малыш, прибавляя четвертый шарик к моей кучке. – Чур, один удар мой, – добавил он.
– Лучше спустимся сюда, – сказал Сынок, спрыгнув на землю. – На крыльце слишком широкие щели между досками.
Все, кроме Стейси, тоже спрыгнули. Он остался на крыльце.
– Ты что, не будешь играть? – спросила я его.
– Нет, я возвращаюсь в дом.
Меня это просто взбесило. Еще год назад Стейси бы как миленький соскочил на землю, чтобы играть в шарики, а теперь, когда ему стукнуло тринадцать, он так изменился, что совсем редко снисходил до игры с нами. Мама сказала, это потому, что он становится мужчиной, ему полагается меняться, и я тоже буду меняться. Не знаю, может, и так, только мне все ото не нравилось, лучше б ни он, ни я никогда не менялись. Но, наверное, так полагается в жизни, чтобы все менялось. Не знаю, не знаю, только была б моя воля, я бы навесила на время железный замок, чтоб оно остановилось.
– Стейси сильно переживает, да? – высказался Сынок.
Оп знал – впрочем, как и все, – что Стейси больше других дружил с Т. Дж. Эйвери. Последние годы Стейси был не только лучшим, но, пожалуй, единственным его другом. Хотя многие, и я в том числе, не были без ума от Ти-Джея, Стейси всегда оставался ему другом, пока прошлой весной по вине Ти-Джея мама не потеряла работу в школе Грэйт Фейс. Но даже несмотря на это, Стейси не бросил его. В ту ночь, когда был убит Джим Ли Барнет, Ти-Джей прибежал к Стейси, и Стейси помог ему.
– Вы тоже думаете, что беднягу Ти-Джея приговорят к смерти? – спросил Сынок, продолжая машинально помешивать в руке мраморные шарики; об игре все уже позабыли.
Я обдала его холодным взглядом. Я боялась даже думать о Ти-Джее, о том, что может случиться.
– Мы, кажется, собирались играть? – сказала я.
Сынок посмотрел на меня и пожал плечами:
– Ладно, давай играть.
Он очертил палочкой внешний и внутренний круги для нашей игры. Смешал мои и свои шарики с шариком Малыша, разложил их во внутреннем круге, а потом встряхнул в руках мой красный и свой желтый шарики. Кристофер-Джон закрыл пальцами-коротышками Дону Ли глаза, и Дон Ли вытянул из рук брата красный шарик. Значит, мне было первой бросать.
– Кэсси, пожалуйста, дай мне бросить, – попросил Малыш; он, как и я, сидел на корточках, но при этом старался не запачкаться. – Ведь один шарик мой, правда?
Я начала было протестовать, но потом передумала, потому что мне нужен был его шарик, и я вовсе не хотела, чтобы он забрал его из круга.
– Ладно, – согласилась я, – только дай мне сначала сбить один их шарик, а потом будет твоя очередь.
Малыш нахмурился, но согласился. Он был рассудительный ребенок и отдавал себе отчет, что у меня и опыта было побольше, и шарики я кидала куда более метко.
Цель игры заключалась в том, чтобы вышибить шарики противника из круга. Если вышиб, значит, шарик твой. Я кидала просто здорово, правда, на этот раз ни Сынку, ни Дону Ли не везло, хотя обычно они были отличными стрелками. Мы с Малышом ловко выиграли у мальчиков четыре шарика подряд. Даже Кристофер-Джон рискнул бросить свой и выиграл. В общем, мы почти уже обчистили Сынка и Дона Ли, когда вдруг раздался голос папы:
– Чем это вы здесь занимаетесь?
Не выпуская мраморный шарик из рук, я обернулась. Мы так увлеклись игрой, что не заметили, как он вышел из дома.
– Играем в шарики, – ответила я.
– Папа, мы их раздели! – похвалился Малыш.
– В самом деле?
– Да, сэр! – Кристофер-Джон еще никак не мог прийти в себя от восторга.
– Так, так. По-моему, вам следует вернуть эти шарики Сынку и Дону Ли.
– Как это? – возмутилась я. – Мы их выиграли честно!
Папа указал рукой на шарики.
– А ну-ка, Сынок, и ты, Дон Ли, забирайте свои шарики.
Кристофер-Джон, Малыш и я в недоумении смотрели на папу, а Сынок и Дон Ли с радостью накинулись на свои шарики, которые по справедливости уже принадлежали нам.
– А эти что? – спросил папа, имея в виду три мраморных шарика, оставшиеся лежать на земле.
