Поскольку идеал
знания требует опознания всех сторон действительности, можно утверждать, что
первые суждения, хотя они и заключают в себе истину, все же отступают от
идеала, так как они недоразвиты: вполне развитое истинное суждение есть то,
в котором предикат вытекает из субъекта, поскольку он опознан.
Гораздо более серьезное отступление от идеала является в том случае, если
субъект суждения не есть основание предиката. Тогда мы имеем дело не с
недоразвитым, а с ложным суждением. Такие ложные суждения могут существовать
в трех формах: в одних суждениях субъект заключает в себе только часть
основания предиката, в других субъект заключает в себе полное основание
предиката и кроме того лишние, вовсе к предикату не относящиеся элементы,
наконец, в третьих суждениях заключается и первая, и вторая ошибка, так как
их субъект в одних отношениях неполон, а в других отношениях осложнен
ненужными элементами. Такие отступления от идеала могут навести на мысль,
что теории, развиваемые нами, ложны. В самом деле, если субъект суждения не
заключает в себе полного основания для предиката, то каким образом могло
возникнуть ложное суждение? Ведь если основание не полно, то следствие
совсем не может возникнуть, а потому, согласно нашей теории, при таких
условиях ложные суждения вовсе не могли бы появиться на свет. В ответ на это
нужно заметить следующее: такие сомнения могут явиться лишь у того, кто
поймет нашу теорию присутствия самой действительности в процессе знания в
таком смысле, будто мы утверждаем, что сама реальная жизнь без всякой помощи
познающего субъекта уже образует суждение. На деле мы утверждаем нечто иное:
действительность с ее отношениями в самом деле присутствует в акте суждения,
но еще не создает его целиком, для этого акта необходим еще познающий
субъект вместе с его деятельностями внимания, сравнивания, припоминания и
т.п. Отсюда возникает возможность следующих явлений в сфере знания: положим,
объект S не есть основание для P и потому в нем нет объективного принуждения
для мышления о P, однако к этому S могут присоединяться из сферы познающего
лица добавочные условия c, напр., страсти, деятельность фантазии,
ассоциации, создавшиеся под влиянием одностороннего личного опыта и т.п.,
таким образом, что в мышлении данного лица за переживаниями S ??c необходимо
будет следовать P, так что S ??c есть основание для перехода от них к
представлению P. (Напр., в суждении "люди с асимметрическим типом лица суть
преступники" субъект не заключает в себе основания для предиката, но
нетрудно себе представить, что односторонний личный опыт, эстетические
симпатии и антипатии и т.п. могут побудить иного человека с жаром защищать
этот тезис.)
Таким образом разрешаются все мнимые противоречия. Процесс суждения более
сложен, чем само обсуждаемое явление: он заключает внутри себя как часть
обсуждаемое явление, т.е. объективное содержание субъекта, предиката и их
связи между собою. При этом истинное суждение характеризуется тем, что
предикат его без всякой помощи со стороны познающего лица следует из
субъекта суждения, так что познающему лицу остается только опознать это
отношение путем сосредоточения своего внимания на нем, путем сравнивания и
т.п. Наоборот, ложь является в том случае, если содержание суждения
обусловливается не только объективными, но и субъективными факторами. В этом
смысле мы можем повторить слова Гегеля: "Когда я мыслю, я отрешаюсь от своих
субъективных особенностей, погружаясь в предмет, предоставляю мысли
развиваться из самой себя, и я мыслю дурно, если прибавляю что-нибудь от
самого себя"275.
Строго говоря, ложное суждение вовсе не есть суждение: в нем предикат
следует не просто из субъекта S, а из субъекта вместе с некоторым
дополнением c, вовсе не входящим в содержание суждения. Такое психическое
явление может быть процессом ассоциации идей, процессом фантазирования и
т.п., но только не процессом суждения, и внимательное наблюдение состава
этого процесса может показать опытному психологу, что в нем нет налицо того
специфического элемента объективного следования предиката из субъекта;
который характерен для суждения. Однако нельзя не признать, что нужна
огромная наблюдательность, чтобы отличить по психологическому составу такие
комбинации представлений от суждений.
