прозрачная,
пресная на вкус жидкость, жгучая жидкость, дымящаяся жидкость с острым
запахом, бурый землистый налет на металле, белые хлопья осаждающегося
хлористого серебра и т.д. присутствуют в процессе утверждения и составляют
содержание его. Выражаясь терминами школы Юма, это содержание в одних
случаях бывает ярким (восприятия), а в других слабым (воспоминания), но по
существу дело от этого не меняется, так как приведенные утверждения
относятся к этим именно содержаниям и без них становятся пустым набором
слов. Если какой-нибудь сторонник номиналистического учения о понятиях
заметит, что всякое общее знание есть именно подбор определенных слов и
больше ничего, то нам незачем будет пускаться здесь в критику всевозможных
реалистических, концептуалистических и номиналистических учений о понятиях;
нам достаточно будет указать на то, что даже и наиболее на первый взгляд
опасное нам учение, именно крайний номинализм, на деле вполне согласуется с
нашим утверждением. Считая общее суждение только набором слов, номиналисты в
то же время полагают, что за этими словами должны скрываться, по крайней
мере в потенциальной форме, единичные суждения, содержанием которых служат
восприятия, и если эта связь с восприятиями исчезнет, то общее суждение уже
действительно перестанет быть знанием и превратится в пустой набор слов.
Конечно, такая простая и чересчур часто встречающаяся истина, как 2 ? 2 ? 4,
обыкновенно уже не реализуется в сознании и совершенно замещена словами, но
все же, как только мы захотим отдать себе в ней отчет и созерцать ее как
истину, мы реализуем ее всю сполна, и тогда оказывается, что объекты этого
знания - повторение повторения и полагание раз, раз, раз, раз - тут те в
этом процессе знания даны, переживаются, испытываются в нем, а не находятся
где-то вне этого события. Нетрудно найти такое объективное и в то же время
имманентное содержание и во всех других научных истинах, напр., в основных
законах химии, вроде закона кратных отношений и т.п.
Когда знание относится к объектам так называемого внутреннего восприятия,
то имманентность объекта знания самому процессу знания еще более ясна и
неоспорима. Когда совершается процесс знания, выражающийся словами "я
рассержен" или словами "умозаключение - всякое удлинение маятника замедляет
ход его, теплота удлиняет маятник, значит, она замедляет ход его - есть
умозаключение дедуктивное по первой фигуре силлогизма", то несомненно, что
объекты знания "гнев" и "дедуктивное умозаключение" переживаются в самом
этом процессе знания. Даже и докантовская философия признавала это положение
или, вернее, она считала его само собою разумеющимся и потому даже не
обсуждала его. В этом отношении она совершала огромную методологическую
ошибку. Если вопрос о знании и условиях возможности очень труден и если есть
случаи, когда, наоборот, кажется, что знание достигается в совершенстве и в
то же время с такою легкостью, что, по-видимому, даже задумываться не стоит,
почему и как оно достигается, то это значит, что эти-то случаи и надо
подвергнуть анализу для целей теории знания. Рассматривая эти процессы так
называемого внутреннего восприятия, нельзя не заметить, что они
характеризуются присутствием объекта в самом процессе знания и что без этого
условия никакого знания о нашей душевной деятельности у нас не было бы. Но
этого мало, строй процессов знания всецело определяется этим условием, и
потому, как только оно замечено, тотчас же становится ясно, что и восприятия
так называемого внешнего мира должны иметь и в самом деле имеют такой же
характер, что и здесь объект знания имманентен процессу знания.
Это первое положение интуитивизма еще вовсе не отклоняется от взглядов на
знание, установившихся в XIX веке под влиянием критической философии.
Критицизм также решительно отрицает возможность всякого трансцендентного
знания и настаивает на том, что объект знания находится в процессе знания.
Разница между критицизмом и интуитивизмом обнаружится вообще не столько в
первых основных положениях, сколько в выводах из них; а чем она состоит, об
этом будет сказано позже.