– Это наши, – ответила я.
– Дай их сюда.
Я собрала шарики и отдала папе, включая тот, что был у меня в руке. Папа засунул их в карман пиджака и сказал:
– А теперь живо в фургон. Мы едем.
Когда мы уже распрощались с тетушкой Ли Энни, Эллисами и двинулись домой, папа сказал:
– Я прошу вас больше никогда не играть в шарики.
Малыш, Кристофер-Джон и я с отчаянием уставились на папу. Только Стейси казался равнодушным. Уж коли он считает себя выше какой-то там детской игры в шарики, папин запрет, стало быть, его никакой стороной не касается.
– Я слишком часто наблюдал, как это ведет к азартным играм, – сказал папа. – А азартная игра словно болезнь. Она может погубить человека. Стоит вам, пусть в игре, завладеть чем-нибудь чужим, у вас невольно зародятся низкие чувства. Поймите, вот вы играете в мраморные шарики, и все идет гладко. Но в один прекрасный день кто-то из вас рассердится, что проиграл, или обвинит другого в плутовстве – и всё, выйдет неприятность. А то еще кто-нибудь решит, что играть на шарики неинтересно, и начнет вместо мраморных шариков ставить деньги. Вот вам и азартная игра!
– Папа, но мы не собирались делать ничего плохого, – запротестовала я.
– Сейчас нет, Кэсси, девочка моя, я уверен. Поэтому и прошу вовремя бросить эту игру. Можно ведь во что-нибудь другое играть.
– Но, папа…
– Я своего мнения не изменю, так что намотайте себе на ус: сегодня вы играли в шарики в последний раз. Передумаете – сами знаете, что вам за это будет.
– Да, сэр, – хором ответили мы без всякого энтузиазма.
Я хорошо знала, что, нарушь мы его запрет, не избежать нам ремня, хотя лично я никакого смысла в этом запрете не видела. Мы же не в азартную игру играли. А игра в шарики была моя любимая игра. К тому же я ловко кидала, лучше многих других, в том числе и Сынка. До чего мне не хотелось подчиняться! Но выбора не было. И Кристофер-Джон, и Малыш, и я прекрасно знали, что папа выполнит свое обещание. Без всяких «но» или «если».
Сынок сам первый начал. Я сидела тихо-мирно в воскресной школе, бормотала про себя стихи из Библии, как вдруг он вытаскивает свой изумрудно-голубой мраморный шарик и показывает ребятам, надежно укрывшимся за спинами слушателей из первого ряда. Он перекатывал его между большим и указательным пальцем, давая каждому полюбоваться, как мрамор переливается на свету. Но, строго придерживаясь правила, никому дотронуться до него не позволял. В конце концов я не выдержала и шепнула Малышу:
– Нет, я не успокоюсь, пока не заполучу его.
Кристофер-Джон в ужасе повернулся ко мне.
– К-кэсси, тебе нельзя! Забыла, что папа сказал?
– Хочу шарик!
– А порку тоже хочешь? – напомнил Малыш.
– Пускай, даже если папа узнает, все равно я должна что-нибудь придумать, и Сынок отдаст мне этот шарик. Может…
– Кэсси!
К нам подошла миссис Летти Лав, учительница воскресной школы.
Я тут же вскочила.
– Да, мэм?
– Ты выучила стихи из Библии, которые были заданы на эту неделю?
– Да, мэм. «Не возжелай дома ближнего своего, не возжелай добра ближнего своего», – без запинки выпалила я, нисколько не смутившись.
Миссис Лав улыбнулась, очень довольная. Я села, тоже улыбнувшись и поглядывая на Сынка в нашем ряду. Могло статься, он любуется великолепием своего мраморного шарика последние считанные минуты, так как я твердо решила завладеть им в течение ближайшего часа.
Сразу же по окончании воскресной школы мы с Малышом отыскали Мейнарда Уиггинса и Генри Джонсона, которые все время занятий бренчали в кармане своими шариками. Мы предложили им сыграть на следующих условиях: они ставят свои шарики против десяти шариков Сынка, а я буду водить, буду кидать шарик и обещаю, что, если промахнусь, у Мейнарда и Генри будет право отыграться. А если выиграю, они разбогатеют на столько шариков, сколько выставили. Если же проиграю, такова, значит, судьба. Мне от игры хотелось одного – заполучить изумрудно-голубой шарик Сынка.
Пока мы все это обсуждали, появился Джо Маккалистер с младшей сестренкой Сынка на руках. Джо был коротышка на кривых ногах, с лицом то ли двадцатилетнего юнца, то ли сорокалетнего мужчины.