Согласно произведенному нами анализу связи между субъектом и предикатом,
в истинном суждении предикат имеет свое полное, т.е. достаточное основание в
субъекте суждения. Это положение есть не что иное, как закон достаточного
основания. Оно управляет не только отношениями между субъектом и предикатом
суждении, но и отношениями между целыми суждениями. Если какое-либо суждение
выводится из других суждений, то оно имеет достаточное основание в
объективном содержании этих суждений. Так как объективное содержание
суждения есть не копия реальности, а сама реальность, то закон достаточного
основания выражает собою не что иное, как опознанную, т.е. вошедшую в состав
суждения необходимость самой действительности. Против этого сближения нам
могут заметить, что необходимость действительности есть железный,
ненарушимый закон природы, тогда как закон достаточного основания есть
норма, которая может быть нарушена и выполнение которой лишь рекомендуется
тому, кто стремится к истине. Однако это возражение само заключает в себе
свое опровержение. Оно показывает, что закон достаточного основания можно
рассматривать, с одной стороны, как норму, а с другой стороны, как закон
природы, состоящий в следующем: всякое истинное суждение есть суждение, в
котором субъект заключает в себе полное основание предиката.
Мы обосновываем необходимость суждений на необходимости самой
действительности, т.е. на природе самих познаваемых вещей. Можно ли таким
путем объяснить необходимость суждений? Ведь необходимость действительности
признается почти всеми, а между тем ссылки на природу вещей при обосновании
необходимости суждений в наше время почти выходят из моды. В ответ на это
надо заметить, что на самом деле и в наше время, как и всегда, необходимость
суждения обосновывается на природе вещей, но теории знания, обособляющие я
от не-я, в конце своей эволюции, т.е. в философии Канта, должны были прийти
к мысли, что необходимость суждения основывается не на природе всех вещей
вообще, а на природе только той части мира, которая, согласно этой
гносеологии, имманентна процессу знания, именно на природе познавательной
способности, т.е. разума, рассудка и чувственности. Особенно ясна эта
тенденция в кантовском обосновании математики. По мнению Канта, суждения
математики основываются на созерцании пространства и времени, но
пространство и время суть формы чувственности самого познающего субъекта,
следовательно, сознавая пространственные и временные отношения, познающий
субъект познает свою собственную природу, и, так как она необходима, то он
не может отделаться от нее, не может даже мысленно допустить неосуществление
ее форм. Эту же самую мысль развиваем и мы, но только расширяем и дополняем
ее двумя следующими положениями. Процесс знания содержит в себе не только
природу познающего субъекта, но и природу самих познаваемых вещей, так как я
и транссубъективный мир не обособлены друг от друга, а равноправно
координированы друг другу в процессе знания; следовательно, сознавая
содержание какой-либо вещи транссубъективного мира как необходимое,
познающий субъект следует не необходимой природе своего разума, а
необходимой природе самой познаваемой вещи, или, точнее говоря, акт суждения
оказывается необходимым в своем объективном содержании не потому, что
познающий субъект не может отделаться от своей природы, а потому, что сама
познаваемая вещь, наличная в суждении, не может отделаться от своей природы.
Расширив таким образом мысль Канта, ее еще нужно дополнить одним
соображением. Кант глубоко заблуждался, полагая, что одной ссылки на
необходимую природу познающего субъекта уже достаточно, чтобы установить
необходимость соответствующих ей суждений. В четвертой главе мы касались
этого вопроса и ссылались там же на мнение М.И.Каринского об этих взглядах
Канта276. Если в акте знания даны продукты необходимой деятельности, то как
бы они ни были необходимы, это свойство их может остаться не отмеченным в
них никакими чертами. "Для того чтобы самое наше созерцание определенного
образа и именно как созерцание образа, построенного продуктивно, - говорит
Каринский, - могло усмотреть необходимую связь, соединяющую известные черты
образа одну с другой, т.е. для того чтобы мы непосредственно созерцали не
просто данное, налично существующее соединение черт, а соединение
необходимое, отличающееся необходимостью от случайных соединений черт, - для
этого нужно, чтобы самая эта необходимость была непосредственно дана,
созерцательно выражена в самом образе, и притом не в самом содержании
соединяемого, а в простом его соединении"277. Иными словами, недостаточно,
чтобы в акте знания была дана вещь как готовый продукт, надобно еще, чтобы
было дано само действие, сама лаборатория природы, создающая вещь так, а не
иначе. Полагая, что между миром я и миром не-я нет никаких перегородок, так
что вещи даны нам вместе со всеми связями действия, причинения и т.п., мы и
вводим это последнее условие необходимости суждений.
