Я старался не смотреть на него и на эту отвратную потасканную шлюху, с которой он сидел, но не мог сдержаться и проклинал себя за то, что не подрочил, проснувшись утром. Эти три пидора сгрудились над листом бумаги, сочиняя черный список студентов, и, несмотря на то что челюсти у них ходили ходуном, они меня заметили, кивнули, и я сел с ними.
– Студенты, которые едут в Лондон и возвращаются с акцентом, – сказал Раймонд, бешено строча.
– Можно у тебя сигаретку дернуть? – попросил меня Дональд с отсутствующим видом.
– Хочешь у меня дернуть? – спросил я в ответ. Кофе был отвратный. Митчелл ублюдок.
– Спустись на землю, Пол, – пробормотал он, когда я протянул ему покурить.
– Почему бы тебе самому не купить? – спросил я его настолько вежливо, насколько можно с бодуна за завтраком.
– Те, кто ездит на мотоцикле, и те, кто ездит «зайцем», – произнес Гарри.
– И те, кто приходит на завтрак, не тусуя всю ночь, – зыркнул на меня Дональд.
Я состроил ему гримасу и сел нога на ногу.
– Две лесбиянки, которые живут в Маккаллоу, – сказал Раймонд, записывая.
– Как насчет всего Маккаллоу? – предложил Дональд.
– Еще лучше. – Раймонд что-то нацарапал.
– А что с той шлюхой, рядом с Митчеллом? – предложил я.
– Спокойствие, Поль. Остынь, – сказал Раймонд саркастически.
Дональд рассмеялся, но все равно написал ее имя.
– А как с этой жирной модной злючкой? – спросил Гарри.
– Она живет в Маккаллоу. Уже охвачена. Выносить эти пидорские шуточки в столь раннее
утро было нелегко, я собирался встать сходить еще за кофе, но сил не было даже на это, так что я сел обратно, стараясь не смотреть на Митчелла, и вскоре все голоса стали неотличимы один от другого, включая мой собственный.
– Те, кто носит бороду или любую растительность на лице.
– Так, отлично.
– Как насчет этого мальчика из Эл-Эй?
– Ну, скорее нет.
– Ты прав, но запиши его все равно.
– Те, кто берет в салат-баре добавку.
– Пол, ты пойдешь на прослушивание на пьесу Шепарда?
– Что? О чем ты говоришь?
– О роли. Пьеса Шепарда. Сегодня прослушивание.
– Те, кто ждет, чтобы поставить себе брекет-систему после школы.
– Нет, не пойду.
– Люди, которые считают, что они перевоплотились.
– Под этот пункт подпадает вся администрация.
– Quelle horreur!
– Чуваки с деньгами и дешевыми проигрывателями.
– Парни, которые не умеют пить.
– А как с парнями, которые умеют пить?
– Правда, правда.
– Запиши девчонок, которые не умеют.
– Я просто запишу тех, кто легко напивается.
– Как насчет Дэвида Ван Пельта?
– Почему?
– Почему бы и нет?
– Ну, я все-таки с ним спал.
– Ты не спал с Дэвидом Ван Пельтом.
– Нет, спал.
– Он легко напивается. Я сказал, что мне нравятся его скульптуры.
– Но они ужасны!
– Знаю.
– У него заячья губа!
– Да знаю, знаю. По-моему, это… возбуждает.
– О’кей.
– Те, у кого заячья губа. Запиши это.
– Как насчет Милашки-Придурашки?
Меня подмывало поинтересоваться, что это за Милашка-Придурашка такой, но почему-то я никак не мог заставить себя сосредоточиться и спросить. Чувствовал я себя дерьмово. Я совсем не знаю этих людей, думал я. Ужасно быть на третьем курсе, теперь актерского отделения. Я начал потеть. Отодвинул кофе и достал сигарету. Я столько раз менял специализацию, что мне стало вообще наплевать. Театральный – последнее, что мне выпало. Дэвид Ван Пельт был отвратителен, или, по крайней мере, я так считал. Но сейчас, в это утро, его имя несло в себе нечто эротическое, и я прошептал: «Дэвид Ван Пельт», – но вместо этого вырвалось имя Митчелла.