– Вы чего это, молодежь, затеваете, а? – спросил он.
– Ничего, Джо, – ответила я; все звали его просто Джо.
– Видите, какая у нас хорошая девочка? – сказал он, показывая на двухлетнюю Доррис Энн. – Она любит дядю Джо.
– Ну и хорошо, – ответила я, мечтая поскорее от него отделаться, чтобы заняться нашими срочными делами.
– Ее мама всегда просит меня присмотреть за ней. И папа тоже. Они знают, что дядя Джо о ней хорошо заботится.
– Да… конечно… Джо, кажется, ее зовет мама, – нашелся Генри.
Джо замер, вскинув голову в сторону церкви.
– Не слышу, – сказал он.
– А мне кажется, звала, – настаивал Генри.
– Ладно, пойду проверю.
– Послушай, – сказал мне Мейнард, когда Джо ушел. – Сынок вряд ли поставит свой изумрудно-голубой.
– Поставит, – с уверенностью заявила я.
– Откуда ты знаешь? – спросил Генри. – И вообще, почему ты думаешь, он захочет играть?
– Потому что он жадина, вот почему! Ну, хватит, даешь ты мне свои шарики или не даешь? У нас осталось всего полчаса до проповеди.
Мейнард и Генри уединились ненадолго, чтобы посовещаться. Вернувшись, они объявили, что доверят мне рискнуть их достоянием. Но оговорить все условия с Сынком должны они сами – так мы сообща решили. Когда они отправились на переговоры, я вдогонку им крикнула:
– Скажите ему, чтобы ставил в игру все десять своих шариков. Если не все, нет смысла играть. Только ничего не говорите про изумрудно-голубой. А то испугается.
Кристофер-Джон, с неодобрением взиравший на эти приготовления, не сулившие ничего доброго, старался объяснить мне всю глупость затеянного.
– Кэсси, папа с тебя шкуру снимет, если узнает. Ты что, не понимаешь? Какая муха тебя укусила?
Он был, конечно, прав, но даже мысль о папином ремне не смогла меня заставить изменить мои планы. Этот изумрудно-голубой словно обрел надо мной какую-то подлую власть. И я дала обещание себе и богу, что, если завладею им, никогда в жизни больше не буду играть в шарики. А может, если мне особенно повезет, папа даже не узнает, что я его не послушалась.
Мейнард и Генри очень скоро вернулись. Договор был заключен. Мы встретимся с Сынком возле поваленного дерева, в пяти минутах ходьбы от опушки в глубь леса.
– Ну вот! – воскликнул Малыш, не очень довольный местом встречи.
Чтобы добраться до поваленного дерева, надо было продираться через густые заросли, и ничего не стоило запачкаться. А Малыш был жуткий чистюля и трясся над всем – и над платьем, и над школьными принадлежностями, и над всем прочим. Он нахмурившись осмотрел свою чистенькую, без единого пятнышка, курточку, штаны и ботинки, потом вскинул взгляд на Генри и Мейнарда и спросил:
– Разве не могли вы выбрать место получше?
– Нельзя играть слишком близко от церкви, – объяснил Мейнард. – Так вы идете или нет?
– Идем, идем! – ответила я и поспешила к корпусу, где занимались средние классы: тропинка в лес начиналась как раз позади него.
Решив, что ставка сделана слишком серьезная, Малыш не рискнул отстать от всех и пошел вслед за Мейнардом и Генри. А Кристофер-Джон то и дело останавливался и на весь лес верещал, что не только папа, но сам господь бог нас покарает.
– Вот что, не приставай, а лучше вообще отваливай! – заявила я ему, когда мы дошли до поваленного дерева, где уже собрались Сынок, Дон Ли и еще Кертис Гендерсон.
– Ну давай лучше вернемся!
– Нет уж, пока не заполучу изумрудно-голубой, – прошептала я.
Распахнув пальто, я запустила руку в карман – единственную полезную деталь моей одежды – и вытащила мраморные шарики, которые мне доверили на хранение Мейнард и Генри. Потом устроилась поудобней на корточках, стараясь при этом не пачкать в грязи пальто.
И сражение началось.
Сынку везло. Первый выстрел был его, и одним ударом он вышиб сразу три шарика. Я потеряла хладнокровие и промазала.
– Кэсси! – завопил Мейнард.
Оба – и он, и Генри – скорбно уставились на быстро редевшую шеренгу их шариков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40