Истинное знание имеет не только необходимый, но и общеобязательный
характер. Если в данный момент при данных отношениях мы усмотрели такое-то
состояние вещи и построили истинное суждение, то уж навсегда в последующем
мы принуждены утверждать то же самое объективное содержание суждения. Для
того, кто обособляет познаваемую действительность от процессов знания и
полагает, что всякое высказывание суждения есть акт, совершенно новый по
сравнению с прежними высказываниями того же суждения, это свойство истины
необъяснимо. Между тем для нас вопрос решается следующим образом:
объективным содержанием суждения служат элементы самой действительности, а
не копии с нее, не продукты ее и т.п. Следовательно, всякий раз, когда я
(или кто бы то ни было другой) высказываю суждение о событии A, объективным
содержанием моего акта служит одно и то же реальное A. Всякий элемент
действительности, даже и мимолетное событие, давно отошедшее в область
прошлого, вечно остается тем же самым, тожественным себе, и
общеобязательность суждения есть не что иное, как выражение этой вечной
неотменимости действительного мира, хотя бы он и отошел в область прошлого.
Аксиома вечного тожества действительности не может встретить возражений,
но нам могут заметить, что ею нельзя воспользоваться для обоснования
общеобязательности суждений, относящихся к прошлым или будущим событиям,
вообще к событиям не одновременным с актом высказывания суждения; в самом
деле, мы основываем общеобязательность суждения на присутствии самого вечно
неизменного A в суждении об A, но если A есть событие, случившееся в 1902
году, то каким образом оно может присутствовать в суждении, высказанном в
1905 году? Мало того, аналогичное сомнение в правильности нашей теории может
быть высказано также и на основании представлений о пространственных
соотношениях: если событие, о котором я говорю, произошло в Париже, то каким
образом оно может быть наличным в актах суждения, высказанных о нем в
Петербурге? На первый взгляд, эти сомнения кажутся неустранимыми. Однако,
если присмотреться к их основаниям, то окажется, что у них нет солидной
опоры. Они берут начало из ходячих чувственных представлений о времени и
пространстве. Между тем известно, что эти представления полны противоречий,
так что ни одна высокоразвитая философская система не берет их такими, как
они есть, но подвергает их глубокому преобразованию. Чтобы успешно совершить
это преобразование, необходимо поставить его в связь также с требованиями
теории знания; мало того, как указано в начале этого сочинения, требования
теории знания должны быть поставлены во главе всех остальных наук. В
отношении к пространству и времени эта мысль настолько укрепилась, что
явились даже преувеличения: в наше время многие теории знания (напр., теория
Канта) не только влияют на учение о пространстве и времени, но даже и
заключают в себе основы его. Этому примеру мы не станем следовать; теория
знания должна быть именно теорией знания, а не онтологией, и так как учение
о пространстве и времени относится к области онтологии, то мы не будем
развивать его здесь. Роль теории знания в вопросах, касающихся онтологии и
других наук, состоит лишь в том, чтобы формулировать свои требования и
предъявить их к сведению этих наук. В отношении пространства и времени эти
требования таковы: истина обусловливается наличностью самого познаваемого
бытия в суждении; ходячие представления о пространстве, времени и порядке
явлений в них таковы, что кажется невозможным, чтобы явление, отделенное
пространством и временем от познающего субъекта, было наличным в актах его
суждения; поэтому онтология должна построить такое учение о пространстве и
времени, которое устранило бы эту кажущуюся невозможность. Онтология должна
показать, что события прошлого, с одной стороны, навеки сойдя со сцены, с
другой стороны, остаются навеки наличными, сверхвременными, так что акт
сравнения, приводящий к возникновению суждения, может совершиться не в то
время, когда совершилось обсуждаемое событие, и тем не менее может содержать
в себе это событие как наличное бытие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55