Затем неожиданно они заржали, все так же сгрудившись над листом, они напоминали мне трех ведьм из «Макбета», только заметно лучше выглядели и носили Армани.
– А как насчет тех, чьи родители до сих пор женаты?
Они засмеялись, поздравили друг друга и записали это с довольным видом.
– Извините, – прервал я, – но мои родители все еще женаты.
Все подняли глаза, улыбки моментально сдулись, на лицах глубокое огорчение.
– Что ты сказал? – спросил один из них.
Я прокашлялся, сделал театральную паузу и сказал:
– Мои родители не в разводе.
Наступила долгая тишина, а затем они возопили нечто среднее между обманутыми ожиданиями и нежеланием поверить и, подвывая, рухнули головами на стол.
– Да ладно! – удивленно и несколько настороженно сказал Раймонд, глядя на меня так, будто я только что раскрыл строжайшую тайну.
Дональд сидел с раскрытым ртом.
– Да ладно, Пол.
Он был поражен и даже отодвинулся, словно я прокаженный.
Гарри был в таком шоке, что не мог и рта раскрыть.
– Я не шучу, Дональд, – сказал я. – Мои родители такие скучные, что даже развестись не могут.
Мне нравилось, что мои родители до сих пор женаты. Был ли этот брак счастливым – оставалось гадать, но тот простой факт, что большинство или даже все родители моих друзей были либо в разводе, либо жили отдельно, а мои нет, давал мне скорее ощущение спокойствия, нежели обделенности. Я буквально вырос в глазах Митчелла и порадовался такой дурной славе. Я выжал из ситуации по максимуму и уставился на этих троих, чувствуя себя немного получше.
Они все так же ошарашенно таращились на меня.
– Возвращайтесь к своему дурацкому списку, – произнес я, хлебнул кофе и отмахнулся от них. – Хватит на меня пялиться.
Они медленно перевели глаза на список и вернулись к нему после короткой оглушительной тишины, но возобновили свою игру уже с меньшим азартом.
– Как насчет тех, у кого гобелены в комнате? – предложил Гарри.
– Это уже есть, – сказал Раймонд, вздыхая.
– Спиды еще остались? – спросил Гарри, вздыхая.
– Нет, – ответил Дональд, тоже вздыхая.
– Как насчет тех, кто пишет стихи о Женственности?
– Большевики из Канады?
– Все, кто курит гвоздичные сигареты?
– К слову о сигаретах, Пол, можно стрельнуть еще одну? – спросил Дональд.
Митчелл потянулся через стол и дотронулся до ее руки. Она засмеялась.
Я скептически посмотрел на Дональда.
– Нет, нельзя, – произнес я на грани истерики, – ни в коем случае. Это меня бесит. Ты вечно «стреляешь» сигареты, и больше я терпеть это не намерен.
– Да будет тебе, – сказал Дональд, как будто я просто шутил, – я куплю потом. У меня нет денег.
– Нет! Меня бесит еще и то, что твой отец владеет чуть ли не половиной «Галфэнд вестерн», а ты все время делаешь вид, будто у тебя никогда не бывает денег, – произнес я, пристально глядя на него.
– Неужели прям так все плохо? – спросил он.
– Да, Пол, кончай с этой эпилепсией, – сказал Раймонд.
– Почему у тебя такое дурное настроение? – спросил Гарри.
– Я знаю почему, – лукаво произнес Раймонд.
– Скоро свадьба? – хихикнул Дональд, посмотрев на стол Митчелла.
– Да, именно так все плохо.
Я был непреклонен и не обращал на них внимания. Убью эту шлюху.
– Ну дай ты сигарету. Не будь сукой.
– Ладно, я дам тебе сигарету, если скажешь, кто в прошлом году взял «Тони» за лучший костюм.
После этого наступила тишина, которая показалась мне унизительной. Я вздохнул и опустил глаза. Эта троица замолчала, пока в конечном итоге Дональд не сказал:
– Это самый бессмысленный вопрос, который я когда-либо слышал.