Второй вопрос, подлежащий решению, таков: если объект знания находится в
процессе знания, то возможны два учения о составе этого процесса: во-первых,
можно утверждать, что объект знания не только входит в процесс знания, но и
составляет все содержание его; во-вторых, можно утверждать, что знание
складывается всегда из объекта знания вместе с каким-то добавочным
процессом; иными словами, согласно второму учению, знание всегда есть нечто
более сложное, чем его объект. Стоит только попытаться реализовать мысленно
первое из этих утверждений, чтобы тотчас же убедиться в его
несостоятельности. Если бы оно было правильным, то это значило бы, что свет,
шум, гнев, боль сами по себе уже суть знание о свете, шуме, гневе, боли. Но
это невозможно уже потому, что знание есть процесс, имеющий отношение к
объекту, и этого отношения не существовало бы, если бы объект знания был
тожествен с самим знанием о нем; отношение возможно только или в том случае,
если объект знания находится вне процесса знания, или в том случае, если он
находится внутри процесса знания, но составляет часть его. Первый случай,
как установлено уже в первом положении, невозможен; следовательно, остается
лишь второй.
Само собою разумеется, иногда объектом знания становится само знание, но
это вовсе не противоречит сказанному выше: также и знание о знании не
складывается только из своего объекта, а представляет собою процесс более
сложный. Когда является знание о том, что цепь суждений "все, что удлиняет
маятник, замедляет ход его и т.д.", есть дедуктивное умозаключение по первой
фигуре силлогизма, то это знание состоит из своего объекта, именно из
приведенной выше цепи суждений, и еще из какого-то добавочного процесса,
благодаря которому эта цепь рассматривается как дедуктивное умозаключение.
Неопределенным результатом, к которому мы пришли, нельзя удовлетвориться.
Для окончательного обоснования предыдущих соображений необходимо поставить
вопрос, в чем состоит большая сложность знания в сравнении с объектом
знания, какой процесс должен присоединиться к объекту, чтобы получилось
знание? Поставим этот вопрос в конкретной форме: если есть переживания
света, шума, боли, гнева, то что должно присоединиться к ним, чтобы они
сделались знанием? Несомненно переживание "светло!" возможно не иначе как
при сопоставлении переживания света с переживанием тьмы и при отличении его
от этого, а также от всех других смежных переживаний. То же можно сказать и
о переживаниях боли, гнева, умозаключения и т.п. Констатирование "это
процесс дедуктивного умозаключения по первой фигуре силлогизма" только в том
случае и возможно, если процесс такого умозаключения выделен из сферы других
переживаний, эмоций, состояний самочувствия и т.п., если он отличен от
индуктивных умозаключений и уподоблен дедуктивным умозаключениям первой
фигуры.
Мысль, что процесс сравнивания входит во всякий акт знания, чрезвычайно
широко распространена. Если некоторые психологи и в особенности гносеологи
мало обращают внимания на роль этой деятельности при возникновения знания,
то это вовсе не потому, что они считают ее ненужною для акта знания, а
скорее потому, что они считают ее необходимость слишком очевидною и ее
состав слишком простым и торопятся перейти к тому, что менее очевидно и с
чем не все согласны. Эмпиристы заняты исследованием возникновения знания
благодаря воздействию внешнего мира на органы чувств; они рассуждают о
соответствии или несоответствии между идеями и внешним миром, они стараются
конструировать из ощущений и их смены такие переживания, как
субстанциальность, причинность и т.п.; но, само собою разумеется, что они не
могут не признать, что все эти материалы душевной жизни еще не дадут знания,
если не будут сравнены друг с другом. Локк хорошо понимает это и утверждает,
что "нет познания без различения"43. В свою очередь, рационалисты в теории
знания обращают внимание прежде всего на недостаточность опыта для получения
необходимого знания, устанавливают существование прирожденных идей и т.п.;
однако они не отрицают необходимости различения для возникновения знания;
Лейбниц, отвечая на заявление Локка, что без различения нет познания, вполне
соглашается с ним, но не останавливается на роли различения в познавательном
процессе, потому что слишком поглощен приведенными выше проблемами и
торопится перейти к доказательству того, что необходимость различения для
возникновения знания вовсе не исключает прирожденности идей44. Наконец,
сторонники критической философии тратят все силы на то, чтобы построить
самый объект знания при помощи форм созерцания и категорий рассудка; однако
и они не могут отрицать, что без различения ощущений, форм и категорий друг
от друга знания не было бы. Кант на каждом шагу утверждает, что знание есть
синтез многообразия. В учении о дедукции чистых рассудочных понятий он
говорит об условиях, при которых многообразие представляется как таковое.