Я снова посмотрел на Митчелла, затем запустил пачку через стол.
– Бери быстрей. Я пошел за кофе.
Я поднялся и направился к выходу из столовки. Но потом мне пришлось остановиться и нырнуть в салат-бар, потому что шведка, с которой я был вчера, показывала свой пропуск контролеру. Я выждал, пока она не вошла в отдел раздачи. Затем быстро сбежал по лестнице и пошел на пару. Я думал попробоваться на эту пьесу Шепарда, но потом решил, что незачем париться, когда я и так не могу развести мизансцену своей жизни.
Я сел за парту и, пропуская мимо ушей монотонную речь профессора, поглядывал на Митчелла, который выглядел счастливым (еще бы, уложили его прошлой ночью) и делал записи.
Он с отвращением оглядел аудиторию, взглянул на курильщиков (он бросил, когда вернулся, – как это бесит). Возможно, они напоминали ему машины, представил я. Как трубы, выпускающие струи дыма, которые поднимаются из дырки в их головах. Он, изобразив крутой вид, оглядел уродливую девчонку в красном платье. Я взглянул на художества на своей парте: «Ты проиграл», «Земного притяжения нет», «Земля сосет», «Здесь спала семейка Брейди», «Что же стало с хипповской любовью?», «Любовь – говно», «Гуманитарные дипломы есть почти у всех таксистов». И я сидел там, чувствуя себя несчастным любовником. Но потом, конечно же, вспомнил, что теперь я просто несчастный.
Лорен
Просыпайся. Еще голову нужно помыть. Не хочется пропустить ланч. Иду в общий корпус. Выгляжу отвратно. Писем нет. От Виктора сегодня писем нет. Только записка, что в следующую субботу встреча АА будет не в Бингеме, а в Строуксе. Сегодня вечером «Рассвет мертвецов» в Тишмане. У меня просрочены четыре альбома из библиотеки. Натыкаюсь на эту нелепейшую девушку в розовом вечернем платье и очках, похожую на жертву шокотерапии, она ищет чей-то почтовый ящик. Еще одна мелочь, которая бесит. Поднимаюсь по лестнице. Забыла пропуск. Все равно пустили. На раздаче чизбургеров симпатяга в солнечных очках «Уэйфэрер». Прошу у него тарелку френч-фрайз. Начинаю заигрывать. Спрашиваю, как его занятия по флейте. Понимаю, что выгляжу отвратительно, и отворачиваюсь. Покупаю диетическую колу. Сажусь. Роксанн тоже здесь, но сидит почему-то с Джуди. Джуди ковыряет салат с жареной картошкой, рисом, сельдереем, листьями салата и тофу. Я нарушаю молчание: – Меня тошнит от этого места. Все воняют сигаретами, мнят себя невесть кем и только и думают о том, как бы выпендриться. Я уматываю отсюда, пока не появились первогодки.
Забыла кетчуп. Отодвигаю тарелку с френч-фрайз. Закуриваю. Никто из них не улыбается. Оу… Кей… Отколупываю кусочек засохшей голубой краски со штанины.
– Ну… так что за дела?
Смотрю по сторонам и замечаю Дуболома краем глаза в отделе напитков. Поворачиваюсь обратно к Джуди:
– А где Сара?
– Сара беременна, – отвечает Джуди.
– О черт, да ты бредишь, – говорю я, придвигая стул, – расскажи-ка.
– Да чего тут рассказывать? – спрашивает Джуди. – Роксанн об этом все утро только и твердила.
– Я дала ей дарвон. – Роксанн выкатывает глаза, она курит сигарету за сигаретой. – Сказала ей сходить на психотерапию.
– О черт, да нет же, – говорю я. – Что она будет делать? Я имею в виду, когда?
– На следующей неделе, – отвечает Роксан, – в среду.
Я тушу сигарету. Неохотно ем френч-фрайз. Беру кетчуп у Джуди.
– А потом она едет в Испанию, я полагаю, – говорит Роксанн, опять выкатывая глаза.
– В Испанию? Зачем?
– Потому что она ненормальная, – говорит Джуди, поднимаясь. – Кто-нибудь хочет еще чего-нибудь?