"Всякое наглядное представление, - говорит он, - содержит в себе
многообразие, которое как такое не могло бы быть представляемо, если бы душа
не различала времени в последовательной смене впечатлений, ибо каждое
представление как данное в одно мгновение никогда не заключало бы в себе
ничего, кроме абсолютного единства. Чтобы из этого многообразия возникло
единство наглядного представления (как, например, в представлении
пространства), для этого прежде всего необходимо обозрение многообразия, а
потом соединение его". "Этот синтез аппрегензии8 должен иметь применение и a
priori9, т.е. по отношению к представлениям не эмпирическим"45. Вслед за
этим после учения о репродукции Кант говорит также о необходимости
отожествления различных во времени моментов мысли друг с другом. "Если бы мы
не сознавали, что мыслимое нами в настоящий момент тожественно с тем, что мы
мыслили в предыдущий момент, то воспроизведение в ряду представлений не вело
бы ни к каким результатам. Всякое представление в настоящий момент было бы
новым представлением, оно совершенно не относилось бы к тому акту, в котором
должно возникать постепенно". Отсюда понятно, почему в начале дедукции он
говорит, что "знание есть целое подвергнутых сравнению и связанных между
собою представлений"46.
Итак, все эти философские направления могут согласиться с тем, что знание
есть переживание, сравненное с другими переживаниями. Мы не расходимся с
ними, утверждая это положение. Разногласие по-прежнему состоит только в
вопросе о трансцендентности объекта знания. Согласно нашей точке зрения,
сравниваемое переживание и есть объект знания; по мнению рационалистов,
сравниваемое переживание есть копия с объекта; по мнению эмпиристов (Локка),
сравниваемое переживание есть символ, замещающий в сознании объект знания.
Замечательно, что все эти философские направления, как бы они ни смотрели
на объект знания, должны в каждом акте знания усматривать и те отношения,
которые найдены нами, поскольку объект знания как сознаваемый объект должен
быть переживанием, сравненным с другими переживаниями, и должен находиться в
самом этом процессе сравнивания. Положим, мы утверждаем, что "все явления
имеют причину". По мнению рационалиста, объектом знания здесь служит
отношение, находящееся вне процесса знания, но в сознании должна быть копия
этого объекта, именно прирожденная идея, и для акта знания, в свою очередь,
эта копия должна быть узнана, а для этого достаточно отличить ее от других
переживаний, от переживания субстанциальности, пространственных отношений и
т.п. Оригиналы, согласно этому учению, навсегда остаются вне процесса
знания, и потому мы можем утверждать, что в действительности таким путем
получается только знание "копий", т.е. в действительности несомненно
существует только знание в нашем смысле этого слова. По мнению эмпириста,
объектом знания в утверждении "все явления имеют причину", служит какое-то
отношение между явлениями, которое замещено в сознании своим символом,
именно привычною последовательностью ощущений, но для акта знания этот
символ, в свою очередь, должен быть узнан, а для этого достаточно отличить
его от других символов, от непривычной последовательности ощущений, от
субстанциальности и т.д. Трансцендентные отношения, согласно этому учению,
остаются навсегда неизвестными, и в действительности мы узнаем только
символы, только свои идеи. Иными словами, эмпиристы еще легче, чем
рационалисты, могут примкнуть к утверждению, что знание есть переживание,
уравненное с другими переживаниями. Неудивительно поэтому, что в
девятнадцатом веке мыслители, склонные к эмпиризму, напр., Бен, Спенсер,
Мах, отводят в познавательной деятельности первое место акту сравнивания.
Наконец, по мнению кантианцев, когда мы констатируем наличность причинной
связи, то объект знания не находится вне процесса знания, он еще ближе к
процессу знания, чем это утверждаем мы, так как, по мнению кантианца, этот
объект сам есть знание, он сам есть познавательный процесс (категориальный
синтез причинности); однако, без сомнения, всякий кантианец согласится, что
для констатирования "это - причинная связь" нужна не только наличность
причинного синтеза, но еще и отличение его от синтеза субстанциальности,
взаимодействия и т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55