Виктора.
– Нет, – говорю я, по-прежнему глядя на Роксанн. Джуди уходит.
– Она была очень расстроена, Лорен. – Роксанн со скуки поигрывает своим шарфом и ест френч-фрайз.
– Могу представить. Мне надо с ней поговорить, – говорю я. – Это ужасно.
– Ужасно? Хуже не бывает, – говорит Роксанн.
– Не бывает, – соглашаюсь я.
– Ненавижу, когда это происходит, – говорит она, – ненавижу.
Мы доедаем фрайз, которые сегодня довольно аппетитные.
– Это ужасно, я знаю, – киваю я.
– Ужасно, – говорит она. Еще больше одобрения.
– Я начинаю думать, что роман – иноземное понятие.
Ральф Ларсон. Мимо в поисках места проходит с подносом препод по философии, за ним семенит мой препод по графике. Он смотрит на Роксанн и говорит:
– Привет, детка, – и подмигивает. Роксанн широко улыбается:
– Привет, Ральф, – и тотчас же таращится на меня круглыми глазами, не переставая широко улыбаться.
Я замечаю, что она потолстела. Она хватает меня за запястье.
– Он такой красавчик, Лорен, – вздыхает она с трепетом.
– Никогда не приглашай препода к себе в комнату, – говорю я ей.
– Он может зайти в любое время, – говорит она, по-прежнему сжимая запястье.
– Отпусти, – говорю я ей. – Роксанн, он женат.
– Мне наплевать, ну и что из этого? – Она выкатывает глаза. – Все знают, что он спал с Бриджид Маккоули.
– Он никогда не бросит свою жену ради тебя. Это бы подпортило его послужной список.
Мне смешно. Ей нет. А я спала с этим парнем Тимом, от которого забеременела Сара, а что, если бы аборт в следующую среду нужно было делать мне? Что, если… Кетчуп, размазанный по тарелке, – делаю неизбежную связку. Нет, я бы до такого не довела. Джуди возвращается обратно. Грустный мальчик за соседним столом делает сэндвич и заворачивает его в салфетку для своей подружки-хиппи, которая не включена в программу питания. Затем по направлению к нашему столу движется Дуболом. Я в панике поворачиваюсь к Джуди и прошу ее рассказать мне что-нибудь смешное, все равно что.
– Чего? А? – говорит она.
– Поговори со мной, притворись, что ты разговариваешь со мной. Расскажи анекдот. Быстрее. Все, что угодно.
– Зачем? Что происходит?
– Ну давай же! Мне не хочется кое с кем разговаривать. – Показываю глазами.
– О да, – начинает она, мы играли в это раньше, разогревается, – вот почему все это произошло, понимаешь ли…
– Вот почему? – Я пожимаю плечами. – Но я думала, ты знаешь, это случилось…
– Да, вот почему… ну, видишь ли, ты… – говорит она.
– О, ха, ха, ха, ха, ха… – смеюсь я. Звучит фальшиво. Чувствую себя уродиной.
– Привет, Лорен, – произносит Голос За Спиной. Прекращаю смеяться, небрежно поднимаю глаза,
а на нем шорты. На дворе октябрь, а он в шортах и с бизнес-разделом «Нью-Йорк тайме» под мышкой.
– Есть место? – И указывает на наш столик, куда собирается поставить поднос.
Роксанн кивает.
– Нет! – Оглядываюсь вокруг. – Я имею в виду… нет. Мы ждем кое-кого. Извини.
– О’кей. – Стоит и улыбается.
Уходи, уходи, уходи. Использую НЛП, язык жестов… все, что угодно.
– Извини, – снова говорю я.
– Мы можем потом поговорить? – спрашивает он меня.
Уходи. У-Х-О-Д-И.
– Я буду в компьютерном зале.
– Хорошо.
Он говорит: «Пока» – и уходит.
Я ищу еще одну сигарету и чувствую себя немного дерьмово, но почему? Чего он ждет? Я думаю о Викторе, потом поднимаю глаза и говорю:
– Не надо…
– Кто он? – спрашивают они вдвоем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34